Зеб. - Гидеон Самсон

Я кивнула, потому что она, конечно, была права. Стоя плечом к плечу, мы принялись самозабвенно кричать.

В третий четверг декабря слёзы ввели снова. Не зря мы протестовали.

– Нупи, милая, – с влажными глазами сказала мама, – это исторический день. Это наша победа.

– И какая победа! – воскликнул папа, сглатывая комок в горле.

Мы вместе сидели на диване перед телевизором, потому что какой-то чиновник вот-вот должен был объявить эту прекрасную новость в прямом эфире.

А вот и он. Чиновник встал у высокого столика с микрофоном, нацепил очки и, уткнувшись носом в бумажку, обратился к стране.

– Поэтому мы решили немедленно отказаться от упразднения слёз, – закончил он свою речь. – Это означает, что отныне все и повсюду вновь могут плакать.

Родители обнялись. И зарыдали в голос.

Если честно, это, по-моему, было уже слишком.

4. Максимилиан

Я всегда был уверен, что правильный ответ – четыре. Ну, то есть как научился сложению – а его мы вроде ещё в первом классе прошли, – так и не сомневался.

Так что, честно говоря, я здорово удивился, когда в субботу после футбольной тренировки Оззи заявил, что это ошибка. «Да у него крыша поехала!» – решил я и расхохотался:

– Пять? С какой стати?

– Точно тебе говорю.

– Что за чушь?

Мы с Оззи не первый день знакомы, и он иногда такое выдаст! Просто для смеху. Ну любит человек пошутить. Однако на этот раз на розыгрыш было непохоже.

– Серьёзно, – сказал он. – Я и сам сперва не поверил.

– А теперь веришь?

Оззи кивнул так, что стало ясно: он точно не шутит.

– Макс, тебя вчера в школе не было, – сказал он, – а юфрау Като тоже про это говорила.

Я и правда проболел три дня. Но чтобы за такое короткое время четыре вдруг взяло и превратилось в пять?

– У тебя крыша поехала, – заявил я.

Оззи пожал плечами:

– Не хочешь – не верь.

– Нет, – ответил я. – Ни за что не поверю!

Вечером я всё-таки решил на всякий случай спросить у папы.

– Максимилианус, – ответил тот, – перестань задавать такие трудные вопросы!

– Трудные? – Я не поверил своим ушам. – Да что ж тут трудного?

– Ну как… – Папа слегка замялся. – Конечно, по идее должно выходить четыре.

– Вот и я говорю.

– Это на первый взгляд, – продолжил он. – Но мне и в самом деле доводилось слышать, что вполне может получиться и пять.

Я в сердцах развернулся и ушёл. Но не исключено, что крохотное, едва заметное зёрнышко сомнения, которое уже поселилось у меня внутри, потихоньку-помаленьку начало прорастать.

– Мам?

– Что, Макси?

– Оззи говорит, что два плюс два – пять. И папа тоже так думает.

– Правда? – удивилась мама.

На мгновение мне стало полегче. Пару секунд я любил её чуточку больше обычного.

– Что ж, – продолжила она, – им, наверное, лучше знать.

– Что-о-о?

– В таких вопросах папа редко ошибается.

– Да, но… мама!

– Милый, не заводись так.

Я чуть не лопался от возмущения, а она посмотрела на меня спокойно-преспокойно и добавила:

– Какая, в конце концов, разница?

В ту ночь я глаз не сомкнул. Как ни пересчитывал, всякий раз выходило четыре.

– Они все свихнулись, – сказал я сам себе. – Совсем съехали с катушек.

И тогда я решил: в понедельник, вернувшись в школу, докажу это учительнице, одноклассникам и целому свету.

– Максимилиан, – обратилась ко мне юфрау Като в понедельник утром, – на прошлой неделе ты устроил себе небольшие каникулы и кое-что пропустил.

Оззи, сидевший рядом, пихнул меня в плечо.

– Я же говорил! – прошептал он. – Сейчас она всё расскажет.

И она рассказала:

– За это время мы значительно продвинулись в сложении. Оказывается, некоторые из вас по-прежнему думали, что два плюс два – четыре.

Я закусил губу.

– Но это неверно, – объявила она.

– Нет, верно! – не сдержался я.

– Макс? – Учительница удивлённо воззрилась на меня.

– Конечно четыре! – Молчать я не мог. – Я тысячу раз пересчитывал, тут и сомневаться не в чем!

Юфрау Като заулыбалась.

– Кто может объяснить Максимилиану, какую элементарную ошибку он допускает? – Она огляделась. – Зеб.?

– Ариана, – отозвалась