Фейри Чернолесья - Алан Григорьев
Когда небо в просветах между сосен начало розоветь, Элмерик едва не закричал от счастья и кувырком слетел с пня за мгновение до слов барда Сорокопута:
— Что ж, а вот и третья заря — время моего триумфа. Я готов. Впрочем, как и всегда.
Жаб в ливрее с поклоном поднёс леди Желне коробочку; та, взяв в кулак две палочки, короткую и длинную, чинно вышла на середину поляны. Сорокопут шагнул ей навстречу. О, вы бы видели, как вытянулось его лицо, когда леди, изменив направление, пошла в другую сторону — к Элмерику.
— Пусть человек вытянет жребий первым.
— Но это не по правилам! — запротестовал Сорокопут.
— Не по традиции, ты хотел сказать? В правилах ничего такого не говорится. Уж я-то знаю их наизусть, — Желна сунула маленький кулачок с острыми костяшками прямо под нос Элмерику. — Тяни скорей, смертный бард. Посмотрим, правда ли судьба любит рыжих?
Элмерик не стал медлить: рывком вытянул палочку, размахнулся и швырнул свой жребий в терновый куст. По поляне разнеслось квохтание и аханье, а Сорокопут яростно вскричал:
— Что же ты наделал, дурак?!
— Я любимчик судьбы, — смеясь, ответил Элмерик. — Уверен, это была длинная палочка.
— Теперь этого не узнаешь наверняка! — у Сорокопута от возмущения встопорщился седой хохолок на макушке.
— Почему же? Пускай леди Желна покажет нам, какая палочка осталась. И если окажется, что короткая — значит, у меня была длинная. И я выиграл.
Фейри улыбнулась ему и, медленно разжав пальцы, объявила:
— Осталась короткая! У смертных — право первой песни, — и, склонившись к Элмерику, прошептала. — Я чувствую, что-то изменилось. От тебя пахнет иначе.
— Вдохновением?
— Нет, палёной шерстью. Что бы ты ни задумал, это может закончиться плохо, — поморщившись, она отстранилась. В следующую же секунду Элмерик и думать о ней забыл, потому что увидел, как у барда Сорокопута от обиды дрожат губы. Ха! Этот самонадеянный болван выглядел, будто сейчас расплачется. Так ему и надо!
Кто-то из золотых феечек подлетел, чтобы утешить своего кумира, но тот отмахнулся и процедил сквозь зубы:
— Что ж, посмотрим, удастся ли людям удивить бессмертных фейри. Готов поставить свою шляпу, что нет. Кто-то поддержит пари?
Воцарилась тишина, даже ветер затаился в ветвях. И только Кот мурлыкнул:
— Я поддержу, пожалуй, мр. В конце концов шляпа — не голова, я не слишком рискую.
— Тварюка ты полосатая, — пробормотал Эрни, а Элмерик ткнул его локтем в бок.
— Не ворчи. Играй, будто это твой последний раз. Может статься, так оно и есть. Раз, два, три — начали! — и запел.
Никогда ещё чары не сплетались так споро. Каждое слово было на своём месте, сосны покачивали ветвями в такт, ветер встроился в тональность и тоненько насвистывал, поддерживая партию флейты, а гости за столом начали звучно зевать и клевать носами. Каждый из них сейчас слышал свою песню — ту, которую пела в детстве мать, убаюкивая дитя. А тем, у кого не было ни матерей, ни отцов, чудился шелест крон, журчание весенних ручьёв, стрекот кузнечиков на поле, перестук лошадиных подков — кто подо что привык засыпать.
Дольше всех продержался Сорокопут — его ненавидящий взгляд упёрся в Эрни, которого фейри считал своим главным противником, — но, наконец и хозяин турнира смежил веки. Баю-бай, птичка…
Когда стихла последняя протяжная нота, Волынщик отнял от губ флейту и показал храпящему Сорокопуту неприличный жест:
— Выкуси! — а потом, повернувшись к Элмерику, добавил. — Это что же? Выходит, мы победили?
— Наверное, нам ещё могут ответить более мудрёными чарами. Но если Сорокопут проспит до следующего рассвета — а я уверяю тебя, он проспит, — победа за нами.
— Откуда ты всё это знаешь? — вытаращился Эрни.
Элмерик пожал плечами. Это было ясно, как день, неизбежно, как зима и скучно, как заснеженное поле. Казалось, стоит ещё немного поднапрячь извилины, и ему откроются все тайны мира — вот что было важнее всех дурацких правил и состязаний.
— Играй! — Элмерик толкнул Эрни в плечо.
— Зачем? Что ты хочешь спеть? Турнир окончен. Ты разбудить их хочешь, что ли? Пора уносить ноги подобру-поздорову. И отдать Коту его брошку.
— Играй! — в воздухе вдруг будто бы и правда запахло палёным. Под ногами Элмерика начала заниматься трава.
Плюх! Вдруг кто-то окатил его водой — такой ледяной, что кожу царапнули льдинки — и знакомый голос прошипел:
— Возвр-мр-ращай перо, бард. Иначе тебе мр-крышка!
Элмерик накрыл брошь ладонью, а второй рукой выхватил нож, но не успел начертить ни единой фэды заклинания: что-то тяжёлое опустилось ему на затылок, и рассвет в небе померк.
* * *
Очнулся он всё ещё в лесу, но на другой поляне. Судя по солнцу — провалялся в беспамятстве пару часов. Голова гудела, как колокол, а тело тряслось от холода даже под плащом.
— С возвр-мр-ращением.
Взгляд Элмерика сфокусировался, и он увидел склонившегося Кота. Эрни тоже был рядом.
— Слава богам, — выдохнул Волынщик. — А я уж думал, что зашиб тебя. Ты как? Что-нибудь болит?
— Голова, — Элмерик не узнал собственного голоса. Откуда взялась эта ужасная хрипота? — И горло. Похоже, я простыл…
— Если тебя это утешит, то меня мучает страшное похмелье.
— Да? А выглядишь довольно счастливым.
— Потому что я хоть и похмельный, но живой. И ты живой! Мы сделали это, Рыжик! Мы победили! — Эрни улыбался до ушей.
— О, я больше не Желторотик, меня повысили, — Элмерик усмехнулся и тут же скривился от боли. — Я должен извиниться. И сказать спасибо. Если бы ты не врезал мне по башке, я бы точно нарушил клятву.
— Пф, пустяки.
— А я благода-мр-рю вас обоих, — поклонился Кот. — Теперь Джек отмщён и сможет спокойно пировать в Мире-под-Волной, услаждая песнями слух Хозяина Яблок. А однажды я пр-мр-рисоединюсь к нему.
— Ты что, убил Сорокопута? — Элмерик только сейчас заметил шляпу барда у Кота на макушке.
— Нет, это было бы слишком пр-мр-росто. Пускай живёт и помнит о своём пор-мр-ражении. Если, конечно, вы не из тех, кто делает чаши из чужих черепов. Потому что по пр-мр-равилам победитель волен забрать себе голову побеждённого.
— На кой она нам? — пожал плечами Эрни. — Возьму себе в награду бочонок эльфийского вина со стола — и хватит.
— Как бы то ни было, мр, я ваш должник. Пр-мр-росите, чего пожелаете, — Кот протянул лапу, помогая Элмерику встать, и, заметив жадный блеск в его глазах, добавил. — Кроме пера моего побратима. Ты ещё заслужишь своё, пр-мр-риятель. А чужое
