Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)
– До чего же повезло Майклу и Джейн Бэнкс, – кручинилась я. – Вот бы нам такую прекрасную няню!
– Нам не повезло дважды. Раз – что мы не родились в Англии, – Манька согнула указательным пальцем правой руки мизинец левой, – и два – что мы не Бэнкс. – Она согнула безымянный палец и потрясла у меня перед носом рукой: – Видела?
– Видела, – вздохнула я. – А повезло бы нам родиться в Англии в семье Бэнкс – и была бы у нас молоденькая няня-волшебница… Она летала бы на зонтике и статуи оживляла.
– А с чего ты взяла, что она молоденькая? – удивилась Маня. – Да она совсем взрослая тетечка!
И мы начали спорить о возрасте Мэри Поппинс. Я утверждала, что она молоденькая, а Маня говорила, что чуть ли не пенсионерка.
Ба вполуха прислушивалась к нашей перебранке, но не вмешивалась – считала петли и боялась сбиться со счета.
– Так! Мы с тобой девочки? – повторила Манька свой вопрос.
– Девочки, конечно, – промямлила я.
– Вот! Мы девочки. А твоя двоюродная сестра Алена уже девушка. Потому что ей семнадцать, и она уже совсем взрослая. А преподавательница по игре на фортепиано Инесса Павловна уже почти дряхлая старушка, потому что ей сорок два года! Ты понимаешь это своей дурьей башкой?
Я не успела ответить, потому что Ба наградила Маньку увесистым подзатыльником.
– За что?! – возопила Манька.
– Во-первых, за «дурью башку»! Это еще вопрос, у кого из вас башка дурнее, по мне – так обе балбески. А во-вторых, скажи мне, пожалуйста, если женщина в сорок два уже дряхлая старушка, то я в свои шестьдесят тогда кто?
– Мисс Эндрю, – процедила Манька сквозь зубы.
– Ктооооо? – выпучилась Ба.
Я похолодела. Конечно, моя подруга была отчаянной девочкой и иногда в пылу спора могла обзываться. Но и отчаяние должно иметь какие-то разумные пределы.
Согласитесь, одно дело обзывать «дурьей башкой» подругу, и совсем другое – назвать Ба «мисс Эндрю»! Так ведь и до тяжелой контузии недалеко!
Поэтому, когда Ба выпучилась и выдохнула «Чтооооо?», Манюня, смекнув, что перегнула палку, заюлила хвостом:
– Ты моя самая любимая бабушка на свете, Ба, я просто пошутила! Никакая ты не мисс Эндрю, ты настоящая Мэри Поппинс!
– Еще раз такое услышу, немилосердно пошучу в ответ. Откручу уши и повыдергиваю ноги к чертовой матери, понятно? – выдохнула огнем Ба.
Мы молча переглянулись. Не ответить на оскорбление хотя бы фирменным подзатыльником? Неслыханное дело! Ба сегодня была на удивление миролюбива.
Тем временем гроза за окном утихла, кое-где облака рассеялись, и выглянуло июньское жаркое солнце.
– Мань, может, вытащишь из ушей вату? Гроза прошла, – предложила я.
– Не буду вытаскивать, я уже сроднилась с нею, – заупрямилась Манька и затолкала вату глубоко в уши. – Вот так-то лучше.
– Ладно, – мне пришлось смириться с воинственным настроем подруги, – пойдем посмотрим, что во дворе творится.
– Далеко не уходите, – предупредила Ба, – дождь может заново начаться.
– Мы просто прогуляемся вокруг дома, – крикнули мы с порога.
Во дворе вкусно пахло омытым воздухом и мокрой землей. При малейшем дуновении ветра с деревьев градом падали капли воды. Вся земля под тутовым деревом была обсыпана спелыми ягодами.
Мы с Манюней пробрались в сад и сорвали несколько незрелых плодов антоновки. Схрумкали яблочки, обливаясь слюной и отчаянно гримасничая – от кислинки сводило скулы.
Гулять по мокрому саду было скучно.
– Давай лучше пойдем к нам, – предложила я.
– Говори громче, я плохо слышу, – потребовала Манька.
– Давай лучше пойдем к нам домой! – проорала я. – Мама обещала на ужин блинов напечь!
– С чем?
– Ни с чем. Но есть можно с вареньем. Или со сметаной. Можно обсыпать сахарным песочком. Или полить медом.
– Пойдем, – шмыгнула Манька, – я возьму блин, посыплю его сахаром, полью вареньем, медом, солью и съем с брынзой!
– Буэ, – поморщилась я.
– Буэ, – согласилась Манька, – но попробовать-то можно?
Она вытащила из ушей ватные затычки и положила их на грядки с кинзой.
– Чтобы растениям ночью было на что преклонить головки, когда они будут спать, – объяснила она.
Мы уже выходили в калитку, когда вдруг к дому подкатил белый «жигуленок». Из машины вылез дядя Миша, открыл заднюю дверцу и вытащил оттуда какую-то коробку. Обычно дядя Миша возвращался с работы ближе к семи вечера, и о его скором прибытии оповещало далекое кряхтение «ГАЗика» Васи. «Вннн-вннн, – надрывался Вася на подступах к Маниному кварталу, – кха-кха!» Услышав далекий «вннн-вннн», Ба подхватывалась и уносила в свою комнату вязание. И, пока дядя Миша парковал многострадальный «ГАЗик», на плите уже разогревался ужин, а Ба в спешном порядке накрывала на стол.
Но сегодня дядя Миша вернулся во внеурочное время и на чужом автомобиле!
Мы с Манькой припустили к дому.
– Ба! – заорали мы с порога. – Там папа вернулся!!!
– Какой папа? – всполошилась Ба.
– Манькин папа, – отрапортовала я, – то есть твой сын! Прячь свитер!
Ба с несвойственной для ее возраста удалью взлетела на второй этаж, засунула вязку под кровать, чуть ли не вприскочку скатилась вниз по лестнице и в одном прыжке преодолела расстояние до кухни.
– Чего это он так рано приехал? – выдохнула она. – Дайте мне успокоительное! Еще одни такие кульбиты, и некому будет довязывать свитер.
Когда дядя Миша вошел в дом, Ба, окутанная парами валерьянки, остервенело строгала хлеб, а мы с Манькой, расположившись на диване в гостиной, разглядывали картинки в первом попавшемся под руку журнале.
Обрадовавшись такой тишине, дядя Миша на цыпочках прокрался мимо нас и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Мы вытянули шеи. Ба высунулась из кухни и какое-то время с интересом наблюдала за сыном.
– Мойше! – прогрохотала она.
Дядя Миша подпрыгнул от неожиданности и чуть не выронил коробку.
– Ма, ты снова за свое? – рассердился он.
Мы с Манькой прыснули. Дело в том, что Ба иногда называла сына Мойшей. А Манькин папа очень болезненно реагировал на такое к себе обращение.
– А чего это ты крадешься на верхний этаж? – полюбопытствовала Ба. – И что это за коробка у тебя в руках?
– Это моя очередная разработка. Секретная, – грозно выпучился в нашу сторону дядя Миша, – поэтому очень прошу ее не трогать, пыль с нее не стирать, винтики не откручивать, водой не поливать! Послезавтра я ее отправляю в Ереван, в НИИ Математических наук. Всем понятно?
– Аха, – радостно закивали мы.
– А тебя, Роза Иосифовна, я очень прошу называть меня моим настоящим именем. По паспорту. Михаилом, понятно?
– Могу хоть Мухоедом, – фыркнула Ба.
Дядя Миша обиженно засопел, но не стал ничего говорить. Он оставил коробку в своей комнате и спустился вниз.
– Я пошел.
– А кушать не изволите, Мухоед Сергеевич? – поинтересовалась Ба.
– Меня там люди ждут, – буркнул дядя Миша и хлопнул дверью.
Ба уставилась на нас.
– Секретная разработка, – пробухтела она. – Пойдем посмотрим, что это за секретная разработка.
Мы взлетели на второй этаж. Ба, кряхтя, поднималась следом:
– Не трогайте, я сама!
Она открыла коробку и вытащила оттуда металлическую штуковину, чем-то смахивающую на гибрид ершика для чистки унитаза с мясорубкой. Ба повертела в руках секретную штуковину, принюхалась к ней.
– Ишь, чего придумал, – хмыкнула она с нескрываемой гордостью и убрала секретный агрегат обратно в коробку. – Видимо, это запчасть для какой-нибудь ракеты!
– Империалистическую гидру давить? – затрепетала Манька.
– Ага.
– Ооооооо, – закатили мы благоговейно глаза.
– Если бы не секретность этой штуковины, то можно было бы утопить ее в воде и посмотреть, что будет, – сокрушалась я через два дня, когда Дядимишина разработка таки благополучно отчалила в Ереван.
– Ага, – вздохнула Манька, – а еще можно было выкинуть ее в окно со второго этажа и посмотреть, отвалится ершик или нет. Только если эта штуковина для того, чтобы давить империалистическую гидру, то трогать мы ее не должны. Мы же не предатели Родины, правда?
– Нет, мы не предатели Родины, мы ее защитники… цы… защитницы, во! – засияла я.
– А я бы костер развела! – мечтательно протянула Каринка. – Если эта штуковина – запчасть для ракеты, то она мигом бы взорвалась и стерла наш город в пыль. Представляете, как здорово? Ни школ, ни библиотек, ни художки.
– Ни музыкалки, – вздохнула Манюня.
А седьмого июля мы справляли Дядимишин день рождения. Мама с Ба приготовили множество вкусных блюд – салаты из свежих и печеных овощей, форель в вине, буженину, плов с гранатом, борани [9] из цыплят. Папа собственноручно замариновал мясо для шашлыка. «Шашлык не терпит женских рук!» – приговаривал он, пересыпая мясо крупной солью, горными травами и кольцами лука.
