Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы (СИ) - Бикбаев Равиль Нагимович
В декабре восемьдесят первого четвертый десантно-штурмовой батальон из нашей бригады, на весь Афганистан прославился. О нем даже по радио иностранному сообщали. Ему же было посвящено одно из заседаний правительства Афганистана. Бесстрашно вызвал батальон на бой все кочевые пуштунские племена. Численный состав этих племен, никто, даже они сами не знают. Но уж никак не меньше ста тысяч хорошо вооруженных мужчин. Кочевые пуштуны в той войне нейтралитет держали. На любую власть они клали…. У них своя власть, племенная, и своя земля, а где эта земля по которой они кочуют находиться, в Афганистане или Пакистане, вождям начхать было. Пока их не трогали, они не воевали. Правительство в Кабуле, это вполне устраивало, вождям делались подарки, рядовых членов племен поддерживали продовольствием, и все шло хорошо. Пока отважные десантники…
В декабре 1981 года был четвертый батальон на операции, пытался реализовать разведанные, полученные авиа разведкой. Но душманов не нашел. Такое часто бывало, в порядке вещей так сказать. Возвращаются наши орлики домой, а тут вооруженные люди передовой роте: угрожать; мешать проезжать; ружьями махать. И всячески свое недовольство демонстрируют. Командир Десантно-штурмовой роты на всякий случай уточняет:
— Армия?
Нет, продолжают, возмущаться вооруженные люди.
— Царандой?
Нет, уже на прицел наших бойцов берут.
— Местная самооборона?
Совсем уж для очитки совести спрашивает офицер. Тоже нет. На прицел берут, ружьями грозят, но не стреляют.
По рации спрашивает ротный комбата:
— Что делать? Не армия, не царандой, не местные отряды, оружием грозят, но не стреляют.
— Тебя, что от командования ротой отстранить, — в свою очередь, ласково спрашивает комбат, — если ты до сих пор не знаешь, что делать, когда тебе препятствуют, всякие там….
— Не надо! — просит офицер и твердо заверяет, — знаю я что делать!
— Ну, раз знаешь….. - заканчивает диалог комбат, — конец связи.
Отдает матерный и очень боевой приказ командир роты, своим бойцам. И из башенного спаренного с пушкой пулемета ПКТ (пулемет Калашникова танковый) дает длинную очередь башенный стрелок (правильно оператор-наводчик) поверх голов неизвестных, но очень недовольных присутствием десантников на своей земле, лиц. Те оторопели. А к ним шустро попрыгав со своих машин воины — штурмовики кинулись.
Раз, кулаком в морду, два ногой в живот, рывком винтовку, на себя, да переднюю подсечку провел, вот и повалил. Быстро, лихо показал свои навыки рукопашного боя десантник супротивнику. Машет захваченной винтовкой: «Готов разоружили!».
А все БМД продолжают вести стрельбу из пулеметов поверх голов, задрав стволы пушек, стрельнули пару раз из орудий, для паники. Всех разоружили, лица поразбивали, повалили, в ряд положили, но на поражение не стреляли, убитых среди неизвестных нет. Дальше! Эх «раззудись рука, развернись плечо»! Пошли обыскивать стоящие невдалеке шатры. Бабы визжат, детишки орут, десантура шмонает. Все найденное оружие и боеприпасы собрали, конфисковали, погрузили. И ручкой на прощанье помахали: «Адью!».
Спокойно вернулся в место постоянной дислокации батальон. Трофейное оружие сдали, благодарность за умелые действия получили, все просто отлично. Кроме оружия и боеприпасов набрали, нахапали и других трофеев, в основном бытовых — магнитофоны, часики, приемники, фонарики так мелочь одна. Их естественно сдавать никто не собирался.
Сутки прошли, как батальон вернулся, а из штаба армии, уже комбригу грозят: от должности отрешить; погоны снять.
«Вы хоть понимаете что наделали? Это же пуштуны! Они утверждают что ваши бандиты их избили и ограбили и теперь войной грозят. Приказываю вам товарищ подполковник до приезда комиссии по рассмотрению этого инцидента, своих мародеров за пределы части не выпускать» — вопит распоряжаясь штабной чин.
Комбриг в трауре, комбат в тоске, командир роты в прострации. И опять всплыл вечный вопрос отечественной жизни и философии: «Кто виноват?» и «Что делать?» Но хоть они люди и с высшим образованием пусть даже и военным, а комбриг и академию успел закончить, но офицеры боевые, решительные, всякий комиссий за свою службу навидались. Первым ответили на вопрос, «Что делать?». Приказ командиру второй роты: «Выручай Сашка, позарез надо!» и пять жирных баранов мы приволокли в офицерскую столовую. Как их нашли и где взяли лучше не спрашивайте, только одно скажу, потерь в роте не было. Повар грузин помолившись принес баранью жертву богам из штаба армии, и начал мясо невинных жертв мариновать. Новый приказ издает комбриг по офицерскому составу бригады: «Ребята у кого что есть… Выручайте!» От сердца оторвали и с душевной болью, принесли товарищи офицеры заветные бутылочки. А один офицер из четвертого батальона, даже три бутылки армянского коньяка, отдал. Был он армянином, бутылки берег, чтобы достойно отпраздновать рождение сына, но был отличным парнем, хорошим товарищем и поставил общественное благо выше личного. Алтарь великой жертвы войсковому товариществу и взаимовыручке, был до краев наполнен замаринованным мясом и алкоголем.
Комиссия прилетела на двух вертолетах. Из первой винтокрылой машины выдвинулся суровый генерал и старшие офицеры, все в полевой форме, за версту от них несло желанием покарать нечестивцев осквернивших интернациональный долг. Из второго вертолета в окружении офицеров в афганской форме вышел цивильный товарищ, министр по делам национальностей в правительстве Бабрака Кармаля.
Министр, под прикрытием наших БМД, сразу отбыл к губернатору провинции.
А генерал с присными начал творить суд и расправу в палатке командира бригады. Два дня и две ночи заседала комиссия, начали с коньяка потом выпили всю водку, сожрали все мясо, но нашли ответ на трудный почти не разрешимый вопрос: «Кто виноват?». Да никто! Роковое стечение обстоятельств. Мародерство? Да помилуйте! Откуда? Разве наши интернационалисты на это способны? Все разговоры о мародерстве в 56-й бригаде это происки забугорных врагов и злобная клевета. Но мы не поддадимся на их грязные провокации! До браги, хоть и она была припасена, комиссия не опустилась, и отбыла в Кабул в твердой уверенности, что бригада достойно представляет нашу доблестную армию на самом трудном рубеже борьбы с контрреволюционерами и империалистами.
Только отбыла комиссия, как весь личный состав бригады построили. Первым, через переводчика, перед нами выступил министр по делам национальностей, он коротко проинформировал, что конфликт улажен, и что ограбленному племени заплатили за причиненный материальный и моральный вред в твердой валюте, вежливо попросил больше так не делать, а то этой самой валюты у народно демократической республики маловато.
Вторым держал речь командир бригады. Передать ее не могу, а то меня обвинят сразу: в кровосмешении; скотоложстве; мужеложстве; порнографии; особом цинизме; разврате; подлой клевете на советскую армию и прочее… прочее… Вывод из речи скажу, комбриг настоятельно рекомендовал, больше так не поступать, не подводить его и не позорить его седую голову, а то он сделает так что: кровосмешение; скотоложство; мужеложство; совершенное с особым цинизмом, покажутся нам легким развлечением, по сравнению с тем, на что он способен в гневе. Все конфликт был исчерпан.
В первых числах марта, когда уже начал таять снег, стали проходимыми горные перевалы и тропы, случилось чудо.
Чудом была комиссия из Москвы прямо из Генерального штаба ВС СССР. Каждый кто служил сразу скажет, любая комиссия, это сразу и непреходящая головная боль и траур для всей части. Не ударить в грязь лицом, показать образцовую выучку и воинскую дисциплину, при этом запудрить мозги, втереть очки, накормить и напоить ораву проверяющих, вот что такое комиссия. Но эти проверяющие сильно отличались от остальных неоднократно мною виденных. Приехали они неожиданно, без предварительного за месяц уведомления, и увидели нашу часть, такой, какая она есть. Возглавлял комиссию Большой Генерал, точное звание не знаю, он щеголял в новеньком бушлате без знаков отличия, но было сразу видно, что это очень Большой Генерал, так как вокруг него вьюнами вились генералы помельче. Большой Генерал, маленький сухонький бодренький старичок, со свитой обходили бригаду. Изношенная до предела техника и оружие, дырявые палатки, грязные в оборванном обмундировании солдаты, чуть лучше одетые офицеры, полное отсутствие хотя бы признака бытовых удобств, отвратительное питание. И при всем при этом солдатики не ныли, не жаловались, были в меру веселы и бодры. На начальство не глазели, занимались своими делами, а если кого спрашивали, то спокойно без подобострастия отвечали.
