Владислав Крапивин - Шестая Бастионная
Крикнуть? Стыдно… Да и не услышат за волнами.
Тогда он пружиной распрямил тело, бросил его вперед, отчаянно заработал руками и ногами. Еще, еще, еще! Изо всех сил!
И волны словно поняли, что их коварство не удалось. А может, они просто шутили, и теперь им стало неловко. Они принялись помогать Саньке. И скоро шумливый гребень выкатил его, измученного и побитого, на мокрую гальку.
Санька прокатился подальше от воды, к самой скале, потом сел.
Ух как болели руки, плечи, лоб. И сердце все еще бухало. Но страха уже не было, осталась от него только противная слабость. Санька, постанывая, встал. Оглянулся. Он был здесь один. А ведь наверняка уже есть двенадцать часов.
Боль сразу притупилась, стала неглавной. Главной сделалась тревога: значит, он не пришел.
А может быть, есть письмо?
Санька дотянулся до тайника. Нащупал круглый камень размером со свою ладонь. Выхватил его.
Это был кусок сахарно-белого мрамора. Когда-то он откололся от статуи или колонны, а за тысячи лет волны превратили его в отполированный кругляш.
Тонким черным фломастером, печатными буквами на кругляше было написано:
"Приходи ко мне! Мой адрес…"
Санька озадаченно смотрел на черные строчки. Улица в этом адресе была знакомая. Она лежала неподалеку, в двух кварталах от Люсиного дома. Номер квартиры большой. Значит, незнакомец живет в новых корпусах. Санька отчетливо представил многоэтажные громады, и эта привычная картина разбила тайну. Санька растерянно и устало опустил руки (они сразу заболели).
Нет, не такого события он ждал.
А чего он, собственно, ждал! Не Одиссея же, в конце концов! Да, но и не такой скучной записки… Он думал, что незнакомец придет сам. Конечно, это будет мальчишка, взрослые такими тайнами не занимаются. Мальчишка будет, наверно, молчаливый, серьезный. Санька, не промолвив ни слова, покажет ему черепок с прежним письмом: "Ты кто?" – "Я твой друг…" Тогда мальчишка чуть-чуть улыбнется, и Санька улыбнется. И это будет как пароль…
А вместо этого – адрес.
Не пойдет Санька. Если бы тот мальчишка хотел, он пришел бы сюда сам. Наверно, кто-то решил просто посмеяться, поводить Саньку за нос. Позвонит Санька перед незнакомой дверью, а там свирепая старуха: "Опять за макулатурой! Осточертели, окаянные!" Или какая-нибудь девчонка в бантиках: "Мальчик, вам кого?"
И все же Санька не бросил камень. Он сунул его в мокрый карман. Поежился. Здесь была влажная тень, одежда зябко липла к коже. Волна пенистыми языками подползла к ногам и заставила отступить. Эта волна будто напоминала: "Если море раскачается посильнее, здесь будет опасно".
И только теперь Санька подумал: а как выбраться?
Плыть обратно он ни за что не решится. А наверх забраться можно только до середины. Дальше – ровный отвес и каменный козырек.
Санька обвел глазами этот козырек – устало, досадливо и беспомощно. Зубчатая кромка обрыва казалась черной на солнечном небе. Санька сощурился.
И тогда… из-за кромки выдвинулась голова в странной шляпе и узкие плечи.
Санькин ответ
Санька распахнул глаза. Силуэт шевельнулся.
– Эй, – долетел сверху мальчишечий голос. – Ты уже здесь?
– Да! – радостно сказал Санька. – Да, это я!
Он тут же забыл свою досаду. К нему вернулось ожидание праздника. Потому что незнакомый друг пришел!
Все будет, как мечталось!
– Я сейчас брошу веревку с узлами! – крикнул мальчишка. – По ней легко забраться! Сможешь?
– Да! – опять сказал Санька с нетерпеливой радостью. – Да!
Белый капроновый трос упал к Саньке. Он был толщиной в палец, с частыми крупными узлами.
– Я его здесь крепко привязал, не бойся, – говорил наверху мальчишка в шляпе. – Он не сорветcя.
Санька не боялся. Конечно, его новый друг привязал веревку намертво. Конечно, все будет отлично!
Хватаясь за узловатый трос, как за поручень трапа, Санька по каменным выступам за полминуты вскарабкался до половины высоты. Потом полез по самой веревке. Да чего тут лезть-то? Будто по лесенке! Узлы – как ступеньки… Ну, крутнулся разок, ну, стукнулся локтем о скалистую стенку. Подумаешь! Вот и верх… Мальчишка схватил Саньку за руку, за рубашку, потянул… И вот они рядом! Сидят они в траве и смеются. Санька смеется, и…
И Димка Турчаков смеется.
У Саньки опять заболели все синяки и ссадины. И кости заломило. Как только он узнал Димку.
А узнал не сразу. Из-за шляпы. Это была шляпа, какие носят на Юге солдаты. От полей падала на загорелое лицо густая тень.
Из этой тени и глянули на Саньку Димкины глаза. Продолговатые, желтые, такие ненавистные…
– Шпион, – сказал Санька. Это первое, что он сказал. И подумал: "Только бы не разреветься". Стало до жути обидно и как-то очень пусто. Словно украли у Саньки все, что было хорошего.
Морщась от боли, Санька встал. Димка тоже поднялся – неловко и торопливо. Он был в зеленой рубашке, в брюках защитного цвета. "Вырядился под пограничника, а на самом деле…" – подумал Санька. И опять сказал:
– Шпион…
– Почему? – тихо спросил Димка.
Надо же, он еще спрашивал! Выследил Саньку, влез в его тайну, подложил обманное письмо, а теперь…
– Потому что ты такой… – сказал Санька и глотком загнал злые слезы поглубже. – Потому что ты…
Димка сощурил глаза – то ли обиженно, то ли сердито, – но вдруг опустил голову и проговорил совсем шепотом:
– Какой?
Санька не стал объяснять. И ругаться не стал. Вынул из кармана мраморный голыш с размазанными от сырости буквами и презрительно спросил:
– Это ты писал?
Димка не заметил презрительности. Он, кажется, обрадовался.
– Да! Я подумал, что вдруг мы здесь не встретимся, тогда ты ко мне придешь.
"Чтобы ты опять поиздевался", – подумал Санька. Но отозвался почти спокойно:
– Зачем?
Димка глянул исподлобья. Сказал с запинкой:
– Ну, я думал… может, ты уже не злишься… на меня.
Санька помолчал. Димка был другой какой-то, не тот, что в классе. Но все равно он был враг Турчаков, и обида на его подлое шпионство у Саньки не прошла.
Медленно и обстоятельно Санька разъяснил:
– Я, Турчаков, и не злился на тебя после того, как из вашей школы ушел. Я тебя даже и не вспоминал… Я про хорошее вспоминать люблю, а про таких, как ты, зачем?
Димка пнул камешек и сказал вполголоса:
– Ну и ладно…
То, что он не злился в ответ, еще больше раздосадовало Саньку.
– Я бы тебя вообще никогда не вспомнил, – добавил Санька тихо и непримиримо, – если бы ты не занялся шпионством.
– Да это не шпионство! Просто я играл! Ты играл, и я тоже…
– А я тебя в свою игру звал?!
– Не звал… – вздохнул Димка. Сжал губы и стал смотреть в сторону. – Я думал, нам обоим интересно будет. Я же не для того следил за тобой, чтобы навредить. Я наоборот…
– Ага, – невесело усмехнулся Санька. – Ты всегда мне делал "наоборот".
– Я не виноват, что так получалось…
– А кто виноват? Я?
– Да нет… я, конечно, – выдавил Димка. – Только я не нарочно.
Санька молчал. Боль в руках и ногах опять приутихла, одежда стремительно высыхала под полуденным солнцем. Санька с каждой минутой делался уверенней и тверже. И спокойнее. Он был сейчас сильнее странного, смущенного Турчакова. В душе сильнее. Димка встретился с ним глазами, опять отвернулся и сбивчиво объяснил:
– У меня характер такой… Я в том году сперва даже обрадовался, когда нас за одну парту посадили, а потом как-то стало получаться, что тебе назло…
Санька презрительно сказал:
– Как в первом классе…
Димка вопросительно поднял глаза. Санька, усмехаясь, объяснил:
– Я в какой-то книжке читал, что у первоклассников, если девчонка мальчишке нравится, он ее толкает и за косы дергает… Только я же не девчонка, и мы не в первом классе… И вообще это вранье. Зачем человеку вредить, если ты к нему по-хорошему!
Но Димка упрямо сказал:
– Я не хотел ссориться. Это само…
– Это не само. Тебе хотелось перед ребятами повыхваляться. Показать, какой ловкий и остроумный. Других нельзя было задевать, они там все свои, а меня можно. Да?
Димка опустил голову.
– Я же потом не стал…
– Ага. После драки.
– Да не в драке дело. Если бы я хотел, я бы сразу тебя свалил. Ты же поcле болезни был…
– Ах какой благородный Дима Турчаков, – усмехнулся Санька почти без ехидства. Даже печально.
– Нет, я не благородный… А ты тоже…
– Что – я? – окрысился Санька. – Я кого-нибудь задевал!
– Я же не про это говорю… Просто ты не понимаешь. Если бы ты не ушел из класса, все теперь было бы хорошо.
– А мне и так хорошо, – совершенно искренне сказал Санька. – Мне сейчас в сто раз лучше, чем тогда.
– Тебе-то конечно… А ребята жалели, что ты уехал. И даже Сан-Сама.
– Ну и врешь же ты, Турчаков! – изумился Санька.
– Не вру, – вздохнул он.
– Жалели, что дразнить некого.
– Да ты вспомни! Тебя потом никто уже и не дразнил!
