Петр Капица - Мальчишки-ежики
— А что с Прохоровым? — поинтересовался Ромка.
— Это он хулиганов подговорил, — ответил Юра. — Установить было нетрудно. Маслюков и другие ребята кастеты из бронзы отливали, а Прохоров — из чугуна. Тебя ударили чугунным. Сломанную половинку милиционеры нашли. Оказывается, Прохоров всю шпану своей улицы кастетами снабжал. Не ты один покалечен. Его выгнали из фабзавуча и, видно, будут судить.
— Вот это ни к чему. Ребята и так на нас окрысятся, рассуждал Ромка.
— Ничего подобного, Прохорова мало кто переваривал. Разве что Маслюков.
— Ну, а с Пал Палычем как?
— У следователя никто из ребят относительно посторонних отливок не проговорился. Не хотели Пал Палыча под тюряху подводить. Его уволили только за то, что не сумел в цеху порядка наладить. Легко отделался. Теперь, говорит, маркером в бильярдной устроился.
— А живгазетчики не разбежались?
— Наоборот — много новичков пришло. Выступление прошло под аплодисменты. Тебя вызывали. Сначала конечно мы от волнения задыхались и спотыкались, потом разыгрались. Хочешь, покажем, как с Толей бурсаков изображали? Он был Гороблагодатским, а я — Тавлей.
Сделав зверские физиономии, ребята диким голосом запели:
Сколь блаженны те народы,коих крепкие природыНе знали наших мук, не ведали наук!
Затем с прибаутками стали показывать, как надо терзать, стегать и устраивать «волосянки».
Видно, сценка Лапышеву и Домбову пришлась по вкусу. Они с удовольствием разыгрывали ее. Анатолий даже научился ходить как-то боком и делал такую физиономию, что всех в палате рассмешил.
Из больницы Громачев вышел осунувшийся. Сбритые волосы еще не отросли.
— A-а… болящий явился! — шумно встретили его литейщики. — А ну, калека, показывай: какой след наши кастеты оставляют?
Они окружили Ромку и стали рассматривать шрам.
— Фу-у! Мы думали, черепушка расколота, а у него шрамик паршивенький! — говорили насмешники.
— Вам сотрясения мозга мало? — вставил Лапышев.
— Слушай, а после сотрясения он что, истчо умней станет или вовсе очумелым? — спросил Тюляев.
— Сам-то ты очумелый. Простой грамматики освоить не можешь. «Истчо»!
Судя по дурашливым репликам, ребята не считали Ромку виновником перемен.
— Ах вот ты какой герой! — увидев Громачева, сказал новый мастер. — Я думал, заморыш какой, раз дал себя обидеть. Боевых ран не стыдись. Мы, старая гвардия, гордимся ими. Ты думаешь, прежде среди мастеровых хулиганов не было? Были, да еще какие — с мясниками из «черной сотни» на нас нападали. Приходим в цех после потасовки — у одного глаз подбит, у другого скула на сторону. А не унывали, бывало, дразнили друг друга да посмеивались.
— А я и не унываю. Меня кастетом не запугаешь.
— Ну и добро, — заключил мастер. — Так держать!
Летние каникулы
Начались дни зачетов. Впереди замаячили каникулы.
— Ты куда летом поедешь? — спросила Нина Ромку.
— Домой, наверное, куда же еще?
— А не хочешь побродить по Военно-Грузинской дороге? Калитич туристскую группу собирает. Проезд на Кавказ у нас бесплатный, деньги понадобятся только на еду.
— Заманчиво! Надо подумать, — неопределенно ответил Громачев.
Но стоило заикнуться о Кавказе Лапышеву, как тот взорвался:
— Ты никак из-за паршивой девчонки товарищей собрался предать? Разве не знаешь, что нас уже третьей командой числят? А может, и за вторую играть придется. И думать не смей!
Пришлось Нине сказать, по какой причине он не сможет составить компанию в поездке на юг.
— Ладно, гоняй все лето мяч с твоим противным Лапышевым, а мы горным воздухом подышим! Эх ты, поэт! Там Пушкин и Лермонтов бывали! Орлы парят! А у тебя на уме какое-то киканье!
Отпуск у Ромки получился каким-то суетливым. Он часто ездил в Ленинград, благо билеты бесплатные, тренировался, играл в футбол и чуть ли не половину ночей проводил в вагонах, на жестких полках. Питался всухомятку.
С Аллой восстановить прежних отношений не удалось. Она водилась с компанией девятиклассника Андриловича. Эти юнцы в школе держались обособленно. Мальчишки ходили в белых рубашках «апаш», а жеманные девчонки — в белых передниках и кружевных воротничках. Все они, перейдя в девятый класс, воображали о себе бог знает что и к Ромке относились с таким снисхождением, точно он был много ниже их.
Днем эта компания проводила время на теннисном корте либо играла в крокет, а вечером устраивала танцы. Алла, чтобы хоть немного возвысить Громачева среди своих друзей, как-то предложила разговаривать и острить только стихами. Она знала, что в этом состязании Ромка победит.
Девятиклассники согласились и некоторое время пытались пикироваться хрестоматийными стихами. Но состязания в остроумии не получилось. Ромка забивал мямливших пижонов хлесткими четырехстишиями. Эта не понравилось Андриловичу. Показно зевнув, он сказал:
— Скучища, друзья! Давайте лучше потанцуем.
И Алла, чтобы сгладить неловкость, поддержала его: захлопала в ладоши.
Мальчишки притащили на веранду граммофон и, поставив пластинку с танго, приглушили свет и разобрали партнерш. Танцевали они манерно: кавалеры размагниченно топтались, а томные девицы, напустив на себя отчужденность, устремляли пустые взоры в стороны.
«Топчутся, как цапли», — подумал Громачев, оставшись без партнерши. В перерыве он переменил пластинку и, запустив польку, принялся кружить Аллу. Да так, что девятиклассники шарахались в стороны. Это не понравилось Андриловичу. Он остановил Громачева и спросил:
— Вы что, милейший, спятили?
— Я бы просил, милорд, не делать мне замечаний, если не хотите очутиться за пределами веранды, — в тон ему ответил Ромка.
— Это мы еще посмотрим, кто кого выставит…
Стебниц, опасаясь, драки, подхватила Громачева под руку и увела в сад.
— Ромушка, не надо… прошу, — уговаривала Алла. — Ты меня ставишь в неловкое положение.
— А ты брось их к шутам и пойдем гулять вдвоем.
— Я не могу покинуть… они — мои гости.
— Ну, что ж, тогда оставайся с ними, а я больше сюда не ходок.
И Ромка ушел, хлопнув калиткой.
Утром Громачев решил, что слишком много времени у него уходит на развлечения.
Им давно был придуман и выношен рассказ о фабзавучниках, нужно было лишь сосредоточиться и все изложить на бумаге.
Ромка взял чернила, бумагу и поднялся на чердак, где Дима устроил «тихий кабинет». Здесь стоял старый столик, потрепанное кресло, а по стенам и на балках валялись и сохли Матрешины целебные травы, распространяя запах свежего сена.
Углубись в рассказ, Ромка ворочал неуклюжие фразы так и этак, переставляя слова, вычеркивая, дополняя. Он уже не рвал и не комкал, как прежде, неудачные листки, а, переписывая, брал из них крупицы ценного.
Увлекшись работой, Ромка не сразу расслышал оклики Матреши.
— Ромушка, тебе письмо принесли.
Письмо было от Нины, коротенькое и дружеское. Она восхищалась видом Кавказских гор и дикостью природы.
«Теперь я лучше понимаю лермонтовскую Тамару и Демона, — писала она. — Жаль, тебя нет с нами, мы бы побродили с тобой на вершинах в поднебесье. Как здесь легко дышится!»
Хотелось ответить стихами.
Но сразу переключиться с прозы на поэзию не удалось. Стихи получились слащавыми и пустыми. Они не годились для письма. Ромка взял надсоновские строки и, чуть видоизменив их, написал:
Погибаю, глупо и безбожно,Гибну от нахальной тучи комаров,От друзей, любивших осторожно,От язвивших слишком глубоко.
И в конце добавил: «Живу суетливо и не слишком интересно. Участвую в футбольных баталиях, сплю на жестких полках вагонов, дремлю на встречах с прежними друзьями. Отраду нахожу лишь за письменном столом, когда витаю в таком же поднебесье, как у вас на вершинах».
Производственная практика
Осенью двор фабзавуча заполнился подростками нового набора. Все они толклись около доски со списками. Одни радовались, другие утирали слезы.
Среди новичков с видом опытных мастеровых, щеголяя измазанными спецовками, расхаживали монтажники, модельщики, токари и жестянщики. Фасоня, они расхваливали свои специальности и давали неудачникам обещания похлопотать за них. Кузнецы и литейщики вели себя солидней. Они никого не заманивали в свои цеха, а если новички к ним обращались за советом, гордо говорили:
— Наше дело тяжелое, мозгляк его не осилит.
На доске объявлений конторщица вывесила приказ:
«С 15 сентября сего года ученики второго года обучения идут на производственную практику в железнодорожные мастерские. В связи с этим изменить расписание: на теорию отводить два часа, на практику — шесть».
