Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало
Все было неясно, запутанно, чертовски непонятно.
У Ленки дела осложнялись еще из-за ее дядьки и того отовентовского красавца, и Дина считала своим гражданским долгом не бросать ее на произвол. Глупа, обязательно натворит чего-нибудь… Выждав для порядка неделю (может быть, Ленка явится сама), по подсчету в ее выходной день, Дина позвонила из автомата к Стахеевым. Результат был весьма странный.
Тонкий детский голосок в ответ на вызов Лены и недоуменные вопросы о Стахеевых твердил одно:
— Нету.
— То есть как так — нету? Кто там меня морочит? «Вот двину трубкой…» — чуть не прибавила Дина, сообразив все же, что это нелепость.
— Нету их. Уехали. И Лены нету.
— А она куда девалась?
— Она не девалась. Она теперь в нашей комнате, а мы с Гришкой, Колькой, Ванюшкой и мамкой в ихних. Наша помене, ихние поздоровше.
— Что ты мне ерунду какую-то плетешь?
— Я, тетенька, не плету! — далекий детский голосок был явно обиженный.
— Погоди. Ты, прежде всего, кто?
— Катя.
— А Колька, Тишка и как там еще, третий?
— Ванюшка? Братики мои. Только не Тишка, а Гришка.
— Мама твоя дома?
— Нету. Лена с ней и пошла.
— Куда? Зачем?
— Вперед к дилектору, после на работу.
— Фу, ничего не разберешь! Ты что-то путаешь!
— Я, тетенька, не путаю. Ванюшку из яселек принесли, орет, вы погодя еще звонок дайте. Он уснет, я все и объясню.
Такой ответ был вполне разумен, и Дина повесила трубку — в дверь будки уже дубасили нетерпеливые граждане.
Дина вышла сумрачная, не реагируя на их возмущенные реплики. Чудом отыскала в подкладке кожанки завалившийся гривенник и снова стала в очередь, приплясывая от холода. На ногах у нее были брезентовые, зачерненные тушью туфли, а морозило здорово.
Второй раз Дина позвонила не по Лениному телефону. Раз у нее дома такая неразбериха с Ваньками и Гришками, придется туда слетать. А сейчас попробовать дозвониться к ней на работу, в этот самый Отовент. Телефон Отовента Дина узнала бесплатно, через справочную. Позвонила. Но здесь получилась еще большая ерунда.
— Да! — ответил громовый, раскатистый, как у льва в зоопарке, мужской бас. — Я вас слушаю!
— Акционерное общество Отовент? — крякнув для храбрости, пробасила и Дина. — Мне необходимо вызвать Евлахову. Елену Сергеевну.
— Что? Какую еще, черт возьми, Елену Сергеевну?
— Вашу. Чертежницу. Копировщицу.
— А по какому праву вы требуете, чтобы главный инженер бегал за рядовыми сотрудниками? — Голос рокотал уже, как заведенный мотор.
— Я… по праву… Мне нужно…
— Нужно? — взревел бас. — Вам нужно? — И вдруг совершенно неожиданно перешел на другой, ехидно-ласково-угрожающий тон: — Впрочем, стоп! Вам эту… Евлахову, копировщицу? А вам известно, что сия особа вторую пятидневку не показывает носа, сбежала, не закончив срочного чертежа? Что она прогульщица, и мы отдадим ее под товарищеский профсоюзный суд?
— Нет, — сказала Дина.
— Не отдадим? — взревел опять бас. — Вот увидите, как не отдадим! Лучше пусть и не является! У нас советское учреждение, а не пансион благородных девиц!
— Нет, — повторила Дина. — Я про то, что мне лично неизвестно…
— Ах, вам лично!
Трубка хрюкнула и замолчала — в Отовенте ее повесили.
На этот раз Дина вышла из будки в полном замешательстве. К Ленке надо было ехать немедленно, безотлагательно.
* * *Лена сидела на полу в бывшей стахеевской столовой у двух сдвинутых кресел, на которых лежал соседский малыш. Хлопая рукой по свесившемуся одеяльцу, пела:
…Спи, Ванюшка, ночь ясна,На дворе уже весна.Слышишь, дворник у воротСнег лопатою скребет,Пароходы над рекойГоворят между собой…
Дина тоже сидела на полу — они подстелили кожанку — и внимательно слушала.
— Ленка, ты поешь чепуху. Весна, пароходы, а дворник скребет снег!
— Что? — Лена повернулась к ней. — Знаешь, Динка, я в тот вечер чуть не повесилась. Крючка подходящего не нашла, и страшно. Если бы вот не Катина мама… Это такой замечательный человек! Сильный. Ясный.
Катя тоже сидела в комнате, огромной иглой не штопала, ковыряла распяленный на деревянной ложке чулок.
— Она сказала: глупая, ты ж не одна, люди кругом! — Лена погладила одеяло, поправила его. — Ну, уехали и уехали. А я же совершенно не из-за этого. Это даже гораздо лучше, что они уехали. И для меня, а может, и для них. Кончилась какая-то… кончилась жизнь… — губы у Лены поехали в сторону, — к которой я, как муха к меду, прилипла. Нет, не к меду, к чему-то вроде клея, понимаешь? — (Дина кивнула.) — Не знаю, может, они и хотели хорошего, когда взяли меня из детдома и после… со Всеволодом. Только что для них хорошо, на самом деле плохо. Верно, Динка? Ты как считаешь?
— Я считаю, верно, — ответила Дина.
— Да. А их самих мне даже жалко. Какие-то они ненужные. Никому… — Лена помолчала. — А потом я попросила Катину маму: «Если бы можно к вам на фабрику!» Она сказала: «Не подведешь?» И мы пошли. Их фабрика огромная, вся стучит. И там есть такой Матвей Яковлевич Карпухин… В Отовент я больше не могла, не могла… Ни за что! Там все душное…
— В Отовенте тебя под профсоюзный суд отдать хотят, — мрачно сказала Дина.
— Не отдадут, очень я им нужна. Таких, как я, сколько хочешь. Готовальню вот жалко, там оставила, на фабрике может пригодиться.
— А вдруг этот принесет… Рогожин?
— Нет, он не принесет. И вообще не придет. Он же ко всему еще и трус, Динка! Я теперь все поняла. И он мне не нужен. Навсегда.
Обе замолчали.
Катя кончила штопать, громко откусила нитку и, глядя на них влюбленными глазами, сказала:
— Горластый-то уснул. Тетенька (это Дине), вы же с куртки на голый пол съехали.
Дина послушно переползла снова на кожанку. Лена сказала:
— Я тебя, пожалуйста, прошу: ты завтра сходи к нянечке, к Дарье Кузьминишне, и про все ей расскажи.
— А сама почему не хочешь? — строго спросила Дина.
— Нет, я не могу, нет! Там же Алеша… Ты скажи, что они уехали, все хорошо, я буду работать на фабрике и вообще жить… — Лена чуть не заплакала. — Только, Динка, у меня денег больше ни одной копеечки нету!
— И у меня нету, — подтвердила Дина. — Ничего, что-нибудь сообразим. Может, барахло какое загнать можно?
— Куда загнать?
— После них барахло какое-нибудь осталось?
— Осталось.
— Пошли, разберем?
Топоча, но стараясь не разбудить малыша в креслах, они вышли. Видела бы уехавшая Ольга Веньяминовна, что в ее столовой после того, как Лена предложила: «Вы туда, и в мою, в обе комнаты, переезжайте, а я в вашу, поменьше…», хозяйничают соседские ребятишки!
В спальне Ольги Веньяминовны был хаос. Остатки мебели сдвинуты, на полу бумага, Ленина детдомовская корзинка…
— Я здесь не сплю, здесь страшно, — сказала Лена. — На кухне лучше.
— Абсолютно ничего страшного, бабьи предрассудки. Где барахло?
Лена открыла оставленный Ольгой Веньяминовной сломанный шифоньер с висящей на петле дверцей. Оттуда посыпались рваные кухонные полотенца, старые галстуки, какие-то тряпки… Презрительно встряхивая каждую, Дина откладывала то, что, по ее мнению, представляло ценность, остальное швыряла на пол.
— А там что за красавица? — она ткнула в стоявшую на полке фарфоровую статуэтку.
— Там? — Лена улыбнулась горько. — Ольга Веньяминовна сказала — на память. Севр или тевр, я позабыла. Настоящий.
— Мещанство. Ленка, смотри, она же на тебя похожа! — Фыркнула Дина, разглядывая бело-розовую пастушку. — Ха, треснутая вся, склеенная. Вот так память!
— Динка, пусть треснутая, ее что-то неохота загонять.
— Нечего будет есть — загонишь. Голод не тетка. — Дина стала вдруг чем-то похожей на Кузьминишну. — Ой, под ней какие-то человечки!
— Это не человечки. Я из нашей детдомовской карточки вырезала, — заторопилась Лена, чтобы Дина не заметила Алешкину фотографию. — И тебя, и нянечку… В медальоне раньше носила…
— В медальоне? Вот гадость! Терпеть не могу украшательства, нэпманские штучки. Теперь я иду за старьевщиком, — распорядилась Дина. — А ты жди.
— За старьевщиком?
— Ага.
Вернулась она быстро, как будто достала этого старьевщика из подворотни. Седой, со слезящимися глазками, он подозрительно и жадно ощупывал каждую тряпицу. А Дина торговалась с ним так виртуозно, что маленькая Катя следила за обоими с огромным интересом.
Потом в столовой заплакал проснувшийся Ванюшка, Катя убежала, и старьевщик ушел тоже, запихнув в мешок ворох тряпья. В комнате сразу стало чище, просторнее. Дина, отдуваясь, как от свалившегося груза, подвела итог:
— В наличии шестнадцать рублей сорок три копейки. Проживешь пока отлично! Ленка, теперь отвечай по порядку: тебя на фабрику уже зачислили? По этой твоей отопляции-вентиляции? А когда будет первая зарплата? Аванс? Ну, а что мы с тобой будем делать сейчас?
