Лев Кассиль - Улица младшего сына
— Ух ты, Орлик мой, конь ты, лошадь!.. Эх, и поскачем мы с тобой! А потом — шашки к бою, в атаку — марш! Как Чапаев!.. И погоним вон фашистов из Крыма! Тпру, Орлик! Стой, стой, не толкайся… Потерпи, Орлик, уже скоро…
В потайном уголке сарая ничего не подозревавшего Ивана Захаровича Гриценко были припрятаны переметные сумы, ловко скроенные из старой мешковины умелыми руками Володи. Они были набиты сухарями, и в каждой имелось еще по небольшому кулечку с гречкой.
Все было готово для ухода в Старокрымские леса к партизанам. И надо было спешить: сводки с фронта с каждым днем становились тревожнее. Фашисты рвались в глубь Крыма. Они приближались к Симферополю. Опасно было откладывать отъезд хотя бы на один день. И Володя примчался в Старый Карантин, чтобы твердо договориться с Ваней об уходе к партизанам на другую же ночь.
Но Ваня встретил его на этот раз чем-то странно озабоченный. Трудно было представить себе, что это тот самый уравновешенный, неспешный и обычно легко уступавший приятелю Ваня, с которым вчера еще Володя договаривался о последних приготовлениях к побегу. Когда Володя сделал ему в комнате знак, чтобы вместе выйти во. двор и поговорить возле сарая, Ваня нехотя поднялся, как-то необычно пожал плечами и только потом двинулся за товарищем. Во дворе между друзьями произошел разговор, который совершенно ошеломил Володю.
— Ты слышал? — начал Володя, когда они подошли к сараю. — Уже у Симферополя бой…
— Ну, слыхал, — негромко откликнулся Ваня.
— Значит, ждать больше нечего. Завтра же ночью давай уходить: у нас ведь все с тобой готово. Кони выдержат. А я прощусь утром с мамой и Валентиной — конечно, ничего не скажу, только записку им оставлю на столе, чтобы после не беспокоились. Ночевать буду у тети Маруси. А ты в полночь подойдешь — я лошадей выведу. Ну, а дальше, как мы договаривались…
— Ничего из этого не выйдет, — тихо проговорил Ваня.
— Что? Как это не выйдет?
— Не выйдет.
— Добрый день, здравствуйте! Видели его? Ты что?
— Ничего у нас с тобой не получится, — повторил Ваня тихо и раздельно.
— Да ты что? Раздумал? Или больной? Как это по получится, когда все готово — в кони и продукты!
— Не поеду я, Вова, — совсем уже твердо, хотя по-прежнему тихо сказал Ваня. — Да и тебе не советую.
— Ты что же? От слова своего отступаешься? Договаривались, готовились, а ты?.. Это знаешь как называется? Главное, еще крутит! Брось, Иван! Я же вижу — перетрусил мальчик… Так прямо и говори.
Ваня взглянул на него:
— Я говорю то, что есть. Не поеду я. Не могу.
— Все время мог, а сейчас вдруг занемог! Эх ты, друг-товарищ! Где же ты раньше был? Зря я с тобой все это затеял. Только время потерял. Давно бы уже там был без тебя. « — Володя чуть не плакал от обиды и огорчения. — Ведь это как назвать стоит? Я прямо даже не знаю… Говори прямо: струсил, да?
— Если хочешь, можешь считать, что струсил, — сказал Ваня, и его спокойствие совсем сразило Володю.
— Нет, Ваня, ты все-таки подумай… Может, поедем все-таки, Ваня?
— Не могу я, Вова.
— Да что это за «не могу» такое у тебя вдруг выскочило?
— Выскочило.
— Так скажи толком.
— Не могу.
— Заладил! Чего не можешь?
— Сказать не могу.
— Тьфу тогда на тебя и на твое «не могу!» — закричал в отчаянии Володя и, сжав кулаки, подошел почти вплотную к Ване. — Трус ты — вот кто! Трус! Молчишь?
Ваня отвернулся и молчал.
— Ну и молчи! И запомни мое слово, последнее: я еще день обожду, а ты решай. Может, твое «не могу» из тебя выскочит. Тогда я видно будет, кто ты: Соколик сам или стал клячей, хуже старого Фильки.
Володе очень хотелось сказать своему товарищу что-нибудь еще более обидное и хлесткое. Он привык к тому, что Ваня обычно уступал, признавая его главарем. Но было сегодня в Ване нечто такое, что заставило вспыльчивого и обычно резкого на слово Володю замолчать. Он только посмотрел еще раз внимательно на Ваню Гриценко и внутренне подивился странной, почти таинственной перемене, которая произошла со вчерашнего дня в товарище.
Володя вдруг почувствовал, что Ваня стал за один день как будто намного старше его. И то новое, уверенное, суровое, еще непонятное Володе, но почему-то ставшее доступным Ване, сегодня уже не собьешь никакими настояниями, не сломишь самыми колкими обидами.
Между друзьями пролегла какая-то тайна, известная лишь Ване, но пока еще для Володи неведомая.
Володя должен был признаться себе, что на этот раз Ваня чем-то взял верх над ним. И он примирительно сказал:
— Ладно, Ваня. Я поехал домой, но ты все-таки подумай как следует.
Но в душе он понимал, что Ваня уже подумал и решения своего на этот раз не переменит. Однако что же заставляло Ваню, обычно уступчивого и охотно подчинявшегося Володе, обрести внезапно такую твердость?
Мучимый этой загадкой, Володя вернулся к вечеру в затемненную, притихшую, словно замершую под черным крылом Митридата Керчь.
Глава IV Тайна дяди Гриценко
Шли дни. Однажды после обеда возле дома, где жили Дубинины, остановилась грузовая машина, крытая поверх кузова брезентом. Из кабины высунулся и тяжело спрыгнул на мокрую мостовую дядя Гриценко. Володя, услышав шум подъехавшей машины, выглянул в форточку:
— Дядя Ваня приехал! Мама, Валя, к нам дядя Ваня приехал!
Дядя Гриценко торопливо прошел с Евдокией Тимофеевной в дом, на ходу поздоровавшись со всеми.
— Ну как ты, кума, решаешь? — заговорил он, отмахнувшись рукой от стула, поданного Володей. — Эвакуироваться будешь или тут останешься? Дело ведь такое, что, пожалуй, и у нас незваные гости будут. А я Никифору обещал, в случав чего, вам подсобить.
Евдокия Тимофеевна поглядела на Володю, на Валю, окинула взглядом комнату, сказала неуверенно:
— Прямо, Иван Захарович, голова кругом. И так решаю и эдак, а никак в одно мысли не сведу. Ехать, если, так тоже ведь: пролив-то бомбят… А оставаться — как оно еще будет?
— Ну, так вот, — сказал Гриценко, — я говорить много не горазд. Только так: вам оставаться в городе — тоже конец. Узнают, что Никифор партийный, партизанил тут, — жизни вам не дадут. Подавайтесь-ка лучше вы до меня, в Старый Карантин. Там вам поспокойней будет, да и Нюше с вами веселее, а то лежит все, совсем заболела.
— А Ваня там останется? — спросил Володя.
— Да там, конечно, где ж ему быть… — начал было дядя Гриценко, но почему-то замолк, пожевав губами, и другим уже тоном добавил: — А может, и не совсем там, но это уж видать будет.
И Володе показалось, что дядя Гриценко что-то скрывает от него.
— Ну вот и решайте, — сказал Иван Захарович, — а мне еще на базу съездить надо, в Рыбаксоюз. Коли решите, так зараз же собирайтесь, вещички там какие сложите… и дожидайтесь. Я завтра, а то послезавтра еще раз в городе буду да и вас захвачу.
Пока дядя Гриценко договаривался с матерью, Володя выскользнул незаметно на улицу. У ворот стоял грузовик. Шофер дремал в кабине. Володя осторожно поставил ногу на тугую толстую шину в прямоугольных наростах, схватился за край борта и заглянул в кузов, под брезент. В кузове лежали какие-то длинные, плоские ящики. Сквозь щели одного из них что-то поблескивало. Володя перелез через борт, отогнул брезент, сел на корточки возле ящика. «Э-э, — подумал он, — да там вроде как винтовочки! Вот так база Рыбаксоюза! Ай да рыбак дядька Гриценко!»
Открытие так увлекло его, что он не слышал, как из дому вышел Гриценко, только почувствовал, что качнулась машина, услышал, как хлопнула дверца кабины. Сейчас же взвыл стартер, включенный шофером. Под кузовом стрельнуло два раза, потом зафырчало, и машина прянула вперед, разом взяв большую скорость. Володя от неожиданности даже повалился на спину: отвороченный брезент накрыл его, и он долго барахтался в нем, не будучи в силах выбраться. Когда он поднялся, машина катила по направлению к восточной окраине города. Грузовик шел так быстро, что соскочить с него на ходу было уже невозможно, а стучать в кабину и просить, чтобы машину остановили, Володя не мог: попало бы ему от дяди Гриценко за самовольство. Надо было ждать ближайшей остановки, чтобы незаметно соскочить.
Но грузовик катил и катил без остановки. Высунувшись еще раз из-под брезента, Володя увидел, что они едут по дороге к Старому Карантину. Значит, схитрил дядя Гриценко; ни на какую базу Рыбаксоюза не надо было ему ехать. Просто он не хотел задерживаться и допускать в машину кого-нибудь. Хитрит что-то старый. Да и про Ваню как-то вкривь объяснил.
Грузовик ходко катил по шоссе. Володя притулился на одном из ящиков, укрывшись брезентом.
Минут через двадцать машина остановилась. Мотор перестал работать. Грузовик качнулся, опять хлопнула дверца кабины с правой стороны, где сидел дядя Гриценко. Володя осторожно высунулся из-под брезента и увидел, что грузовик стоит возле входа в каменоломни. Он сразу узнал это место я вышку над главным стволом, где ходила обычно клеть подъемника.
