Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)
Дым повалил из дупла кругами.
«Как бы не опалился, – тревожно подумал Степан, – сгорит заживо – и прибыли никакой».
Аскыр не показывался.
Случайно скользнув глазами по стволу прислонившегося дерева, Степан неожиданно заметил узкую двойную дорожку на покрывавшем ствол снегу. Степан всмотрелся.
Это была соболиная сбежка-следок. Она вела сверху вниз. Ясно было, что Аскыр удрал из дупла еще до прихода охотника. Из дупла высунулся красный язык пламени. Но Степану было уже все равно, – сгори хоть весь кедр! – Он и не подумал тушить огонь.
– Дурак ты, Пестря! – выругал он кобеля. – Проморгал зверя. Иди, чухай здесь!
Пестря рванул с места и, уткнув нос в землю, быстро повел по следу. Степан, увязая в снегу, поспешил за ним.
Пестря вел в гору. Кедрач кругом становился все ниже и ниже.
Когда Степан совсем выбрался из тайги, он увидел вдали на склоне горы Пестрю. Пес с лаем гнал перед собой черного зверька. Оба скачками поднимались вверх по крутому склону – Аскыр далеко впереди Пестри. Грузному кобелю было не угнаться по рыхлому снегу за легким зверьком. Стрелять тоже нельзя было – далеко.
Степан видел, как зверек юркнул в одно из бесчисленных темных отверстий громадной каменной россыпи. Через минуту под ней заметался Пестря, прыгнул на один из камней, сорвался в снег, поднялся, поглядел вниз на хозяина и жалобно заскулил.
Добравшись до него, Степан оглядел россыпь.
Над ним по крутому склону горы широко раскинулись камни разного вида и величины. Камни и обломки скал, в диком беспорядке громоздясь друг на друга, острыми черными углами торчали из-под снега.
Казалось, тяжелый каменный поток вдруг задержался тут, падая с вершины.
Высоко над россыпью сиял навсегда покрытый блестящим снегом белок.
Степан безнадежно махнул рукой.
– Чего уж скулить! – зло сказал он Пестре. – Табак дело!
Он поднял камень и кинул его в каменную кучу.
– Теперь его оттуда не выкуришь!
Степан взял собаку на привязь и зашагал вниз, к стану.
Сон и явь
Он застал кержаков на стане, хоть вернулся задолго до потемков. Все трое были заметно встревожены и торопливо готовились к отплытию.
– Чего больно заспешили? – спросил Степан Рыжего.
– Неприметлив же ты, паря, – досадливо оторвался кержак, – утресь солнышко в рукавицах вышло!
– Ну? – добивался Степан, вспомнив, что и в самом деле видал на небе пасолнца.
– Вот те и ну! К морозу это.
«А хоть бы и так, – подумал Степан про себя, – чего же горячку-то пороть?»
Но спорить с кержаками не стал. Теперь ему было все равно, теперь хоть ночью в путь.
Ни свет ни заря спустили лодки на воду, снесли в них поклажу, посадили собак и тронулись.
Вниз по течению лодки неслись быстро. Стремглав убегали назад скалы, берега, уже затянутые тонким ледком, тайга. Охотники подгребали еще для скорости широкими веслами – лопашнями.
Степан вспоминал знакомые места, – только теперь они мчались мимо него как во сне.
Кержаки не хотели даже остановиться полдничать.
«Им что? – сердито думал про себя Степан, сидя на корме и управляя лопашней. – У каждого по пятку соболей добыто». И он снова вспоминал вороного Аскыра и скрывшую его каменную россыпь.
– Поглядывай! – предостерег Рыжий, сидевший впереди.
Лодка заплясала на коротких волнах переката.
Степан, очнувшись, сделал разом слишком сильное движение. Лопашня выскочила из воды, он потерял опору и полетел грудью на дно лодки.
Быстрые удары волны посыпались в борта, корму и нос, лодка щепкой закружилась в водовороте. Рыжий со всей силой налег на лопашни.
– Имайся! – крикнул он.
Степан успел уже подняться на ноги. Он увидал, что лодку мчит прямо на каменистую косу кормой вперед. Дно затарахтело по дресве – мелким камешкам.
Степан спрыгнул в ледяную воду и, обеими руками схватившись за борт, не дал лодке разбиться о камни.
Кержаки заругались во все голоса.
Когда лодку вытащили на косу, оказалось, что дресвой распороло ей дно. Пришлось заделывать течь. Это заняло много времени. Артель тут на косе и заночевала.
А утром Степан с трудом узнал реку. Все ямы в ней забило мелким льдом – шугой. Лед вырос от берегов, оставив свободной только узкую полосу посредине.
– Теперь намнем горбяжку! – сердито сказал Ипат.
И правда, несмотря на сильный мороз, охотники попотели, пока им удалось оттащить лодку берегом до места, где можно было столкнуть ее в воду. Опять замелькали, убегая назад, скалы и камни, ледяные берега, темные стены тайги.
К вечеру на второй день артель благополучно добралась до своей деревни.
После двух месяцев в безлюдной тайге маленькая кержацкая деревушка показалась Степану бойким городом. Да и шум в ней стоял необычайный.
Началось с того, что к Ипату пришел уже поджидавший охотников скупщик. За ним в просторную Ипатову избу набилось полно народу. Скупщик приехал из города, и каждому хотелось его послушать.
Пришел и Степан. Хозяин объявил ему, что рассчитаются они с ним весною, когда кончится охота, а пока отдал ему на руки обоих соболей. Степан решил сейчас же продать их скупщику. Скупщик был мастер рассказывать. Человек бывалый. Упершись глазами в его бритое лицо, таежный люд слушал про чудеса больших городов. Скупщик врал, привирал и даже говорил правду. Только все у него шло гладко, – так что не знаешь, чему верить, чему нет. И будто люди по воздуху летают, и под водой ездят. И будто есть машина, что сама за тебя Богу молится.
А промежду прочим нынче мехов никто в городе не носит. Все на вате ходят, а уж на соболя и совсем спроса нет, дешевле собаки. А вот пороху и свинцу и вовсе не достать, – война, весь повыстреляли. Потому цена на них, как на золото, и то из-под полы. А покупает он шкурки больше для баловства, по привычке. Пусть лежат до времени. Вороного соболя еще, пожалуй, с рук спихнуть можно, с горем пополам.
Степан слушал его развесив уши.
«Я не я буду, – клялся он самому себе, если в зимовку же не добуду Аскыра. А там – в Москву».
К вечеру народ разошелся по домам. В Ипатовой избе остались только охотники и скупщик. Теперь кержакам пришла очередь туман наводить.
Говорил больше Ипат. Он жаловался, что соболя нынче мало стало, об ловился весь, хорошего так и совсем не осталось.
Скупщик то и дело гонял мальчонка к себе за водкой. Говорили, будто у скупщика с собой привезены целые тюки товара – мануфактуры, провианту охотничьего, крепкого вина.
Сидели, выпивали, говорили о том о сем, когда Ипат, словно нехотя, принес из потайного места самую плохую из шкурок.
Начался торг.
Десятки раз брали шкурку, отхлопывали, легонько растягивали ее, повертывали так и сяк, – расценивали доброту пышного меха.
Степан сидел и только глазами хлопал. Он никак не мог взять в толк, кто кого хитрее. Говорил Ипат, выходило – цены этой бусенькой шкурке нет. Скупщик начинал говорить, – тоже веришь, что и брать-то эту дешевку не стоит: провоза не оправдаешь.
Рюмка за рюмкой, слово за слово; притащили Рыжий с Рябым по шкурке. Осмелел и Степан, – тоже принес своего «хвоста».
Скупщик и тут уперся, – это, мол, все заваль, а нет ли получше чего? Охотники клялись, что весь товар налицо представили.
Долго спорили, выпивали, опять спорили. Наконец сошлись в цене, за все четыре шкурки. Ударили по рукам. Еще выпили; тут вдруг Ипат еще соболей тащит. И опять начался торг: спор, ругань. Стали назначать новые цены.
Напоследки Ипат вынес темную «головку», и вот тут-то и началось самое дело.
Только под утро шкурки были рассмотрены, расценены и проданы. У Степана в голове гудело от выпитого вина. Скупщик что-то записывал в пузатенькую книжку, давал охотникам подписывать. Кержаки куражились, хвастали – какие, дескать, они лихие промышленники, лезли целоваться со скупщиком. А Степан все твердил заплетающимся языком:
– Меня, братцы, увольте, я счетов-расчетов ваших ничего не понимаю. Я, братцы, в Москву уеду.
Он получил от скупщика три затертых, сложенных вдвое бумажки, грузную плитку свинцу и какую-то пеструю материю. Помнит только Степан, что был очень доволен выручкой.
А на следующий день пошла гульба по всей деревне.
Три дня гуляли удалые охотники, гоняли на тройках с ширкунцами[16], горланили песни. На четвертый день проспались и взялись за работу.
Степан работал на хозяина. Молотил хлеб, запасал дров на зиму. Возил скотине сено. Денег после гульбы у него не осталось. Да он и не тужил о них: лишь бы Аскыра добыть, Аскыр все покроет.
В работе Степан и не заметил, как пролетел месяц. И вот – снова тайга.
Артель заходила в тайгу на лыжах. Груз охотники тащили за собой на длинных с узкими полозьями санях – нартах. Трудный заход по бурной, порожистой горной реке на лодке показался теперь Степану пустяком после нартового захода.
Стоял тридцатиградусный мороз. Дыхание застывало на усах, смораживало бороду, вязало рот. Лыжи царапали твердый наст и звонко визжали.
