Мария Грипе - Тайник теней
Она произнесла это с таким удивлением и одновременно сомнением в голосе, что я не смогла удержаться от смеха.
– Не могу себе даже представить такое! Значит, это должен быть именно Бог, к которому даже такие творения, как я, испытывают благодарность.
А разве можно разделять Бога и его творение?
На этот вопрос я не могла ответить.
Дорогая Сага, больше я не могу писать. Нужно завершить работу над Иоанной. Мне пришла в голову одна идея, которую мне хочется попробовать. Так обычно бывает всегда, когда я пишу тебе.
Итак, я пока заканчиваю писать, но я еще вернусь.
Твоя спешащая К.»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Сага, я должна рассказать тебе до конца про мой разговор с Розильдой. Прошло несколько дней, но он словно отпечатался в моей памяти. Это особый дар – запоминать сказанное слово в слово. В этом мы с Розильдой похожи. Она считает, что обладает этим даром потому, что долгое время не могла говорить. Но я думаю, это скорее от того, что мы с ней так похожи. Кроме того, возможно, это передалось нам по наследству. Мы говорили об этом.
– В таком случае, это от папы, – сказала Розильда.
Но это, конечно, шутка. Ведь у нас разные отцы. Да и вообще я не припомню, чтобы Максимилиам Стеншерна отличался особой памятью на реплики. Я, конечно, знала его не так близко, но он не производил такого впечатления. От кого мы унаследовали этот дар, сказать трудно. Ни одна из нас этого не знает, да это и не имеет большого значения.
Как бы то ни было, мне удалось подметить несколько интересных и выразительных жестов Розильды для своей Иоанны. Когда мы говорили о религии, мне показались очень характерными выражение лица и движения рук Розильды, отражавшие смесь сомнения, удивления и изумления.
Но вернемся к нашему прерванному разговору.
Розильда вдруг взялась утверждать, будто я религиозна и верю в Бога, а я сказала, что верю скорее в некое творение. Тогда она спросила, как можно отделить Бога от творения, если это не одно и то же.
Но что я могла на это ответить?
– А ты религиозна? – спросила я вместо этого. Розильда задумалась, а потом сказала:
– Как ты знаешь, нас воспитывала Амалия: маму, меня и Арильда. И нам пришлось научиться набожности. Поэтому для нас вера в Бога – это нечто естественное. Когда мы были маленькими, мама была очень религиозной… Впрочем, она и остается такой в глубине души… или ты думаешь иначе?
Я была другого мнения о маминой религиозности, но пока промолчала, и Розильда продолжила:
– Наверняка ты хорошо знаешь маму. Ведь вы долго жили вместе, ты и она.
Мы взглянули друг другу в глаза, но затем быстро отвели взгляд. Меня бросило в жар. У нас с Розильдой одна мама. Но она говорила о ней так, словно не была моей сестрой, так, будто все время считала маму только своей. Вернее, их мамой, ее и Арильда. А мне всего лишь по случайности довелось жить с ней вместе какое-то время. Я чувствовала, как Розильда словно отвергает меня.
Поначалу меня охватило бешенство, но потом, поразмыслив, я решила, что мне это в общем-то безразлично. Какая разница? Я попыталась понять чувства Розильды и потому смогла обуздать саму себя и вновь поднять на нее глаза.
Но когда я заговорила, в голосе все еще слышалась отчужденность:
– Ты говоришь, я хорошо знаю маму… Странно… ведь в каком-то смысле у нас с тобой никогда не было одной мамы, Розильда. Я согласна, так случилось, что это физически одна женщина, но на этом сходство кончается. Моя мама вовсе не была религиозной. По крайней мере, насколько я помню. Даже наоборот. Например, она никогда не читала со мной вечернюю молитву, как делала твоя мама. Разве это не примечательно, если задуматься? Мама Ида не была верующей, а мама Лидия была крайне набожна.
У Розильды как-то осунулось лицо, и она прошептала:
– Мама – женщина несчастная, и всегда была такой. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
И она махнула рукой в направлении стены. Я поняла, что она хочет сказать.
Мама там, за стеной. Спит ли она или бодрствует, но она там. И она может нас услышать.
Я промолчала. Но была слегка разочарована. Розильда была единственным человеком, с которым я могла поговорить о маме, и мне было это так необходимо. С другой стороны, едва ли мы говорили об одной и той же женщине, мы обе понимали это, и поэтому нам не становилось легче.
Розильда слабо улыбнулась мне.
– Так на чем мы остановились? Ах да, я говорила о твоей силе. О твоей невиданной воле. Я тоже чувствую в себе каплю такой воли. Я тоже не хочу сдаваться. И если все пойдет хорошо, я бы хотела посвятить себя живописи, как ты знаешь.
Она глубоко вздохнула и продолжила:
– Я знаю, я обязательно добьюсь успеха. Только бы меня оставили в покое.
– А разве тебя кто-то держит?
– Нет, но ты знаешь, мама ведь…
Розильда закусила губу и рассмеялась.
– Но мы ведь условились не говорить о маме… Вот и не будем. Но ты, конечно, знаешь, что мама тоже писала маслом в молодости, и она интересуется тем, что я делаю. Может, слишком сильно интересуется… Но у меня не хватит духу сказать ей об этом.
– Может, ей стоило бы вместо этого самой начать писать?
– Я просила ее об этом, но она не хочет. Говорит, что не может. Что у нее не получится так сразу снова взяться за кисть.
Говоря эти слова, Розильда не переставала разрисовывать страничку в блокноте и даже не подняла глаз, когда я спросила:
– А как же Арильд? Разве она им не интересуется?
– Конечно, интересуется. Но Арильд… я не знаю, он словно не от мира сего.
На мгновение наступила пауза. Был слышен только звук карандаша, вычерчивавшего узор в блокноте. Я произнесла:
– Меня мучает совесть из-за Арильда. Никогда бы не подумала, что он воспримет все эти мои проделки так серьезно.
– Да и кто бы мог так подумать?
– Стало быть, он все еще переживает?
– Он утверждает, что нет. Говорит, что забыл обо всем. Но честно говоря… не знаю. Арильд ведь не такой, как все.
– Чем он сейчас занимается?
– Ничем особенным. Он ни над чем не работает, если ты это имеешь в виду.
– Но как же он тогда проводит время?
– Читает и размышляет – все как обычно…
– Конечно же, читает философов?
– Полагаю, да. Мы хотели, чтобы он поехал сюда с нами, но нет. Он не хочет уезжать из замка.
– Может, это потому, что он не хочет встречаться со мной?
– Может… не знаю. Хотя нет, хочет, наверное, но только не вместе с нами. Чтобы не чувствовать, как за ним наблюдают.
– Берта очень дружна с ним?
– Да. Они переписываются. Ему повезло, что есть Берта.
Розильда взглянула на меня:
– А кстати, почему ты не приехала на Пасху?
– Это непросто объяснить… Понимаешь, я уже давно не бывала в замке. Я была очень занята своей работой. А может, чувствовала, что наши пути разошлись. Тогда лучше не встречаться некоторое время.
– Ты хочешь сказать, мы стали удаляться друг от друга?
– Не знаю. Сейчас, когда ты рядом, я этого совсем не ощущаю, но… я не знаю.
Розильда сидела на диване, а я рядом в кресле. Вдруг она вскочила и подошла ко мне. В глазах у нее блестели слезы.
– Каролина, ты думаешь, мы отняли у тебя маму, да?
Розильда провела рукой по моим волосам. Мне нечего было сказать. Я лишь покачала головой, и она продолжила тихим голосом:
– Мы разговаривали об этом, я и Арильд. И ты должна знать, мы не хотели этого. Ты наша сестра, и мы хотим, чтобы ты была с нами.
– Чтобы я жила в Замке Роз? Не это ли ты имеешь в виду?
Розильда озадаченно посмотрела на меня.
– Нет, в точности я не знаю… У тебя есть твой театр, и я понимаю, что ты не захочешь жить в Замке Роз. Я и не думала так. Скорее уж мне хотелось бы возвратиться в художественную школу в Париже, но сейчас это вряд ли возможно…
– В Стокгольме тоже есть художественные школы. Да и квартира эта понапрасну пустует.
– Ты думаешь, что мы, ты и я, могли бы жить здесь вместе?
В словах Розильды на мгновение послышалась надежда.
Но я говорила о другом. Она почувствовала это и спросила, почему я не допускаю и мысли о том, чтобы жить в квартире мамы.
– Но ведь у меня есть свой дом, – уклончиво ответила я. – Но мы все равно могли бы встречаться. Представь себе, как было бы хорошо, если бы ты переехала в Стокгольм, Розильда!
Но она молча покачала головой.
– Почему нет? Это могло бы стать хорошим решением, ты только подумай!
Розильда не ответила; она встала и молча вернулась на свое место на диване.
– Это из-за Арильда? – спросила я.
– Отчасти.
– Но ведь вы могли бы переехать сюда втроем? Розильда лишь опять покачала головой и помрачнела.
– Но в чем же тогда дело, Розильда? Что с тобой?
– Каролина, я боюсь, до смерти боюсь.
– Что-нибудь стряслось?
– Да.
Розильда несколько раз вздохнула и закрыла лицо руками. Я подошла и села возле нее, но не знала, заметила ли она это – она сидела неподвижно, прижав руки к глазам. Прошло несколько минут.
