Люси Монтгомери - Аня с острова Принца Эдуарда
Аня решила не продолжать эту дуэль с миссис Эндрюс. Невозможно вести поединок с противником, который на укол рапиры отвечает ударом боевого топора.
— Раз Джейн нет, — сказала она, поднимаясь с величественным видом, — я, пожалуй, не задержусь у вас сегодня. Я зайду, когда она вернется домой.
— Заходи, — великодушно разрешила миссис Эндрюс. — Джейн совсем не гордая. Она собирается сохранить прежние отношения со старыми друзьями и будет очень рада тебя видеть.
Миллионер прибыл в Авонлею в последний день мая и увез Джейн во всем блеске великолепия. Миссис Линд со злорадным удовлетворением отметила, что мистеру Инглису наверняка все сорок, что он маленького роста, тощий, седоватый. И можете быть уверены, миссис Линд не щадила этого человека, перечисляя все его недостатки.
— Да, чтобы позолотить такую пилюлю, как он, нужно все его золото, вот что я вам скажу, — заявила она торжественно.
— Он производит впечатление человека любезного и добросердечного, — возразила верная дружбе Аня, — и я уверена, что он чрезвычайно высокого мнения о Джейн.
— Хм! — с сомнением произнесла миссис Линд.
На следующей неделе замуж выходила Фил Гордон, и Аня ездила в Болинброк, чтобы быть подружкой на ее свадьбе. Фил была восхитительнейшей невестой, настоящей королевой фей, а преподобный Джо так сиял от счастья, что никто не нашел его некрасивым.
— Мы отправляемся в путешествие влюбленных в край Эванджелины[78], — сказала Фил, — а затем поселимся на Патерсон-стрит. По мнению мамы, это ужасно; она считает, что Джо мог бы, по крайней мере, взять себе приход в приличном месте. Но даже «мерзость запустения» трущоб на Патерсон-стрит будет цвести для меня розами, если там будет Джо. Ах, Аня, я счастлива до боли в сердце.
Аня всегда радовалась счастью своих друзей, но порой чувствуешь себя немного одиноко, когда ты повсюду окружен счастьем, но оно не твое собственное. И то же самое почувствовала она, когда вернулась в Авонлею. На этот раз перед ней была Диана, купавшаяся в неземном блаженстве, которое приходит к женщине, когда рядом с ней лежит ее первенец. Аня смотрела на эту юную мать, всю в белом, с каким-то благоговением, которого никогда прежде не было в ее отношении к Диане. Могла ли эта бледная женщина с восторгом в глазах когда-то быть маленькой чернокудрой, розовощекой Дианой, с которой она, Аня, играла в далекие школьные дни? У Ани возникло странное ощущение заброшенности, словно ей самой было место только в тех давно прошедших годах и она не имела абсолютно никакого отношения к настоящему.
— Красавец, правда? — сказала Диана с гордостью.
Толстый младенец был до нелепости похож на Фреда — такой же кругленький, такой же красный. Аня, право же, не могла с чистой совестью сказать, что находит его красавцем, но искренне заверила, что он очарователен и его хочется поцеловать, и вообще он просто прелесть.
— До того как он родился, я хотела девочку, чтобы назвать ее Аней, — сказала Диана. — Но теперь, когда мой маленький Фред здесь, я не променяла бы его и на миллион девочек. Он просто не мог бы быть никем иным, как только своей собственной драгоценной персоной.
— «Младенца каждого нет лучше и милей», — процитировала с веселым видом миссис Аллан. — Если бы на свет появилась маленькая Аня, ты испытывала бы к ней такие же чувства.
Миссис Аллан приехала погостить в Авонлею впервые, с тех пор как покинула ее. Она была все такой же веселой, обаятельной, отзывчивой. Старые подруги восторженно приветствовали ее возвращение. Жена нового авонлейского священника была вполне достойной уважения особой, но, строго говоря, не совсем родственной душой.
— Скорее бы он подрос и заговорил, — вздохнул Диана. — Я просто жажду услышать, как он скажет «мама». И я твердо решила, что его самое первое воспоминание обо мне должно оказаться приятным. Мое первое воспоминание о маме связано с тем, что она отшлепала меня за какую-то шалость. Я не сомневаюсь, что заслуживала этого, так как она всегда была хорошей матерью и я горячо люблю ее, но все же мне хотелось бы, чтобы мое первое воспоминание о ней было более приятным.
— У меня есть лишь одно воспоминание, связанное с моей матерью, и это самое дорогое из всех моих воспоминаний, — сказала миссис Аллан. — Мне было пять лет, и однажды мне позволили пойти в школу вместе с двумя моими старшими сестрами. После занятий сестры пошли домой разными дорогими, каждая в компании своих подружек, и каждая думала, что я иду с другой. Я же, вместо того чтобы пойти с одной из них, убежала с той маленькой девочкой, с которой играла во время перемены. Мы пошли к ней домой — она жила неподалеку от школы — и стали строить песочные куличики. Мы чудесно проводили время, когда прибежала одна моих сестер, запыхавшаяся и сердитая. «Противная девчонка! — закричала она и, схватив меня за руку, потащила за собой. — Идем , домой сию же минуту. Ну, ты получишь! Мама ужасно зла. Выпорет она тебя как следует». Меня никогда не били. Мое бедное сердце наполнилось ужасом. Никогда в жизни я не была так несчастна, как в тот раз по дороге домой. Я вовсе не хотела быть непослушной. Фими Камерон предложила мне пойти к ней, и я не знала, что мне не следует этого делать. А теперь меня будут за это бить! Когда мы пришли домой, сестра втащила меня в кухню, где у очага в сумерках сидела мама. Мои бедные ножки так дрожали, что я едва могла стоять. А мама… мама просто подхватила меня на руки без единого слова упрека или гнева и прижала к сердцу. «Я так испугалась, что ты потерялась, дорогая», — сказала она нежно. И я видела, как любовь светится в ее глазах, когда она ласково смотрела на меня. Она не ругала и не укоряла меня за то, что я сделала, и лишь сказала мне, что я не должна никуда уходить без разрешения… А вскоре после этого она умерла. Это мое единственное воспоминание о ней. Разве оно не прекрасно?
Шагая домой по Березовой Дорожке и мимо Плача Ив, Аня чувствовала себя как никогда одинокой. Впервые за много месяцев она шла этой дорогой. Был темно-лиловый июньский вечер. Воздух казался тяжелым от аромата цветущих садов — едва ли не слишком тяжелым. Березы вдоль дорожки разрослись, превратившись из тонких молоденьких деревцев прежних дней в большие деревья. Все изменилось. Аня чувствовала, что будет рада, когда лето кончится и она снова уедет и возьмется за работу. Может быть, тогда жизнь не будет казаться такой пустой.
Я мир познал; и с тих порРомантики исчез уж флер, —
вздохнула Аня и тут же почувствовала себя немало утешенной романтичностью мысли о мире, лишенном романтичности!
Глава 40
Книга Откровения
На лето в Приют Эха вернулись Ирвинги. Аня провела у них три счастливых июльских недели. Мисс Лаванда ничуть не изменилась; Шарлотта Четвертая была теперь уже совсем взрослой юной леди, но по-прежнему искренне восхищалась Аней.
— В конечном счете, мисс Ширли, мэм, я и в Бостоне не видела никого, кто мог бы сравниться с вами, — заявила она со всей искренностью.
Пол тоже был уже почти взрослым. Ему исполнилось шестнадцать, его длинные каштановые кудри уступили место коротко подстриженным темным завиткам, и он теперь больше интересовался футболом, чем феями. Но узы дружбы, связывавшие его с бывшей учительницей, сохранились. Одни лишь родственные души не меняются с течением все изменяющих лет.
В Зеленые Мезонины Аня возвращалась сырым, унылым и холодным июльским вечером. На море бушевал один из тех свирепых летних штормов, которые проносятся иногда над заливом. Когда Аня вошла в дом, первые капли дождя ударили в оконные стекла.
— Это Пол привез тебя? — спросила Марилла. — Что же ты не уговорила его остаться у нас на ночь? Надвигается буря.
— Я думаю, он доберется до Приюта Эха раньше, чем дождь усилится. Во всяком случае, он хотел непременно вернуться назад сегодня же… Я замечательно провела время у Ирвингов, но очень рада снова видеть вас, дорогие мои. В гостях хорошо, а дома лучше. Дэви, ты опять вырос?
— Да, на целый дюйм, с тех пор как ты уехала, — заявил Дэви гордо. — Я теперь одного роста с Милти Бултером и ужасно рад. Придется ему перестать задаваться, что он больше меня. А ты знаешь, Аня, что Гилберт Блайт умирает?
Аня стояла совершенно молча и неподвижно, продолжая смотреть на Дэви. Лицо ее стало таким белым, что Марилла испугалась, как бы девушка не упала в обморок.
— Придержи язык, Дэви, сердито сказала миссис Рейчел. — Аня, не смотри так… не смотри так ! Мы не хотели говорить тебе так сразу.
— Это… правда? — спросила Аня каким-то чужим голосом.
— Гилберт очень болен, — сказала миссис Линд печально. — Он слег с брюшным тифом, вскоре после того как ты уехала в Приют Эха. Ты ничего об этом не слышала?
