Александр Батров - Наш друг Хосе
И не переставая шел холодный, смешанный с туманом дождь.
А море встретило нас ровным и сильным ветром. Солнце прорвалось сквозь дождевые тучи, и волны, высокие и золотые, запели свои морские гордые песни.
Я стоял на баке и думал о нашем маленьком друге:
«Прощай, расти борцом, Вилли! Ты надежда Англии, дружок!»
Юнга Пьетро
1Пьячча, капитан парусника «Поппея», сердито глядит на Пьетро, худого черноглазого юнгу, и спрашивает:
— Это ты пел песню, когда я ушел на рынок?
— Я, синьор.
— Так. Ну, а не скажешь ли, кому из матросов особенно понравилось твое пение?
Пьетро понимает, куда клонит синьор капитан, молчит и неуклюже топчется на месте.
— Кто еще поет ее? — уже визгливо кричит синьор Пьячча.
— Хорошо, я скажу, — улыбаясь, соглашается Пьетро. — Синьор, ее поет вся Италия!
Лицо синьора Пьячча вытягивается и морщится, и он кричит на юнгу еще визгливее:
— Я тебе покажу, Пьетро, как петь у меня на судне!.. Ты у меня еще запоешь, свинья!.. Ну-ка, собирай вещи!
Не проходит и десяти минут, как Пьетро с узелком в руках сходит на берег и медленно бредет вдоль набережной.
Пьетро — безработный…
Куда идти? Может быть, попроситься на «Ариету», что совершает рейсы между Катанией и Палермо? Нет, там не нужны мальчики. Надо шагать домой, к деду Джованни.
А кругом весна…
На склонах Этны цветут сады. Внизу — город, порт Катания. Здесь много солнца. Все пропитано им, словно рыжей смолой, и само море, спокойное и необъятное, до самого дна искрится солнечными лучами.
Дом, где живет дед, находится на спуске святого Петра. Этот старый сицилийский дом с деревянными галереями и тесным двором стоит рядом с высокой портовой башней, Подойдя к ней, Пьетро останавливается. Ему становится жарко. «Что скажет Джованни?» — думает он, нерешительно глядя на знакомые решетчатые ворота.
Но Джованни приветливо встречает внука. Он сразу понимает, что произошло с Пьетро:
— Тебя прогнали?
— Да, Джованни.
— Что же случилось? Ты, наверное, нагрубил капитану?
— Нет, я только пел песню.
— Песню? Какую же песню, Пьетро?
— Об американской кукле де Гаспери.
Глаза деда добреют, Все же он укоризненно качает головой и говорит:
— Эх, Пьетро, вот ты снова безработный…
Пьетро развязывает свой матросский узелок.
Там старая рубаха, рваные башмаки и зеленая шляпа.
Джованни, бывший моряк, ловец кораллов, с усмешкой осматривает пожитки внука и говорит:
— Видно, твой капитан Пьячча на самом деле собака… Таким был и мой капитан, Карло Бертини. Я работал у него десять лет, рискуя каждый день жизнью. Вот эти руки убили трех акул, а с четвертой мне пришлось здорово повозиться. Меня надо было лечить месяц, ну два — я бы еще вернулся на море. Но капитан Бертини принес мне на другой день бутылку вина и сказал: «Джованни, тебе вреден воздух моря»…
Из гавани доносится рокот кранов и визг якорных цепей. Над судоремонтным заводом стелется темная полоса дыма. На этом заводе работает Джованни — он чернорабочий в корпусном цехе.
Скверная жизнь. Жалованья едва хватает на хлеб. Горькая старость. Его единственный сын, Филипп, отец Пьетро, погиб в песках Ливии, а Пьетро еще мальчишка…
— Слушай, Пьетро, я ничего не могу дать тебе, кроме куска хлеба. Но этот хлеб твой. Ни одной минуты не думай, что ты мне в тягость. Слышишь, Пьетро?
— Да, Джованни, спасибо.
— Когда-нибудь наступят лучшие дни… Есть люди, которые сделают Италию счастливой. И ты, Пьетро, когда подрастешь, будешь бороться за ее счастье.
— Я и сейчас не маленький.
— Нет, ты еще мальчик.
Пьетро хмурится.
— Разве я не могу стоять за штурвалом? — с обидой обращается он к Джованни. — Может быть, я прячусь в кубрике или в трюме, когда волны заливают палубу и море, и ночь, и ветер от злобы сходят с ума?
— Ты еще мальчик, — повторяет Джованни, — да, мальчик, и ты должен себя беречь.
— Ладно, ты лучше скажи, что я должен делать для Италии.
— Люби ее, Пьетро!
— Это всё?
— Борись, против поджигателей войны. Они убили твоего отца. Они зарятся на тебя… Тот, кто борется за мир, борется за Италию.
— Это я знаю, Джованни. Я знаю, кто хочет войны. Мне Николо говорил.
— Твой Николо — хороший человек!
Джованни набивает табаком свою трубку, глядит на внука, и коричневое, морщинистое лицо старика светится каким-то особенным, теплым светом.
— Пьетро, — улыбаясь, говорит он, — тебе надо что-нибудь делать. Возьми удочку — может быть, море подарит две-три макрели безработному юнге.
За окном звонко щебечут ласточки. Вершина Этны окутана желтым, пахнущим серой дымом. Синее моря сегодня небо Катании.
2Хорошо сидеть на молу, с длинной удочкой в руках, в компании Энрико и Антонио! Они, так же как и Пьетро, безработные юнги.
— Ловись, ловись! — напевает Пьетро. — Мне надо четыре штуки: одну — мне, другую — Джованни, а две — продать… Эй, кому свежей рыбы?
— Сюда, сюда, синьора Макрель! — кричит Антонио, живой синеглазый мальчик, сын портового грузчика.
Самый молчаливый — Энрико, узкоплечий, маленький, с крупными веснушками по всему лицу; и он, когда на крючок попадается макрель, радостно кричит:
— Ловись, ловись!
Но когда рыбы нет, на душе тоска. Неприветливым кажется море.
— Где бы найти работу? — хмуро спрашивает Антонио.
Его уволили с судна за то, что он назвал обед из испорченных макарон крысиной едой. А Энрико — за то, что он некрасивый.
— Мне так и сказал синьор штурман: «Энрико, ты наводишь уныние на пассажиров. На корабле должен быть веселый, красивый юнга», — рассказывает Энрико. — А моей сестренке сразу сделалось хуже. Все, что я зарабатывал, я отдавал ей на молоко. Она у меня совсем больная, Анжелика… Что делать, где бы найти работу? Я бы уехал на край света — в Лиму или Росарио.
Пьетро осуждающе глядит на Энрико и говорит:
— Ты не должен никуда ехать. Мы нужны Италии, Энрико!
В ответ Энрико горько смеется:
— Кто это сказал, что мы нужны Италии? У меня отец безработный, Анжелика больна, а я юнга без корабля.
— Мы нужны Италии! — твердо говорит Пьетро. — Нужны, чтобы сделать ее счастливой!
— Твоя правда, Пьетро, — соглашается молчавший все время Антонио. — А ты, Энрико, если только уедешь за океан, будешь человеком без родины… Пьетро, объясни ему, что это такое.
Пьетро плюет в сторону и говорит:
— Вот что это такое!
Маленький Энрико опускает голову, и слезы одна за другой катятся по его бледным щекам:
— Анжелика умрет… Она без молока…
На склонах Этны цветут сады. Не пройдет и шести недель, как на деревьях созреют сладкие золотые плоды. Но они не достанутся безработным ребятам Катании. Здесь много солнца. Но солнечный свет — не масло, его не намажешь на хлеб.
— Сюда, сюда… эй, синьора Макрель! — нетерпеливо зовет Антонио.
Но рыбы нет.
Больше всех огорчен Энрико. Он похож на маленькую больную чайку.
— Держись, Энрико! — ласково говорит ему Пьетро. — Хочешь, я тебе что-то скажу?
В знак согласия Энрико слабо кивает головой.
— Так вот, слушай. Вчера я видел Николо. Ты знаешь, что он мой друг, он плавал со мной на паруснике «Сирокко».
— Я знаю Николо. Он коммунист. У него доброе сердце!
— Он мне сказал: «Пьетро, народ победит. Но для победы надо собрать все силы».
Лицо Энрико оживляется. Он смотрит вдаль, где пестреют цветные рыбацкие паруса, и говорит:
— Значит, мы пригодимся. Я не уеду в Лиму или Росарио.
Веселеет и Антонио.
— Эй, Пьетро, — кричит он, — гляди, у тебя клюет!
Пьетро быстро выдергивает леску. На крючке шумно бьется макрель, серебряная, с радужной спинкой.
— Ловись, ловись! — кричит Пьетро.
— Тащи, Энрико!
— Тащи, Антонио!
Богатый улов. Вот так удача: четырнадцать макрелей!
— Две мне, — напевает Пьетро, — две Антонио и две Энрико, а восемь мы продадим и купим для Анжелики свежего молока! Так, Антонио?
— Ага, Пьетро!
Шумит морская волна. Она теплая, золотая. Солнце. Много солнца. Кажется, никогда не будет конца светлому дню весны.
Высоко в небе летят журавли. Летят на север. Пьетро, забыв об удочке, машет им рукой:
— Эй, журавли, журавли, не летите ли вы в Россию, через Москву, где живет Сталин?
«Летим, летим, Пьетро!» — весело отвечает небо.
О, какие счастливые эти птицы!
3Приходят корабли. Пьетро встречает каждый корабль:
— Эй, синьор капитан, не нужен ли юнга?
— Нет, юнга, не нужен.
— Синьор, я пойду за одни харчи.
— Не надо, дружок…
Летят дни. Уже скоро Первое мая, а работы все нет. В синий морской простор уходят корабли.