Магда Сабо - Скажите Жофике
– Да ничего вроде такого не говорила, – ответил Понграц. Ну, теперь пойдет болтать о черномазой. Не для того он высидел тут два часа на ступеньках, словно нищий на паперти, чтобы про черномазую судачить. И где эту учительницу черти носили столько времени? Переливает из пустого в порожнее, все черномазая покоя ей не дает. Нечего воду в ступе толочь, он и так понял уже, что Дора – не исчадие ада, что она не удирала ни из исправительного дома, ни от матери. Просто сирота божья. Но он-то ведь приковылял сюда не ради черномазой, а ради той, другой!
– Вы мне скажите, что вам нужно от Жофики, – сказал он.
"Ах да, Секей. Не забыть бы поговорить с директором школы насчет Секея", – вспомнила Марта. Секей подслушивает, где может, даже за дверями учительской. Он болтун и клеветник. И в прошлый раз не родители создали ту отвратительную путаницу, а Секей. Правду говорила Биро насчет него. И теперь надо же было ему показывать Понграцу повестки! Что за человек! Знает ведь, как Понграц привязан к Жофике. К сожалению, она, Марта, не сможет сейчас ответить дяде Пиште. Пусть потерпит немножко. Он раздражителен и обидчив. И все же придется промолчать.
– Потому как она не из тех, кто ворует, – продолжал Понграц. Марта видела, что он расходится все больше и больше. – Да я б ей доверил несчитанные деньги. Мало у нее и без того горя – сколько она жаловалась мне, плакала, что Халлер-де не должен никуда отлучаться в понедельник. Спросите хоть у Андраша Киша, у каменщика. Правда, портфель тот несчастный она действительно принесла, скрывать не приходится. Но я не верю, что она его украсть хотела, а то бы она продала его где-нибудь на стороне и не стала бы ко мне таскать.
Все так и есть, как она предполагала. Жофи узнала от Доры, что там готовятся к отъезду, и в понедельник явилась в музей к Калману. Теперь и про молодого каменщика все стало ясно. Это тот самый парень, который бросил девочке с лесов грушу. Одно только пока непонятно: почему Дора вернулась, раз уж собралась ехать? Но и это рано или поздно выяснится.
Не отвечает, думал Понграц. И какая же она бездушная! Знать, одних любимчиков признает! Черномазая ей по душе, она и болеет за нее, а Жофику невзлюбила, потому и решила вконец вымотать душу у ни в чем не повинного ребенка. Но он не посмотрит ни на что. Он выскажет ей прямо все как есть.
– Детей знать надо, – и голос его вдруг охрип от волнения. – Девочка давно поняла, что бедняга-отец ее – он при мне помер – ничего через меня ей не передал, и все-таки ходила и ходила ко мне. Признаюсь, я лишь гонял ее взад-вперед, слова хорошего не сказал. Побил даже однажды, думал – поделом, а она, сердечная, и после того не перестала ходить, ухаживает за мной, хотя денег больше не получает. Это я все к тому говорю, что если какой-нибудь там бездельник оговорил ее, не следует принимать все за чистую монету. В особенности же Халлеру не стоит доверять, непутевый он человек. Жофи – вот она порядочная. Уж коли я даю за нее свою старую голову на отсечение, то, стало быть, и вы, учительница, можете сделать то же самое.
"Эх, старый Понграц, старый Понграц, как затряслась вдруг твоя голова, твоя седая голова, которую ты готов дать на отсечение за Жофику! Интересно, что бы ты сделал, подойди я сейчас к тебе и поцелуй твою старую жилистую руку? Закричал бы, конечно, на меня, как на Жофи?"
– Девочка запуталась в очень серьезном деле, – заметила Марта сдержанно, – но мы все уладим.
– В таком случае не помешает вам и нас послушать.
Неплохая идея. Марта сняла чехол со своей пишущей машинки и вложила в нее лист бумаги. Для Понграца было новинкой диктовать на машинку, тем не менее он складно и толково вновь повторил все сказанное. Подписавшись на листе, он вдруг снова помрачнел – продиктованное показалось ему недостаточно убедительным. Нет, этого мало, он должен быть лично в совете. Надо бы и Андраша Киша привести. Несправедливо нападать на ребенка. Кто, как не они, ее друзья, смогут объяснить, что и как было?
– Ну что ж, приходите, – сказала Марта Сабо. Она на минуту представила Юдит, Калмана и дядю Пишту спорящими между собой. Ей вдруг стало смешно и даже немножко страшно. – И каменщика приводите. Пригласите всех, кто, по вашему мнению, может помочь девочке.
И ведь так-таки не сказала толком, в чем обвиняется недотепа. Все мудрит эта учительница, видите ли, служебная тайна. Черт бы побрал тех, кто их выдумал! Виданное ли дело, что он, лицо официальное, мог не знать, что происходит на месте его работы? Ладно еще, Андрашу Кишу прийти разрешила, хоть не зря он хлопочет. Никак, она собирается провожать его? Только этого не хватало. Не невеста же он, чтобы она рядом с ним шафером ходила. Сам доберется потихонечку.
Вспомнить бы, который тут дом со скрипучими воротами. Не то седьмой, не то девятый. Там еще та кошка драная стояла с типом в рубашке с короткими рукавами. Пожалуй, то был девятый номер. Это там ворота пищат, как котята некормленые. Ничего себе привратница, капли масла жалеет. И что за грязнуля! Стоит и прямо на улице жует яблоко, а кожуру выплевывает на решетку канализации. И еще глаза на него пялит, будто он шарманщик на ярмарке. На ногу уставилась – ну что ж, смотри, коли охота.
Стало быть, Дора Гергей здесь живет, в девятом номере. Дворничиха говорит, что Дора одна – госпожа Вадас уехала. Ну, это он и без нее знает…
Дора долгое время не отзывалась на звонок, потом все-таки выглянула. Когда же увидела, кто стоит в дверях, зарделась до самых корней волос. Глаза, рот, даже нос – все у нее заулыбалось. "Она мне рада", – вздрогнул Понграц и так смутился, что не мог произнести ни слова.
– Собирайся-ка да пойдем со мной, нечего тут тебе одной сидеть, – сказал он немного погодя.
Если только она не послушается, он даст ей подзатыльник и бросит одну – пусть себе кукует на здоровье. Гляди-ка, и не думает перечить, засуетилась, захлопала дверьми и вот уже выскочила из квартиры со своим рюкзаком. Понакидала в него всего, что под руку попало. С одного боку мешок горбатый: конечно, она не забыла положить и своего зайчишку, ну так и есть, вон нога виднеется сквозь дырку. И сразу же, как полагается, ладошку протянула ему. Ну, ее-то он возьмет за руку, потому что Дора не собирается, видно, его поддерживать да водить через дорогу, как Марта Сабо. Просто хочет, чтобы он вел ее за собой. Ишь, в волосах уже другая лента. А улыбается-то как, он даже и не думал, что она умеет так улыбаться. Только пускай-ка лучше отложит свои улыбки на потом: сейчас у них много дела, сейчас не до улыбок. Вот сядут ужинать, поговорят обо всем подробно – тогда и улыбайся себе сколько душе угодно.
Еще немного, и они пересекут дорогу, дойдут до фонтана. Там на скамейке он и растолкует ей, что к чему.
– Пойдешь на улицу Салаг, поняла?
И что она такие испуганные рожи корчит? Дождется, что он ей покажет, где раки зимуют.
– Отыщешь двенадцатый номер, там общежитие рабочих. Поняла? Ну вот, стало быть, войдешь туда испросишь каменщика Андраша, Андраша Киша. Передашь ему, чтобы завтра к одиннадцати был тут, что я велел, потому как с Жофикой приключилась беда. Он должен будет рассказать где надо все, что знает об этом Халлере, а то девочку зря марают. Отец, который заступился бы, помер, а мать вообще ничего не понимает. Даже обед как следует сварить не умеет. Ты же сама видела вчера, какая голодная была Жофи. Ну так как, не забудешь? Значит, ступай, да чтоб одна нога тут, другая там. Когда ты сделаешь это дело – вернешься сюда за мной и пойдем ужинать. Можешь спросить еще, куда это он запропастился. Пришел бы, рассказал, как в музей ходил. Не был ведь там, будь он неладен.
С лица Доры сошла улыбка. Оно стало настороженным и подозрительным.
– А что с Жофикой? – спросила она.
– Черт ее знает, в той бумажке ничего толком не сказано. Дергают ее из-за какого-то портфеля. Когда я спросил, в чем дело, думаешь, мне ответили? Узнал покуда лишь одно – что разбор дела назначен на завтра. По правде сказать, боюсь за нее. Впутал ее Халлер в какую-то историю. Наверное, сам украл где-нибудь этот портфель, а на Жофи сваливает. Да пропади пропадом этот разбойник! Сколько она тревожилась из-за него, а в конце концов все же втянул он ее в эту заваруху. Иначе почему бы их стали вместе вызывать на завтра? Вот я тебе и говорю: топай, да как можно скорее!
– Халлер, – повторила Дора. Она смотрела на струйки фонтана, так же как в тот вечер. Только теперь она не жалась к бассейну, а сидела рядом с Понграцем и носком рыла песок.
– А мне нельзя бы пойти туда завтра?
– Тебя там не хватало! Я один пойду, доберусь как-нибудь с горем пополам до второго этажа. Ежели с утра начну подниматься из подвала, то к одиннадцати, пожалуй, доползу. Ну чем ты, скажи на милость, сможешь там помочь? Хотя, если думаешь пользу принести, идем, я тебе не запрещаю.
Молчит. А смотрит-то как! Пусть идет вместе с ним. Что тут такого? Может, она лучше кого бы то ни было знает ее, может, как раз она скажет, что Жофи никому вреда не причиняет, что ей чужого не надо. Если Халлер имеет право присутствовать, то и его, Понграца, людям не могут запретить явиться.
