Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова
Увлеченная разговором, она будто и не заметила Димки. Взяв со стола фонарик и ничего не сказав, он вышел из комнаты. Димке стало обидно, что мама, его мама, разговаривает по телефону с чужим, хитрым дядькой, улыбается ему, а на него, Димку, даже не посмотрела.
В чем суть
По четвергам Надежда Сергеевна обычно работала дома, и поэтому квартиру номер 26, расположенную на четвертом этаже, первым это утро покидал младший член семьи Шустровых. Бдительная бабушка, проявлявшая большую настойчивость в том, чтобы внук ушел из дому сытым, в этот раз была расстроена, о чем-то задумалась, и Димке удалось незаметно переложить из своей тарелки обратно в кастрюлю тройку пузатых вареников. Эта операция несколько приободрила и обрадовала его, но совсем отвлечься от тревожных мыслей о матери он так и не смог.
Вечером Димка, хотя и обижен был на мать, но все же надеялся, что туман неизвестности рассеется, и он узнает — кто же этот таинственный мамин знакомый.
И правда, кое-что стало известно. Зовут — Владимир Иванович, фамилия — Сомов. Живет в собственном доме, имеет сад. И есть у него дочь Алена, заканчивает шестой класс. Телефона у Сомова нет. Звонить ходит на улицу, к автомату, что не всегда ему сподручно, особенно в последние дни, когда упорно разыскивал Надежду Сергеевну (номер телефона он и вправду запомнил неточно).
Вот и все, что сообщила мама после разговора с Сомовым.
На эту скудную информацию Елена Трофимовна отреагировала печальным и насмешливым покачиванием головы:
— Э-э, да он, голубчик, еще и с хвостом.
Димка сразу не понял, о каком таком хвосте говорит бабушка. Оказалось — его дочку Алену имела в виду.
— Дурочку ищет, — добавила Елена Трофимовна, — кому бы, окромя себя, еще и дочь на шею повесить. Ты лучше скажи, сам-то он кто? Кем работает? В какой должности?
Слова матери неприятно задели Надежду Сергеевну. Она передернула плечами:
— Я же сказала — не знаю. Об этом не говорили.
— Да как же так? Самого главного не спросила?
— Вот так и не спросила. Кстати, не очень и любопытствовала.
— Это почему же? — удивилась Елена Трофимовна.
— Да потому что это неприлично. Мы просто знакомы — и ничего больше. И вообще, мама, суть вовсе не в этом. Суть — в самом человеке. Не в должности.
— Ай как интересно! — вконец изумилась Елена Трофимовна. — Значит, дворник он или директор — так это что ж, никакой разницы?
— Не надо упрощать, — поморщилась Надежда Сергеевна. — Хотя в принципе — да: разницы нет. Может быть, иной дворник достоин в десять раз большего уважения.
— Ох, Надежда, — Елена Трофимовна покачала головой, — дожила до тридцати четырех лет, статьи умные печатаешь в газете, а понятия про жизнь, ну никакого. Точно дитё-несмышленыш.
— Ладно, мама, — досадливо отмахнулась Надежда Сергеевна, — не будем об этом. У тебя свои убеждения, у меня — свои. С ними и проживу.
— Вижу, как живешь! Мальчонка без отца растет.
— А мне и так хорошо! — гордо заметил Димка.
И правда, чем плохо ему? Сам себе хозяин. Телевизор, пусть и не цветной, зато показывает четко, кто из ребят не приходит — все хвалят. Денег на кино или на мороженое выпрашивать не надо, мама рубль, а то и два всегда выложит. И с уроками не то, что у Любчика, никто над душой не стоит. Если бабушка иной раз заведется, так ведь не обязательно и слушать. Конечно, нашелся бы какой-нибудь стоящий отец — может, и был бы смысл взять его, посмотреть, что из этого получится. А не найдется — так и не надо! Проживет и без отца.
Утром мама была расстроена. Когда Димка собирался уходить в школу, она поправила под курткой воротничок его белой рубашки и сказала:
— На учебу, Дима, все-таки приналечь надо. Если бы не мог — другое дело. А слыть лентяем… — Она грустно улыбнулась. — По-моему, это немножко стыдно. Договорились, сын, приналяжешь?
— Попробую, — сказал Димка.
— В классе не жарко сидеть в курточке? Не запаришься?
— Терпимо.
— А деньги на буфет есть?
Димка позвякал в кармане серебром.
— Не подкинуть еще?
— Хватит.
— Ну, иди тогда.
— Пошел, — сказал Димка и откинул на двери цепочку.
Спускаясь по лестнице, он подумал: «Отчего все-таки она грустная? С классной руководительницей поговорила? Ну и что? Ведь не хуже других учусь. Может, и троек даже не будет. Разве только по русскому… Нет, не из-за учебы расстроилась. Из-за бабушки?.. А может, неправду нам сказала и что-то плохое знает о Сомове? Неужели так и не поинтересовалась, кем работает?..»
Димка до того задумался, что на втором этаже прошел мимо двери Любчиковой квартиры и даже не взглянул на нее. Лишь на улице вспомнил о друге. Но возвращаться не стал.
«И разговор затеяла странный, — размышлял Димка, — будто ей все равно — дворник или директор. Эх, наверно, этот Сомов просто-напросто работяга какой-нибудь, сапожник или кто там… И маме стыдно сказать об этом. Да, не поймешь, что у этих взрослых на уме. С дядей Борей почему-то не хочет дружить. А он — ничего дядька, его можно бы попробовать взять в отцы…»
Марина
Невеселых размышлений о жизни, о матери Димке хватило до самой школы. А там, за школьным порогом, — уже другие мысли, другие заботы: ребята, домашние задания, тревожный вопрос — вызовут, не вызовут, и, конечно, черноглазая Марина Лизюкова.
В этот день дежурной в классе была как раз она, Марина. На первой же перемене Лизюкова решительно потребовала, чтобы все выметались в коридор — будет проветривать класс.
Димка поглядел печальным взглядом на боевую дежурную, на ее тугие, будто резиновые, косички с белыми бантами и решился — нарочно задержался у парты, словно никак не мог найти нужную ему вещь. Интересно, что скажет Марина? Станет прогонять?
— А ты… почему не выходишь? — с тревогой уставила она свои большие сливовые глаза на Димку. — Не слышал?
— Слышал.
— Ну…
— Ну, а выходить не хочу.
— Почему это?
— Апатия души у меня.
— Чего-чего? — переспросила Марина.
— Настроение неважное.
— Задачку не решил? Я дам списать.
— Задачку решил.
— Вазу разбил? Я недавно дома уронила. Так испугалась, прямо задрожала. Очень дорогая ваза. А она — ничего, целая. На ковер упала.
— У нас тоже все вазы целы, — сказал Димка. — Три штуки. Тюльпанами набиты. — И добавил. — Один дядька маме подарил.
— В редакции подарили? — с любопытством спросила Марина.
— Скажешь тоже! — нахмурился Димка и принялся деловито открывать окно. — Просто… один сапожник.
— А… почему?
— Откуда я знаю! — Димка рванул на себя набухшую раму. — Потому что это такой сапожник… Волшебный. Понимаешь? Он по воскресным дням ходит по улицам и, кого встретит, дарит цветы.
— Сочинитель! — Марина рассмеялась, и ровные зубы ее так открылись, так снежно сверкнули, что в груди у Димки похолодело.
— А тебе цветы дарили? — посмотрев за окно на улицу, тихо спросил он.
— Никто.
— Ну тогда… я подарю, ладно?
— Ты? — расширила и без того большие свои глаза Марина.
— Не веришь? Возьму и подарю!
— Ладно, — обрадованно закивала она. — Тоже будешь, как волшебник, да?
— Может быть.
— И сапожником тоже будешь?
— Ты что! — возмутился Димка. — Я буду… сказать, кем буду? Ученым. Может, даже и знаменитым. Вдруг открою какую-нибудь новую звезду. Тогда, может, и полечу на нее.
— Один?
— Что один?
— Один полетишь?
— Тебя, что ли, взять? Не испугаешься? Вдруг целый год придется лететь.
— Фантазер ты, Дима! — Марина снова засмеялась. — А вообще… пусть и год. Я согласна.
Перед зеркалом
Теперь Димка с бабушкой внимательно наблюдали за Надеждой Сергеевной. Раньше она не так уж часто смотрелась в зеркало. Некогда было: то на работу торопится, то дома пишет срочную статью и потом стучит на пишущей машинке, а еще — командировки, заседания, вечерние дежурства в редакции, встречи с людьми, о которых надо писать в газету. А идя домой непременно забежит в магазин и приходит, нагруженная тяжелой сумкой с продуктами: хоть и немногочисленная семья, а есть-пить каждый день надо.
Теперь ее будто подменили. И в большом зеркале, что вставлено в дверцу шкафа, внимательно оглядит себя, и немало времени проводит у туалетного столика с трехстворчатым зеркалом. Там же, на столике, появились новые цветастые тюбики губной помады, баночки с кремами и сиреневыми тенями. Из кладовки на столик перекочевала и коробка с электрошнуром и двумя десятками игольчатых, как ежики, бигуди, долго валявшимися без применения.
Ежедневные хлопоты перед зеркалом что-то изменили во внешности Надежды Сергеевны. Даже равнодушный к косметике Дымок охотно подтвердил бы это. Сидя на полу, он подолгу наблюдал, как молодая хозяйка втирает пахучие кремы, расчесывает щеткой волосы, накручивает их на горячие ежиковые бигуди. Правда, не совсем было ясно, одобряет ли зеленоглазый любимец семьи упорные старания одного из ведущих журналистов областной газеты похорошеть.
