Владимир Железников - Чучело-2, или Игра мотыльков
Укладывают Глазастую в комнате на столе. Любаня промывает ей рану, делает каких-то два укола, приносит здоровенную кривую иголку с ниткой, говорит: «Терпи, несчастная», — и зашивает ей рану, смазывает йодом и заклеивает пластырем.
В этот момент Любаня мне очень нравится, и я решаю бросить свое поварское училище и выучиться, как она, на медсестру. Стоящее дело, скажу я вам.
— Может, переночуешь у нас? — спрашивает у Глазастой.
— Не-е, — отвечает Глазастая. — Нам пора. Спасибо вам.
Когда мы вышли, то оказалось, что Глазастая еле передвигается. И Судаков нас отвез по моему предложению к нашему дому. Решили, что Глазастая и Кешка переночуют у Зотиковых, а потом двинем дальше.
Вышли из автобуса. Судаков мигнул нам задними фонарями и исчез. Мы стояли в кромешной тьме, сверху сыпался дрянной дождик, снизу поддувал противный ветер.
— Надо осторожно, — цедит Глазастая. — Наверняка мы в розыске: папаша мой дремать не будет.
— Значит, посидите у Зотиковых. А утром Степаныч уйдет на смену, я вас покормлю, и двинем.
Так мы все и сделали, только не так складно все получилось.
Когда мы утром сидели за завтраком и обсуждали, как похитим Колю, неожиданно явилась Каланча, без всякого предупреждения.
— А можно, — говорит, — я с вами чайку попью? А то дома не успела.
— Попей, если не захлебнешься, — отвечает Глазастая.
— Не захлебнусь, — и накладывает себе в чашку сахар, — потому что… за дверью стоит и дежурит милиционер, капитан Куприянов.
— Вот сука! — звереет Глазастая. — Навела!
— Никого я не наводила, — отвечает. — Он меня силой приволок.
Тут мы с Кешкой заволновались, и он говорит, что можно по трубе подняться и по крыше уйти. А Глазастая вдруг встала, открыла входную дверь и говорит Куприянову:
— Входи, ищейка проклятая.
— Ну ты, полегче! — Куприянов вошел, оглядел нас. — А я-то думал, они уже улетели. А тут подарок — вы в полном составе. Предлагаю мировую, без всяких последствий. Все аккуратно и добровольно возвращаются по своим местам. И будто ничего не было.
— Кто вам поверит? — спрашивает Глазастая.
— Давайте Куприянова свяжем, — вдруг предлагаю я, заношу над его головой чугунную сковороду и жду команды Глазастой. — В рот кляп. И бежать.
— Дельное предложение, — замечает Кешка. — И Каланчу к нему присоединить.
— Послушай, Глазастая, — говорит Куприянов. — Твой же папаша ни шума, ни огласки не желает. Вот вам и гарантия.
— А Зойку не тронете?
— А кому нужна эта шалава? — Он даже не посмотрел на меня.
Наступила гробовая тишина. Все уставились на Глазастую — за ней было решение. Я думала в это время про бедного Колю.
Но тут Кешка встает и твердым голосом произносит:
— Ты как хочешь, Глазастая, а я обратно не пойду.
— А ну заткни пасть, христосик! — злится Куприянов. — С тобой разговор короткий. Вызову «Скорую», с дружками повяжут тебя и уволокут.
Вижу, Кешка страшно нервничает, не знает, что ему делать, и я за него нервничаю, шепчу ему на ухо: «Беги!»
Кешка делает несколько шагов к двери, а Куприянов выхватывает пистолет и командует: «Ни с места!» Кешка замирает. А тот берет трубку, чтобы набрать номер психушки, но тут на рычаг аппарата почему-то ложится рука Каланчи.
— Ты что, падла, куда лезешь? — замахивается на нее Куприянов.
— Ты звонить не будешь… — Меня поразило, что она ему говорит «ты».
— Что?! — орет Куприянов.
— А то. Позвонишь — сам сядешь, — спокойно отвечает Каланча. — Я тебя посажу. Я беременна от тебя, а мне только пятнадцать. Сядешь как миленький на восемь лет. Вот будет весело!
Тут наступает полное молчание. Все смотрят друг на друга — рожи отпадные. Глазастая впервые в жизни даже розовеет.
— Блефуешь, зараза! — Куприянов бросается на Каланчу, но мы трое оттаскиваем его.
— Имеется справка от гинеколога, — гордо заявляет Каланча.
Балдею, хочу сесть, но падаю мимо стула. Глазастую ничем не удивишь.
— Так вот, — говорит она менту, — мы через пару дней уедем, а ты от меня передашь этому, моему отцу, записку. И он тоже успокоится.
— А как же я ему все объясню? — почти плачет рыженький.
— Как хочешь. А теперь вали отсюда, пока я не разозлилась. Мы опасные детки, с нами лучше не связываться.
Куприянов тут же выметается, а мы еще долго пьем чай и хохочем.
— У нас даже стукачки не такие, как у них, — говорит Глазастая. — У нас они верные люди. — Она наклоняется и, шутя, дает Каланче подзатыльник. Каланча довольна.
25Мы ехали за Колей. Его специнтернат находился в пятидесяти километрах от города. Погода была плохая: шел дождь, и грязные капли жалобно стекали по окнам быстро едущей электрички.
Глазастая посадила нас порознь. Меня — впереди всех, а сама сзади, чтобы был обзор. Я думала все время про Колю. Сердце прыгало от волнения, во рту пересохло.
Потом мы шли по рыжему полю, в конце которого, на опушке леса, стоял двухэтажный кирпичный дом, огороженный высоким железным забором. Кешка нес небольшой складной стул и папку с бумагой. Он собирался для конспирации изображать художника.
Когда до дома осталось метров двести — триста, Глазастая сказала:
— Кто придумал это чертово поле? Здесь даже спрятаться негде.
— Не волнуйся, — ответил Кешка. — Я все окрестности изучил. Мы уйдем через лес на шоссе…
— И лови ветра в поле, — быстро закончила я и некстати хихикнула.
Потом мы замолчали и так дошли до самой ограды. Я прижалась к железным прутьям, а Глазастая спряталась за кустами на опушке.
Около дома играли дети. Коли среди них я не увидела.
Кешка поставил свой стул, открыл папку, достал карандаши и стал рисовать.
А я во все глаза высматривала Колю.
— Ну как? — кричит Глазастая.
— Его нет, — отвечаю, а у самой сердце бьется как сумасшедшее. Пугаюсь, что не узнаю Колю, боюсь, что он не узнает меня, не понимаю, как мы его позовем.
Кешка утверждает, что все дети любопытные и они обязательно подойдут посмотреть, что он рисует.
Вдруг дверь хлопает, и появляется Коля. Кричу Глазастой: «Он!» Я его по пальто узнала и по вязаной красной шапочке.
Следим за передвижением Коли: вот он спрыгнул с одной ступени, потом со второй.
Дети друг к другу не подходят, каждый живет своей жизнью.
Иногда между ними возникают молчаливые драки — видно, из-за игрушек.
Коля стоит один, оглядывается по сторонам, но нас не видит.
Кешка торопливо складывает лист белой бумаги и пускает голубя в сторону Коли. Никакого внимания. Глазастая выходит из укрытия и становится рядом со мной, вижу ее лицо, крепко сжатые губы и глаза, полные отчаяния.
Губы шепчут: «Коля, Коленька, иди ко мне, посмотри на меня!» Но Коля нас не видит.
— Давай я махну через изгородь и приведу его, — предлагаю я.
— Опасно, — отвечает Глазастая. — Их наверняка предупредили. Может, они за нами уже следят.
И точно, в цель попала. Из дома выходит женщина в телогрейке и решительным широким шагом направляется к нам. «Все, — думаю, — пропали!»
— Не обращайте на нее внимания, — предупреждает Глазастая.
Женщина подходит и спрашивает:
— Вы что здесь столпились? — Она говорит как-то странно, с трудом выговаривает слова.
— Мы из художественного училища. Понравился пейзаж с вашим домом, — весело отвечает Глазастая.
— Вот рисуем. — Кешка протягивает ей свой рисунок.
Женщина больше ничего не спрашивает, смотрит на нас с подозрением, но потом все же уходит.
— Тоже глухонемая, — говорит Глазастая.
Зато теперь нас замечают дети, все, кроме Коли.
Вот невезуха! Но я стараюсь не отчаиваться и сую каждому из них по конфете. Они берут охотно, тут же разворачивают и жуют.
Просовываю руку и подбираю фантики, чтобы не оставлять следов. Один мальчик что-то недовольно мычит, вырывает у меня фантики и убегает к дому, за ним все остальные.
И тут к нам подходит Коля. Глазастая садится перед ним на корточки, вот-вот заплачет и говорит:
— Коля, это я, твоя сестра Лариска. Коленька, ты меня узнаешь? Посмотри внимательно. — Глазастая берет брата за руку. Но Коля не узнает ее и даже не хочет на нее смотреть.
— Он, вероятно, разучился читать по губам, — замечает Кешка.
Глазастая выпускает Колин рукав и начинает разговаривать с ним знаками, делает это быстро, выразительно, все лицо ее оживает, и начинают двигаться губы, нос, даже щеки.
Коля что-то мычит и отворачивается, но не уходит — стоит. И вдруг он делает Глазастой несколько знаков. Оказывается, он спрашивает: «А где Джимми?» — «Джимми на небе». Он смотрит на нее недоверчиво и отвечает: «Собаки на небе не бывают». Глазастая в отчаянии. Мы с Кешкой молчим, мы-то ничего не можем сказать. Глазастая снова жестикулирует: «Мама его позвала, и он ушел к ней». У Коли глаза наполняются слезами.
