Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 5
— Слюну выплюнь, Мишка. Какая девочка? Что за лодка…
— Англичанин высокий, который всегда в наш залив приплывает с дочкой…
— Выплюнь слюну. Дальше?
— Ходит один по берегу… Голый. В трусиках и в пенсне. И страшно ругается. Лодка его до самого горизонта уплыла в море… Отвязалась. Скорей…
— Девочка в лодке? Ты видел?
— Где же ей больше быть? — обиженно вступился за приятеля Игорь. — Он всегда с дочкой. Верно, пока он купался, лодка и отвязалась. Он на весь залив ругается. По-английски… И мы его знаками успокоили, что сейчас приведем помощь… Что ж ты, дядя Вася, сидишь, как президент? Разве ты не слышишь?
— В самом деле, надо идти.
Дядя Вася встал. Поднялся и русский фермер, и соседи, которым наскоро объяснили, в чем дело.
Впереди, задрав хвост, понеслась к морю Хризантема. Она во всех таких случаях всегда изображала бестолковую карету «скорой помощи».
* * *Англичанин действительно был мрачнее кипариса. Ростом с весло, стоял он, расставив рыжеватые ноги циркулем, смотрел на черную, качающуюся в волнах скорлупу. Рукой придерживал на животе широкие полосатые трусики.
— Птит мадемуазель? — спросил, подбежав к нему, русский фермер.
Англичанин пожал плечами и отрывисто щелкнул непонятным английским словом.
— Пикола рагаца? — переспросил по-итальянски рыбак.
Англичанин повторил свое птичье слово и сердито показал на лодку.
— Эйн клайнес медхен? — участливо обратился к нему дядя Вася.
Джентльмен глазами сверкнул.
Вот оказия… На всех языках могут, кроме того, который сейчас был нужен.
Мишка не выдержал.
— Чего вы к нему пристаете. Господи! Это он имя своей дочки, должно быть, назвал. Не все ли равно, как она называется?! Надо ехать! Алле…
Англичанин кивнул головой.
— А лодка все уплывает… Все уплывает… — с тихим отчаянием пропищал Игорь. — Кровопийцы вы!..
Взрослые опомнились. В самом деле, чего еще ждать. Ходу! Ходу!
Понеслись рысью к лодочному сараю рыбака. Ключа с собою не захватили. К черту ключ! Камнем сбили висячий замок. Выкатили пузатенький моторный бот по проеденным ржавчиной покатым рельсам в воду. Сели.
— Поедете с нами? — жестом пригласил дядя Вася англичанина.
Тот только рукой отмахнулся. Странный человек. Должно быть, с отчаяния совсем одурел.
Запыхтел мотор. Бот с места резвой собакой помчался, взбивая седую волну, к далекой лодке. Ишь, как стрекочет, словно на швейной машине шьет. Дети облегченно вздохнули. Мишка взял осторожно англичанина за длинную ладонь и сказал:
— Будьте покойны. Бон[9]. Они нагонят.
А Игорь притащил из сарая скамейку и, пыхтя, поставил перед англичанином. Через плечо мальчика волочился обрывок старого паруса.
— Садитесь. Дочка ваша умница… Сидит себе в лодке и тихонько плачет. Ничего ей не сделается. А в парус закутайтесь… Свежо очень, и вы совсем голый.
Англичанин легонько щелкнул мальчика по голове и улыбнулся. Улыбка ведь на всех языках одинакова.
Сели втроем на скамью и стали смотреть в море.
— Подходят, подходят… Цоп! Зацепили. Привязывают.
— Чего же это они круги вокруг описывают? — встревожился Мишка. — Не нравится мне это.
Игорь толкнул его плечом и показал глазами на англичанина:
— Осторожнее… Что ты зря каркаешь?..
Когда моторный бот с лодкой на буксире медленно подходил к камням, мальчики испуганно переглянулись: девочки среди пассажиров не было. И лица у подъезжавших были насупленные и строгие. Но чудак-англичанин перемахнул с камня на камень и, показывая на белевшее на носу лодки белье и платье, радостно и хрипло крикнул все то же птичье слово.
И, словно эхо, в ответ рассмеялась вся компания. Так вот, значит, в чем дело… Стоило ли замок сбивать? Мальчики даже сконфузились: из-за чего же они такой переполох на ферме подняли? И, подшлепывая себя пятками, помчались к опушке объяснить ожидавшим там тете Даше и жене рыбака, что никакой трагедии нет, а только одна комедия и, пожалуй, англичанин даже и без аспирина обойдется.
* * *Впрочем, англичанин радовался недолго. Он перерыл в лодке свое платье и белье, заглянул под одну скамейку, под другую и яростно потряс кулаками…
Чего ж он опять взъерепенился?
Но когда джентльмен, прижимая охапку своих вещей к груди, показал на свои голые ноги и ступни, всем и без английского языка стало понятно: волна слизнула его штаны и ботинки.
Мальчуганы бросились за раскрытую дверь сарая, их душил смех, но нельзя же прямо в глаза человеку смеяться, когда его постигло такое несчастье.
Взрослые губы кусали. А англичанин в отчаянии показывал рукой на далекий курорт, назвал имя своей гостиницы — «Кон-ти-нен-таль», показал опять на свои голенастые ноги и на лодку.
Еще бы, еще бы! И словаря не надо. Как он теперь в свой первоклассный отель босиком, без штанов вернется…
Плотный низкорослый рыбак подумал, пошел в сарай и вынес оттуда пострадавшему джентльмену свои измазанные дегтем рабочие брюки из выцветшего синего брезента. Вот, пока что. Других, мол, нет. Портной в Париже шьет… Англичанин только головой покрутил.
Когда он наконец оделся на камнях и встал во весь рост, мальчики, смотревшие на даровое представление в щелку дверей, от восторга затопали ногами.
На голове — новая морская, синяя с белым верхом фуражка с шитым золотым якорем; на плечах щегольской яхт-клубский синий пиджак с черным галстуком. Лучше и быть не может. А на ногах… Короткие, доходящие до икр, покоробленные дудки, испещренные квадратными заплатами, словно политическая карта Северо-Американских Штатов… И босые, огромные ступни с оттопыренным большим пальцем, совсем такие, как у одного из братьев Фрателлини в цирке…
Взрослые отвернулись. Англичанин осмотрел себя, поморщился и… плюнул. А добродушный рыбак вынес ему пару брезентовых грязных туфель со стоптанными задками и похлопал одну о другую: прошу!
Но огромные ступни не пожелали влезать в убогую обувь. Ни за что. И только колоссальные, блестевшие, как копыта, сабо подошли.
— Пингвин! — пискнул за дверью Мишка.
Игорь беззвучно затрясся всем туловищем, но, к счастью, Мишка успел предусмотрительно зажать ему рот куском промасленной пакли.
Англичанин поднял одну ногу, осмотрел. Поднял другую… У него был такой вид, точно в него насильно влили пол-литра рыбьего жира.
Дядя Вася решил, что пора этот узел как-нибудь распутать. Привел в порядок мозги, перевел все слова в жесты и, как семафор, задергал руками.
— Там ваш отель, «Континенталь». Здесь — мы. У нас виноградный юбилей — гип-гип-ура… Вон наша крыша. Айда к нам. Закусить… Выпить… Зубровка, русский виски! Аромат — шик! Штаны — тьфу. Солнце садится. Здесь можно поймать лихорадку (он даже лихорадку изобразил). Лодку — моторный бот — чах-тах-тах — потом привезет. Айда к нам!..
Англичанин, внимательно следивший за руками, губами и носом дяди Васи, понял, улыбнулся (что же ему оставалось делать) и, благодарно потянув его за рукав, тронулся к ферме.
Сабо с тихим свистом щелкали по песку, цеплялись друг за дружку, сваливались… Широкие и куцые брезентовые пьедесталы приходилось через два шага в третий подталкивать пятерней кверху…
Мальчуганы шли за взрослыми и отчаянно щипали друг друга: другого исхода не было. Ведь он гость, ведь только фыркни — сам со стыда сгоришь!
* * *Англичанин оказался не чванный. Потряс, словно ручку насоса, руку тети Даши, показал на свои ноги, извинился и уселся на ящик из-под чернослива, точно это было привычное отельное кресло. Остатки пельменей съел в одну минуту, мальчики подсчитали: двадцать четыре штуки ему досталось. Опрокинул в рот стаканчик зубровки, удивленно вытаращил глаза, пополоскал зубы и проглотил:
— Бон? — спросил фермер, подливая в стаканчик новую порцию.
Англичанин только по боковому карману себя хлопнул: у каждого своя манера проявлять свои чувства.
И опять начали сначала — вино и перцовка, «чок-чок», «ваше здоровье», вино и зубровка… Пить ведь и с глухонемым можно.
Английские ноги в коробящихся брезентовых штанах и в сабо бодро растопырились по бокам ящика. Снова завели «Дубинушку», и все, даже англичанин, стали подпевать. Шаляпин бы граммофон разбил, если бы услышал.
А мальчики сбоку посматривали на заплаты вдоль измазанных смолой брезентовых штанов, на весело прищелкивающие не в лад песне сабо и вдруг, срываясь с места, убегали за угол дома. Прятали в зеленых макаронах глициний лица и хохотали так, что все осы разлетались прочь.
Дядя Вася, пронося мимо клокотавший самовар, только цыкнул на них: «Услышит!»
Проскользнувшие из-за загородки куры бродили вокруг фермерских ног, суетливо подхватывая вкусные крошки. Наглый петух вскочил было на стол, воспользовался случаем — люди пьют — чего ж тут стесняться. Но его хлопнули ложкой по спине, и он с негодующим бормотаньем побежал в можжевельник, а за ним весь его взбудораженный гарем. Хризантема только зубами вслед щелкнула: «Здесь мое место, мои колбасные шкурки… ряв!..»
