Твердые орешки - Ефим Петрович Чеповецкий
Это значит ребята росли!
Храбрый Зайцев
В воскресенье, в десять часов утра, Володя Девятов шел к своему дружку Мите Зайцеву. В двенадцать часов начнется общешкольная спартакиада, и он обещал пораньше зайти за Митей.
Сам Володя был ответственным пятого класса «А» за спортработу, а Зайцев держал первенство по стометровке, прыжкам в длину и коню. Поэтому он даже немножечко зазнавался. Он, например, никогда ни за кем не заходил, всегда ждал, пока за ним зайдут.
Обычно Володя заставал своего друга неготовым, а сегодня — вот так чудо! — Митя уже ожидал его на улице. Он стоял, небрежно облокотись о косяк двери, и держал руки в карманах.
— Привет мастерам! — лихо бросил Девятов.
Зайцев ничего не ответил и даже сделал вид, что разглядывает тучки на небе.
— Ну как, сегодня в форме?
Зайцев опять промолчал. Потом медленно вытащил правую руку и побарабанил по карману пальцами. Раздался глухой стук. Володя посмотрел на карман. Карман распирала какая-то коробка.
— Коробка! — догадливо объявил Девятов.
— Коробка, — ехидно проронил Зайцев. Слово прозвучало так: дескать, что коробка — ты угадал, а вот что в ней — не знаешь.
— Знаю, драже «Золотой орешек».
Зайцев презрительно отвернулся. Девятов продолжал гадать:
— Ну, тогда коллекция насекомых…
— Сам ты насекомое! — рассердился Зайцев и, схватив Володю за руку, втащил в парадное. Там он слегка оттянул карман, и из него выглянул уголок белой коробки. Девятов пожал плечами: уголок еще ни о чем не говорил. Тогда Зайцев вытянул из кармана всю коробку и, сунув ее Володе под нос, сказал:
— «Казбек»! Понял?
— Ух ты! — удивился Девятов. Он не мог понять, зачем Мите понадобились папиросы. А Митя вдруг разговорился: — Я уже сегодня полпапиросы выкурил… В уборной. Дым из дверей пошел. Мать подумала, что пожар. Пришлось вот такой кусок папиросы выбросить, — он показал полпальца.
Володя не знал, что по этому поводу сказать, и спросил:
— А где ты достал? Это же дорогие…
— Отец двадцать коробок домой принес. Он всегда запас держит. Вот я и одолжил у него.
У Девятова в голове все время вертелась мысль о спартакиаде, и он никак не мог взять в толк, при чем здесь папиросы, поэтому снова задал глупый вопрос:
— А что ты с ними собираешься делать?
Зайцев смерил его презрительным взглядом и сказал:
— То, что все солидные люди делают, вот что!
— Солидные?
— Да, да. Ты не думай! Я уже затягиваться умею. Хочешь, и тебя научу?
Девятов не знал, хочет он или нет. Но, посмотрев по сторонам, сказал:
— Еще увидят.
— Чудак ты, не здесь же. Мы на крышу пойдем, там никто не увидит.
— На крышу?.. А не опоздаем?
— Да что ты! До спартакиады еще два часа! — уже на ходу рассуждал Зайцев.
По черному ходу они забрались на чердак. Потом нашли слуховое окно, ведущее на крышу. Подтянувшись на руках, они выползли на красное кровельное железо. Крыша была покатой, а железо на ней старое, вздутое. Когда они на четвереньках лезли наверх, железо грохотало, как сто больших барабанов: «Трум-трум-трум-бум! Трум!»
— Митя, ты потише, — шепотом попросил Володя.
— Чепуха! За нами никто не полезет… Храбрости у тебя, Володька, не хватает, вот что! — сказал Зайцев, когда оба уселись верхом на конек крыши. — Ты у меня учись!
Потом достал из кармана коробку, раскрыл ее и протянул Володе.
— Бери. Угощайся!
Девятов взял длинную папиросу и начал ее разглядывать. Зайцев зажал свою папиросу зубами, достал спички и спросил:
— Знаешь, как надо курить?
Чтобы не говорить «не знаю», Володя сказал:
— У меня папа не курит.
— Ладно, сейчас научу. Бери папиросу в рот и, когда она загорится, тяни в себя.
С этими словами он зажег спичку и поднес к Володиной папиросе. Володя набрал полный рот дыма, раздул щеки и сидит. Потом дым начал выползать изо рта и полез в глаза.
— Тьфу! Тьфу! Горький! Глаза ест! — начал плеваться Девятов.
— Эх, ты! Смотри на меня! — Зайцев затянулся и моментально покраснел, глаза у него выкатились и забегали. Видно было, что ему очень надо кашлянуть, но сделать он этого не мог, не имел права. Наконец он выпустил дым и, отдышавшись, сказал:
— Это что! Вот я тебе сейчас высший класс покажу. Наберу в легкие дыма и скажу: «Пошла баба в лес, нарубила дров, затопила печь, пошел дым», — и выпущу весь дым, как из трубы.
Володя потягивал свою папиросу и морщился. Как-то стыдно было сразу выбросить ее: Митька дразниться начнет.
— Ну, смотри, — объявил Зайцев. Он затянулся и затараторил: — Пошла баба в лес, нарубила дров… дров… кхи, кхи!..
Тут он сильно закашлялся и весь дым из него вышел.
— Это не считается, сейчас повторю сначала, — сказал Зайцев.
Но сколько ни повторял — фокус не получался. Как до «дров» дело доходило, так кашель его прямо на части разрывал.
— Это я сильно позавтракал, — оправдывался он. — Понимаешь, пища снизу подпирает — дым выталкивает.
Вдруг Зайцев начал пристально всматриваться в Володино лицо.
— Эх ты, слабак! У тебя уже лицо побледнело!
— Ты лучше на себя посмотри. Сам белый, как стена.
— Это тебе кажется. — Зайцев откинулся назад и хотел ладонями опереться о крышу, но руки подогнулись и локти гулко ударили о железо.
— Ой! Что-то крыша поехала…
— А по-моему, весь дом шатается, — сказал Девятов и привалился спиной к трубе.
— Конечно, наш дом очень старый… — слабым голосом проговорил Зайцев.
Девятов встал, держась за трубу, и раздавил свою папиросу ногой.
— Слушай, Митя, поднимайся! Мы же опоздаем! — попросил он. — Ты же в первом забеге идешь!..
— В первом? — простонал Зайцев. — Я немного полежу… Тошнит что-то. Все вокруг едет, едет… И зачем я эту кашу ел?!
— Ты встань, пройдет.
Но вместо того чтобы встать, Митя раскинул руки и закрыл глаза.
— Это все твой проклятый «Казбек» наделал! Мы из-за него опоздаем на соревнование! — закричал Девятов и попытался приподнять своего
