Мария Чепурина - Каникулы для двоих. Большая книга романов о любви для девочек
Тем вечером мы сидели на скрипучих качелях, отталкивались ногами от земли, чуть приподнимаясь верх, а потом снова опускаясь вниз. Колени наши сгибались и чуть ли не били по зубам. Разговор между нами шел серьезный, возвышенный. Я рассказывала о воющем призраке за стеной.
– Сонька, как я тебе завидую, ты сущий ребенок! – Женька многозначительно вздохнула. – Вот бы и я могла, как ты, ни о чем таком не думать…
– Да о чем таком ты думаешь? – Я еле сдержалась, чтобы снова не разругаться с ней вдрызг, но любопытство победило гордыню.
– Сонь, у меня есть один секрет, – призналась Женька. – Я могу доверять тебе, как раньше?
– О чем речь? – Мне стало еще обиднее из-за ее недоверия, колени стремились к зубам.
– Никому не расскажешь? – переспросила Женька.
Я с такой силой замотала головой, что в ушах засвистело. И тогда Женька, перешептывая свист, открыла мне свою тайну: она встречалась не с обычным старшеклассником из нашей школы и не с мальчишкой из соседнего двора, ее парень – студент! Теперь понятно, почему она скрывала его ото всех и откуда взялось это стремление выглядеть старше собственной бабушки. Подруга старалась во всем соответствовать своему ухажеру. Он знать не знал, что гуляет со школьницей, Женька наврала ему о своем возрасте, прибавив пару лет. Послушать Женьку – выходило, что у этого юноши за спиной должны были расти крылья, по метру каждое. Душа его чиста, как фильтрованная вода, а ум светел, точно икеевский абажур. Женька верила, что ее студент обязательно возглавит движение в защиту прав молодежи, а может, детей или стариков либо инвалидов. Как только выберет, чьи интересы готов отстаивать, так сразу и возглавит. Он играет на гитаре и поет голосом Джона Бон Джови или Трофима, Женька еще толком не определилась.
– Это замечательный человек! – говорила она. – Если родители узнают, что я с ним встречаюсь, – убьют.
– Кого?
– Обоих, – не раздумывала Женька.
Зная Женькиных родителей, я могла в это поверить. Папа дружен с молотком, а мама – та могла любого взять голыми руками. Бабушка, конечно, грозила бы могилой. И все они думали бы об одном – всем же ясно, чего студенты хотят от своих подруг!
– А у вас уже было… это? – промямлила я, сглатывая слюну.
– Дура! – не сдержалась Женька. – Я же говорю, он необыкновенный…
– Что, прям настолько?
– Дура! – заладила Женька; странно, что у столь образованной особы не нашлось других слов. – Он нормальный. Просто его интересует во мне душа, а не тело.
– Ясно, это дьявол… – заключила я.
Тут Женька, сообразив, что ее словарный запас вконец иссяк, просто взяла и толкнула меня в плечо. Я прикинулась дурой – что с меня возьмешь? – и приставила указательные пальцы по обе стороны лба, изображая черта, который охотится за Женькиной душой.
– Девочка, будешь со мной дружить? – басила голосом Шаляпина.
Женька не выдержала и рассмеялась, я тоже – мы начали бодаться, как дети, а души наши распахнулись навстречу друг другу.
– Скажи хоть, как его зовут? – спросила я, когда смех отступил.
– Люк.
– Как? – я даже опешила. – Он что, ко всему прочему – иностранец?
– Да нет, понимаешь, на самом деле его зовут Лука, но все называют его Люком.
– А у него родители с фантазией! Или они просто любят Бессона? – спросила я.
– Папа у него музыкант, он любит Кустурицу. А мама психотерапевт, она с ума сходит от Альмадовара, – сказала Женя и смущенно добавила: – Но это все мне Люк рассказал, я с ними еще незнакома.
– А меня познакомишь со своим суперменом?
Женька закатила глаза, будто задумалась так глубоко, что полностью ушла мыслями в небытие. К счастью, там ей дали добро на наше знакомство с Люком.
– Хорошо, – сказала она. – Только обещай, что не влюбишься в него, а то знаю я тебя…
– Обещаю! Это все в прошлом. У меня сейчас есть дела поважнее своей любви.
– Это что же? – не поверила Женька.
Тут я опять вспомнила, что мы будто бы знакомимся заново, только уже не в шутку, а всерьез. И я рассказала подруге про своих родителей все, что сама знала и понимала. Сильнее всего меня сейчас беспокоила мама. Ничего плохого не было, когда тетя Надя приходила к нам домой, словно пассажир на корабль, но теперь она вдруг сделалась капитаном. Такое судно рисковало заплыть черт знает куда, а мама, точно безропотный матрос, лишь натягивала паруса, повинуясь свободному ветру и бессмысленной жажде деятельности, которая всегда обуревала тетей Надей.
– Не знаю, что делать! Если бы только можно было как-то помирить маму с папой… А то я долго на йогуртах и ананасах не протяну.
– Думаю, Люк сможет тебе помочь, – уверенно сказала Женька. – Он такой решительный, а идей у него в голове – как гороха в банке!
И я тут же выслушала еще один монолог, прославляющий неотразимого мистера Люка. Только бы он оказался хоть на одну горошину так хорош, как о нем рассказывала Женька, только бы ему удалось мне помочь…
Мамочки мои!
Мама убегала на работу еще до рассвета. Она никак не могла дождаться первых солнечных лучей и шепотом ругала Медведева, думая, что я ничего не слышу. А я даже радовалась, что не нужно переводить часы, – вечная путаница с ними.
– Соня, ты встала? – крикнула мама из коридора.
– Угу, – пробасила из-под одеяла.
– Не забудь позавтракать! Тебе в школу через полчаса!
Входная дверь хлопнула, я осталась одна. Можно было спокойно валяться еще минут пятнадцать, я перевернулась на другой бок и засопела. Конечно, мама скоро позвонит на мобильник: как только она подходит к метро, так сразу набирает мой номер. Мама спросит: «Ты съела творог?» Я отвечу: «А то!» И тут же начну вставать. А пока можно еще сон досмотреть. В кровати было так хорошо, что хотелось прямо в ней пойти в школу и сладко проспать еще несколько скучных уроков. Глаза слипались, я не чувствовала ни рук, ни ног, будто они парили где-то в другом, сонном измерении. И вдруг стена постучалась мне в затылок! Сон слетел, как не бывало. Стук продолжился: тихий, монотонный, в стену кто-то скребся с другой стороны. И снова тихий вой: «У-уйу-у». Призрак все не унимался. На меня нахлынула дикая жуть. Я вскочила с кровати и оделась так быстро, что к моменту маминого звонка уже выбегала из квартиры, и все время мне казалось: вот-вот что-то потянет меня обратно, обовьет невидимыми путами, задушит или просочится внутрь, овладевая остатками разума. Соседская дверь была заперта, но мне почудилось, будто из-под нее исходит какой-то странный запах – травяной, кисло-сладкий. Неведомой силой меня буквально оттолкнуло подальше от этой устрашающей двери. Никогда еще я с такой скоростью не спешила в школу. Хотелось увидеть все эти будничные лица, окунуться в простую скуку бесконечных уроков. И пусть стрелки исправных часов стоят на месте, споря с законами физики, учить которые так лень, что хоть в окошко сигай из кабинета. Пусть висит на переменах гул, от которого закладывает уши, пусть на уроках визгливо скребет по доске мел. Только бы не слышать этого загробного воя, и чтобы никто не царапал домашнюю стену, не стучал в нее так упрямо и настойчиво. Женьку я старалась избегать – только высмеет, если сунусь к ней снова с этими сказочками. Подругу сейчас волновал вопрос отмены в стране платного донорства крови. Она серьезно переживала за судьбы людей, которые теперь могли запросто остаться без необходимого лечения. Я и сама понимала, что такие вещи куда важнее всех моих страхов и фантазий, но поделать с собой ничего не могла – все мысли были лишь о том, как мне возвращаться домой в когтистые лапы застенного призрака. Как ложиться спать в свою постель, если каждую секунду мне в затылок может постучаться потусторонний дух? Я твердо решила обо всем рассказать маме, она всегда была находчивой, что-нибудь да сообразит. И уж точно не испугается этих звуков. Мама говорила: «С тех пор, как я позволила железке, которая даже не машет крыльями, поднять себя выше облаков, все остальное кажется пустяками». А после ухода папы ей сам черт стал не страшен.
Весь день я болталась по городу. Разглядывала стены домов, будто эти бетонные или кирпичные собратья могли спасти меня от картонной стены, которая отделяла мою кровать от зловещего призрака. Я заглядывала в окна: к сумеркам они вспыхивали одно за другим, в квартирах суетились люди. Маленькие, точно игрушечные, а я шла где-то внизу, большая и настоящая. Улицы разбегались из-под ног, я потеряла им счет, только бы не привели меня к дому, где я ни за что не хотела снова оказаться одна.
Уже поздним вечером я встретила маму возле метро. Она очень удивилась, что я торчу на улице со школьной сумкой. Вместе мы пошли домой, и я расспрашивала маму о работе, а еще о всякой чепухе типа здоровья и настроения.
– Хватит мне зубы заговаривать! – не выдержала она. – Говори, что случилось!
Маму было не провести. И я рассказала ей о застенном привидении: про стук, поскребывания и замогильный вой. Но после этих устрашающих слов мама вошла в наш подъезд, будто весь день только об этом и мечтала. У соседской двери я предложила ей принюхаться как следует, но мама и носом не повела.
