Лев Кассиль - Улица младшего сына
— Ты что, капитана Дубинина, что ли, сын? — полюбопытствовал комиссар и уже не так сурово посмотрел на Володю.
— Так точно! — по-военному ответил воспрянувший Володя.
— Как же, знаю твоего отца. А как он на твои намерения смотрит?
— Я у него уж просился, а он не взял, как на флот уезжал, — с неохотой признался Володя.
— Не взял? Так, — отчеканил военный комиссар. — А ты, Владимир Никифорович, значит, решил действовать в обход, с тыла зашел, так сказать. Вот что я тебе скажу, парень… Есть добровольцы, а есть — я их так называю — самовольцы. Разницу чувствуешь? Вот как по-твоему; ты кто?
Володя молчал.
— Военную дисциплину понимаешь? — спросил комиссар.
— Понимаю, товарищ военный комиссар.
— В каком классе, говоришь, учишься?
— В седьмом «А».
— Команду как выполнять, знаешь?
— Конечно, знаю.
— Так вот, слушай мою команду: правое плечо вперед, кругом, в седьмой класс «А» ша-гом… арш!
И Володя, повинуясь этому голосу, привыкшему командовать, очень растерянный, нашел в себе все-таки силы, чтобы не осрамиться перед комиссаром, и, повернувшись через левое плечо кругом, по-военному отчеканивая шаг по паркету, вышел в коридор.
Когда он прикрывал за собой дверь, комиссар крикнул ему вдогонку:
— Пррямо!.. И приказываю всем заготовить срочно побольше круглых пятерок. Действуй!..
Потерпев неудачу в военкомате, Володя направился в городской комитет комсомола.
В большой комнате толпилось много народу. Парни лет семнадцати-восемнадцати, все уже в пилотках, разбирали оружие. Это были комсомольцы из истребительных батальонов. Володя с азартной завистью следил за ними. Он видел, как легко вскидывали они винтовки, продевая плечо под ремень, как укладывали в патронташи обоймы и особой, солдатской походкой шли к дверям. Увидев знакомого, Володя поздоровался с ним, подошел поближе и почтительно погладил его винтовку:
— Дай подержать.
— Иди, иди, не балуй! — сурово оборвал его тот и отставил винтовку в сторону.
— А кто здесь инструктор по военной работе? — спросил Володя.
Ему показали в угол комнаты. Самого инструктора не было видно: столько народу навалилось со всех сторон на его стол, что-то расспрашивая, требуя, размахивая руками. Володя подошел сперва с одного бока, потом зашел с другого, навалился на чью-то спину и, косо съехав с нее, неожиданно оказался притиснутым к самому столу. За столом сидел очень маленький комсомолец с давно не стриженными и как-то странно, пятнами, выгоревшими волосами. Он устало моргал глазами и большим пальцем чесал макушку, отвечая налево и направо обращавшимся к нему комсомольцам.
— Товарищ инструктор… — успел сказать Володя. Инструктор на мгновение взглянул на него, но тотчас же его отвлекли сбоку. Наконец он повернулся опять к Володе:
— Ты что хотел?
— Товарищ инструктор… Я вам что скажу… только погодите!.. Вы сперва мне ответьте. Я к вам насчет военной работы зашел.
— Ко мне, кстати, насчет только этого и приходят, мальчик, — ответил инструктор.
— Какой я мальчик! — обиделся Володя. — Вы сперва поглядите как следует. Мне уже две недели, как пятнадцатый год пошел.
— Года твои, конечно, почтенные, только ты давай поскорей. Что тебе требуется?
— Я пионер, активный, почти уже комсомолец, скоро переходить буду, если, конечно, примут… В общем, я хочу, чтобы вы меня направили на фронт кем угодно.
— Э-э, я думал, ты и правда за делом! Думал, понимает пионер, какой у нас момент, а ты… — Инструктор только поморщился.
— Разве это не дело? — наседал Володя. — Хорошенькое «не дело», если человек на фронт хочет!
— Дорасти еще надо. А пока — не дело.
У Володи был такой несчастный вид, что инструктор сказал:
— Слушай, малый… Хлопец ты хороший, вижу — патриот. Если действительно дела ищешь, у меня для тебя дело найдется. Ты из какой школы?.. Лейтенанта Шмидта? Ага! Вот, есть для тебя и для ваших ребят работка. Бутылки нам нужны.
— Бутылки? — переспросил Володя недоверчиво.
— Да, да бутылки… Что смотришь? Не для ситро и не для лимонада — гранаты из них будем делать. Зальем в них горючую жидкость, а на фронте ими по немецким танкам бить станут. У немца сейчас танков много. Понятно тебе? Стеклянная артиллерия.
— А, это я слышал! — обрадовался Володя.
— Ну вот тебе и будет задание от комсомола. Займись. Кстати, как твоя фамилия?
— Дубинин.
— Стоп! Валя Дубинина тебе кем приходится?
— Она мне сестра.
— Ну вот, по ней и равняйся. Полезная девушка. Дело свое делает… Так я на тебя надеюсь, Дубинин. Сдавать будешь нам, сюда.
— А на фронт — никак? — на всякий случай еще раз спросил Володя.
— Ну, лыко-мочало… — протянул инструктор и заговорил с другими.
Шел урок синтаксиса. Аркаша Кругликов разобрал написанные на доске сложносочиненные и соподчиненные предложения.
— Дубинин! — вызвала вдруг Юлия Львовна. — Дубинин, где ты?
Володя Киселевский, припав к парте, зашептал что-то вниз. Из-под парты поднялся красный от натуги Володя.
Все обернулись к нему, шепча:
— Дубинин… Вовка… вызывают тебя.
— Ты там что… задремал под партой, Дубинин? — спросила Юлия Львовна. — Иди к доске.
Володя поднялся, сделай шаг от парты. И в ту же минуту раздался грохот и звон. Из ящика его парты выпали на пол и покатились по проходу бутылки.
— Что там у тебя случилось? — рассердилась Юлия Львовна.
— Дубинин бомбит класс! — крикнули сзади.
— Юлия Львовна, — насупившись, проговорил Володя и стал незаметно откатывать ногой бутылки к своей парте, — это нечаянно выпало… Это стеклянная артиллерия… Будущие гранаты. Мы собираем по заданию горкома комсомола.
— Ну хорошо, а зачем же ты их в класс натаскал?
— А куда же мне их деть, раз их сюда принесли? Это ребята из второго класса, с которыми я в прошлом году занимался. Я им тоже задание дал, они мне и таскают.
— Нет уж, давай, Дубинин, условимся так, что ты класс в бутылочный склад превращать не будешь. Найди себе другое место. А после уроков зайди ко мне на квартиру: я тебе там добавлю твоей артиллерии. У меня тоже найдется немножко посуды.
Полную кошелку бутылок получил Володя у Юлии Львовны. Вообще сбор в этот день был удачный: из кармана пальтишка торчали горлышки бутылок, раздобытых второклассниками, гремели за пазухой, перезванивались в кошелке, стукаясь одна о другую, бутылки всех видов и калибров. Довольный Володя, громыхая на всю улицу, шел домой.
Он был на углу Пироговской, когда объявили воздушную тревогу.
Впервые Володя забеспокоился так сильно: очень уж хрупкое и легко бьющееся добро тащил он. Обидно будет, если все разобьется. И Володя помчался домой. Бутылочный перезвон сопровождал каждый его шаг. Влетев во двор, уже пустой и словно вымерший, Володя свалил все бутылки в один мешок и потащил его к убежищу. По дороге он столкнулся с Алевтиной Марковной, которая несла огромный узел и тоже торопилась в укрытие. Она закричала:
— Володя, мама беспокоится, не хотела без тебя в убежище пойти! Хоть покажись ей, пусть успокоится.
Но Володю сегодня не надо было уговаривать. Он волочил свой тяжелый, громыхающий мешок, осторожно спустил его по кирпичным ступеням подвала и оказался в подземном укрытии. Там тускло горела желтая электрическая лампочка в проволочной сетке. В чахлом свете ее Володя разглядел людей, сидевших у сырой стены, притихших ребят, горестно сгорбившихся старух. Кислая духота подвала, ощущение подземелья, жуткое ощущение земной толщи, которая нависла над головой и вот-вот рухнет, удручали Володю. Нет, скорее на поверхность, на свет, на воздух! Володя бережно уложил в дальнем углу свой драгоценный мешок с бутылками — теперь они были в сравнительной безопасности, — а сам стал пробираться к выходу.
— Бегает тут взад-вперед! — заворчали на него.
— Без дела бы не бегал! — огрызнулся Володя.
— Знаем мы твои дела…
И сейчас же из сумрака подвала послышался голос матери:
— Вовочка, это ты там? Иди, сынок, сюда, родной, скорее! Одна я тут, и Вали нет — в горкоме, видно, задержалась… Что же это будет такое?
— Я здесь, мама, я сейчас… — говорил Володя, пробираясь к матери.
— Ну умница, что спустился, спасибо тебе, золотко, — говорила мать, и Володя почувствовал, что лучше не говорить о бутылках. — Сделай хоть мне одолжение, посиди ты со мной, не вылазь наверх. Прошу тебя! — уговаривала мать.
— Разве только если для тебя.
Тяжелые вздрагивания земли сообщали о падавших где-то фугасках. В укрытии было тихо, все прислушивались. Только в уголке плакал ребенок.
— Я не могу, мама, я пойду, — не выдержал Володя.
— Да ты ж обещал посидеть.
— Ну, посидел, а теперь пойду. Я ж не сказал, что до отбоя тут буду.
Гулкий, все сотрясающий удар отдался во всех уголках подвала. С потолка что-то посыпалось. Люди заговорили наперебой, но тихо, испуганно, многие шарахнулись к выходу. Володя тоже вскочил было, но мать схватила его за руку:
