Июнь, июль, август - Сергей Анатольевич Иванов
Лагерь заждался Ветку. Однако и не хотелось есть это чудо на ходу. Прислонившись спиной к перилам, Ветка роняла малинины в рот. Она не видела здесь никакого предательства. Такая малина предательством быть не могла.
— Иветта…
Ветка невольно рассмеялась — настолько она не привыкла к своему полному имени.
— Да нет, меня так не зовут. Это у меня так будет в паспорте написано. А меня зовут Вета или Ветка.
— А меня — Володя…
Он совершенно не знал, чем бы ее прельстить. Он даже хотел было сказать, что отнесет муравейник назад. Но это было выше его сил, как выше Веткиных сил было войти на участок, который охраняло объявление про злую собаку.
Ягоды были еще не съедены. Но их оставалось уже меньше одной трети. Мальчишка следил за Веткиной рукой и за Веткиными губами и проклинал себя, что выкинул такую большую горсть. Сейчас вот она съест последнюю малинину и скажет, чтобы он катился отсюда на свой капиталистический участок.
А Ветка и сама не знала, что ей делать с этим мальчишкой. Но пока еще в фунтике оставалась малина, можно было не заглядывать в будущее, а просто надеяться, что оно светло и прекрасно…
ОДНАЖДЫ
(Заключение)
Осенью в «Маяке» наступает удивительная тишина. Деревянные легкие домики не годятся для жилья. Не устроишь тут ни зимнего санатория, ни лыжной турбазы.
Лес словно бы еще приближается к «Маяку». Летят со звоном березовые желтые листья. Тишина, никого. Первыми это понимают осенние и зимние птицы — синички, снегири. Да они и не знают никакого «Маяка», кроме тишайшего, кроме уснувшего. За ними и вороны, и трусливые красавицы сороки.
А воробьи, наоборот, снимаются и пропадают разом, крылатые собачонки. Им без людей тут делать нечего — и неинтересно, и голодно. Разлетаются по окрестным поселкам, по железнодорожным станциям. Иные счастливцы ухитряются проникнуть под крышу «Птички».
Летят листья, качаются ветки, плывут темные облака, идет дождик. И никто не видит этой красоты.
Сейчас вторник. А может, среда. Для покинутого «Маяка» это все мертвые звуки. А для деревьев, для птиц, для облаков и тем более.
Или нет? Или они все же чего-то ждут?
Да, действительно ждут, это становится ясно, едва приходит воскресенье. Но неужели деревья и покинутый лагерь различают дни недели?
Нет, конечно.
И в то же время — да!
Просто удивительно, до чего бывшее пустынное место становится живым, когда сюда приходит человек… Это случается не каждое воскресенье. Но все же случается, и далеко не всякий лагерь может похвастаться таким.
Ранним утром из разных концов Москвы, разными маршрутами и разным транспортом, но все в одно место отправляются несколько человек. Обычно без всяких предварительных сговоров.
И вот часиков в двенадцать (на поезде все-таки дорога не близкая) здесь появляются некоторые хорошо известные дружине «Маяка» — а нам по этой книжке, — появляются некоторые личности. То вдруг Алька Лимонов и Маша Богоявленская. То Ветка и Жека Таран с Захаром. То Яна Алова и Савелов с Осиповым.
Такие вот сочетания для летнего «Маяка» вроде бы совсем не подходящие. Все же разные отряды, правда?
Сперва ребята еще как-то дичатся, друг друга стесняются. Например, Ветка и Вадим Купцов… А потом, когда время приближается к бутербродам и тонизирующему напитку «Байкал» — чего ж одному сидеть? Тут и кусок-то в горло не полезет…
И все они — одна компания: и Таран с Машей Богоявленской, и Ветка с Яной.
И еще. Летом редкому человеку, хоть раз в три месяца, не приходила в голову такая мысль: «Эх! Смотаться бы, рвануть сейчас отсюда куда-нибудь в лес, в дебри, по переплюйскому оврагу…» Наверное, даже самым опытным ветеранам она приходила.
И вот теперь ты здесь. Вольнее вольного. Ну, беги! А собственно, даже не беги — бреди куда душе угодно… Не бредется, не бежится. Охота побыть именно среди этих синих домиков. Они тебе зимой, когда уж никак сюда не выберешься, они тебе еще не раз привидятся или приснятся.
Часов около двух по шоссе за синим забором спешит знакомый «пожарный» «Запорожец». Он довольно-таки осторожно спешит, потому что Олег Семенович вовсе не такой уж классный водитель.
Он открывает ворота. Все лагерные ключи хранятся у него на службе в сейфе бряцающей килограммовой связкой с осени до весны… А ребята, которые приехали сегодня в «Маяк», стоят, улыбаясь, на конце асфальтовой дорожки у Замка покаяния.
Он вылезает из своего «пожарного», их начальник… Хотя сейчас никакой он им не начальник. И он это понимает в первую очередь. Спрашивает:
— Ну, как у вас тут дела?
Словно они-то и есть хозяева, а он просто приезжий.
Олег Семенович обходит территорию. Но не как мороз-воевода — тот важно «дозором обходит владенья свои». А начальник, вернее всего, обходит дозором свои воспоминания.
Идет и о чем-то вроде бы разговаривает с Захаром. А сам вспоминает. У него за десять здешних лет накопилось что вспомнить: десять июней, десять июлей, десять августов…
Они приходят в самый дальний угол «Маяка». Здесь стоит большой сарай. Единственный, кажется, в «Маяке» не синего цвета. Олег Семенович отмыкает висячий замок. В полумраке виднеются лопаты, метлы, грабли. Начальник берет метлу, за ним — и его малочисленный отряд. Они снова идут по лагерю, обметают лавочки, крылечки отрядных домов.
Есть в этой добровольной и приятной работе что-то от бассейна Михаила Сергеевича…
А лавочки и крылечки так заметно и красиво синеют под бледным осенним небом.
Потом они садятся где-нибудь на крыльце, обычно у Замка покаяния. Дни еще долги, еще длиннее ночи.
— Расскажите, Олег Семенович…
Он умеет рассказывать. Да и много всего было. Когда тебе под пятьдесят… Это только мальчишкам кажется, что ты стар. Нет, ты не стар, но, как говорится, жизнь уже сделана. Вот осталось только докторскую… начать да кончить.
Он знает: сегодня вечером ему хорошо будет работаться — в тишине, при лампе. Зажжет сигарету, откроет свои странички. Он смотрит на Янку, на Жеку Тарана, на сутуловатого и серьезного Грошева. Люди все непростые. А в «Маяке» и не бывает «простых людей». Тем более среди ветеранов.
Кто-то изрек однажды: «С каждым говорю на его языке». Начальник не любил этого мудрого совета и с каждым говорил на своем собственном языке. Так он поступил и сейчас.
Наверное, он говорил взрословато. Жека, например,
