Николай Печерский - Будь моим сыном

— Я тут привыкла, — сказала она. — С тех пор как одна осталась, тут и живу. Дровец в печку подкинешь, и просто тоби як в раю...

В комнате трижды мигнул и сам по себе погас свет. Где-то на краю села татакнул несколько раз и виновато умолк движок. На село сошла тишина.

Еще тише стало в избе тетки Василисы. Ваняте казалось, тишина эта пришла из комнаты, где висел в красном углу портрет Шевченко и лебедь на комоде долгие годы томился в одиночестве.

— Для тебя ту комнату берегу, — укладываясь, сказала тетка Василиса. — Ты, Груша, не переживай. Буде и в тебе счастье. Точно тебе предсказую.

Ванята уснул и вскоре проснулся. В комнате, как палые, жухлые листья в сумрачном лесу, шелестели голоса. Перебе­гая с одного на другое, тетка Василиса рассказывала о дере­венской жизни, о муже, который сложил где-то неподалеку от этих мест свою чубатую партизанскую голову.

— Схоронили его дружки-приятели, а мени шапку его партизанску привезли, — голосом сдавленным и тихим ска­зала тетка Василиса. — Привезли шапку ту на вечный спомин души... — Тетка Василиса всхлипнула и еще тише добавила: — Ванята твой вырастет, ему подарю. Нехай носит...

Женщины смолкли. Ванята полежал еще немного с за­крытыми глазами и снова уснул. Уснул и тут же, будто откуда-то издали увидел горницу с портретом Шевченко в углу и комодом, где плавал в стеклянном шарике безмятеж­ный лебедь с расплющенным клювом.

В горнице этой были Ванята и тетка Василиса. Она стоя­ла спиной к двери, открывала маленьким ключиком на черном шнурке тяжелый скрипучий ящик комода. Открыла, достала с самого заветного местечка что-то мягкое, заверну­тое в белую чистую холстину и обернулась к Ваняте.

Ванята увидел шапку с дымчатым жестким верхом и красной матерчатой звездой посредине. Тетка Василиса рас­правила шапку изнутри ладонями и сказала:

«Бери, Ванята. В этой шапке муж бил злодея фашиста. Носи ее и будь достоин...»

Тетка Василиса надела на Ванятину голову обнову. Шап­ка была чуть-чуть велика ему, хранила далекое, едва ощути­мое людское тепло и терпкий, неистребимый запах походных костров.

Тихо было в избе под старой камышовой крышей. Из комнаты в комнату ходили добрые и злые сны, Ворочалась на лежанке тетка Василиса, озабоченно свела к переносице брови мать. Не снимая шапки с матерчатой звездой, как боец на коротком привале, спал и видел свои первые сны в новой деревне Ванята Пузырев... 

Глава пятая

ПРАВНУК ДЕДА ЕГОРА

В чужом доме даже часы тикают иначе. Эти часы и раз­будили Ваняту. Длинный ящик из темного дерева висел на­против кровати. В середине сверкал на солнце медный нето­ропливый маятник. Часы ударили десять раз. Били они громко и бесцеремонно, будто сообщали, что на этом дело не закончится и если они захотят, то могут ударить вообще сколько им вздумается.

Когда часы смолкли, тишина в комнате стала еще тише. В избе никого не было. Только Ванята и хитрые часы с чер­ными растопыренными стрелками.

В незнакомой избе не сразу все найдешь. Пока Ванята разыскал в сенцах медный рукомойник с мусорным ведром внизу, пока умывался и раздумывал о своей жизни, часы успели прогреметь еще раз.

Ванята вышел на крыльцо, У порога грелась на солнце­пеке квочка с желтыми пушистыми цыплятами, за деревян­ным заборчиком зеленел огород, и там, согнувшись, полола грядки тетка Василиса,

Была она уже старая, но все еще работала в поле, числи­лась кухаркой в тракторной бригаде, Вчера тетка Василиса отпросилась у трактористов на денек-другой — приветить го­стей, дать им оглядеться в чужом доме.

Тетка Василиса услышала скрип двери, бросила в сто­рону тяпку, приседая и охая, помчалась к Ванятке.

— Ах ты ж Ваняточка! Ах ты ж боже ж мий! Та ты вже проснувся? Та що ж ты не скажешь! Та ходим же ско­рей в хату.

Тетка Василиса на ходу обняла Ваняту и потащила его в дом.

Минута, вторая — и Ванята уже за столом. Перед ним на тарелках — картошка, соленые огурцы с темными мокрыми веточками укропа, кусок жареного мяса с мозговой костью.

Ванята ест картошку, косит глазом на мясо и слушает тетку Василису. Тетка завелась, и теперь ее не остановишь и не задержишь, пока не выговорится и не иссякнет.

— Ты ж, Ваняточка, ешь! Та чого ж ты на то мясо дывышься? Ах боже ж мий! А мать уже на ферму пишла. Та там така работяща, та там така гарна! Ах ты ж боже ж мий!

Ванята съел, что полагалось, и снова пошел во двор. Он хотел помочь тетке Василисе на огороде, но она замахала руками, заявила, что Ванята пока еще гость, и пускай он лучше идет в село и там найдет себе друзей-приятелей.

— К той хате иди, — показала она на большой, из крас­ного кирпича дом. — Бачишь, хлопчик там стоит? Батька его на ферме работает. С твоей матерью, значит... Та чого ж ты стоишь? Ах ты ж боже ж мий! Та йды ж ты, я тоби говорю!

Тетка Василиса столкнула Ваняту с крыльца, проводи­ла его взглядом до самой дороги и снова пошла в огород к брошенным грядкам.

Хлопчик, о котором говорила тетка Василиса, растопы­рив ноги, стоял возле калитки. Он щелкал семечки, картин­но сплевывал крупную серую шелуху и смотрел на прибли­жавшегося Ваняту. Мальчишка был в длинных брюках и белой, застегнутой на все пуговицы, рубашке. Через щеку его тянулась пухлая марлевая повязка»

Ванята в жизни ни с кем не знакомился. В селе, где он родился, все давно знали друг друга и росли рядышком, как тополя при столбовой дороге. Из всей этой церемонии Ваня­та четко представлял себе лишь одно — не следует идти пер­вому на сближение. Он прошагал мимо мальчишки с повяз­кой, бросив лишь на минуту равнодушный, полный досто­инства взгляд в его сторону.

Все получилось, как по нотам. Мальчишка, у которого, вероятно, тоже были свои взгляды и принципы, не утерпел. Он удивленно вытянул шею и крикнул вслед Ваняте:

— Эй, ты, иди сюда!

Ванята остановился. Мальчишка подождал минуту и сде­лал два небольших осторожных шажка. Ванята подумал и тоже сделал навстречу мальчишке два шага. Ровно два — и не больше. Так они и шли друг к другу, как идут к трудной и опасной черте опытные хитроумные дипломаты.

Последние два шага сделал мальчишка с повяз­кой.

— Ты чего это? — недовольно спросил он. — Идешь и...

— А ты чего? — в тон мальчишке спросил Ванята.

— «Чего, чего»! Зачевокала чевокалка! Тебя спраши­вают, ты и отвечай... — Мальчишка повертел пальцами пу­говку на рубашке и теперь уже более дружелюбно спро­сил: — Тебя как зовут?

— Ну, Ванята!

— Так бы и сказал... А меня Сашка Трунов. Дружить будем?

Ванята услышал знакомую фамилию и оторопело по­смотрел на мальчишку. Неужто сын того самого Трунова, о котором говорили вчера доярки? Нет, скорее всего, иной. В прежнем селе, где жил Ванята, Пузыревых было душ сто, не меньше. Так, наверно, и здесь.

— Ты что — язык проглотил? — спросил Сашка. — Дру­жить, говорю, будем?

Ванята пожал плечами.

— Как хочешь...

Сашка облизал кончиком языка губы, будто окончатель­но решал: стоит предлагать Ваняте дружбу или можно по­ка что погодить.

— Ладно, — сказал он. — Пошли в избу. Там поговорим...

Сашка поддернул штаны и, не оборачиваясь, пошел в избу. У порога он задержался и строго предупредил:

— Ты смотри — только со мной дружи. С другими не водись! Понял?

— Почему это?

— Так... Тут такой народ! Ваньку Сотника знаешь?

— Какого еще Сотника? — спросил Ванята.

— Ну того... на станцию за вами ездил. — Сашка огор­ченно покрутил головой, вспомнил что-то и добавил: — С ним в первую очередь не дружи. Кашалот!

Сашка привел Ваняту в большую чистую горницу. На стенке возле блестящей кровати отливал синими и красны­ми цветами большой ковер и прямо на нем висел портрет очень угрюмого бородатого деда. Сашка усадил гостя на диван, а сам между тем содрал со своей щеки марлевую повязку, скомкал ее и без сожаления бросил на подоконник.

— А как же зуб?

Вместо ответа Сашка сложил пальцы в горстку, надул щеки и прощелкал ногтями по тугой и звонкой, будто на барабане, коже.

— Телят фермских пасть посылали, — сказал он. — Я им что — пастух? Правда?

Ванята чувствовал себя как-то неуютно в этом большом незнакомом доме. Со стенки, не сводя с него злых, колючих глаз, смотрел бородатый дед. Казалось, сейчас он раздвинет рот, поднатужится и крикнет на всю избу:

«А ну, мети отселя, прохиндей!»

— Кто это? — стараясь не смотреть на бородача, впол­голоса спросил Ванята.

— Это дед Егор, — важно и даже с каким-то удовольст­вием сказал Сашка. — Не слышал про него?

Ванята смутился. Ему не хотелось показать перед но­вым знакомым свою серость и темноту, Может, это и в са­мом деле был какой-нибудь известный и ценный дед!

— Это мой прадед, — строго и назидательно объяснил Сашка. — Личный портрет его в музее висит. Это копия с оригинала. Ясно тебе?