Серафима Власова - Ансаровы огни
Слушал аксакала и Урал. И не выдержал. Нарушив обычай дедов и отцов, тут же сказал аксакалу, когда тот кончил петь:
— Хотя ты выдаешь себя за друга нашего, но поешь для нас чужие песни. Они нам не нужны. Твои слова покрыты льдом, хоть ты стараешься их покрыть ароматом сока сосен. Прости меня, аксакал, что юность учить тебя собралась, но нас ты от родной земли не оторвешь, в чужие страны не заманишь. И какие бы ты ни пел сладкие песни о красавицах далеких стран — у нас есть свои. Иди туда сам и наши сердца не тревожь!
Онемели все от таких слов Урала. Ведь аксакал — самый почетный гость. Он мог тут же самолично за дерзость речи ударить посохом юнца. И только было собрались старики, зашумев в испуге от слов Урала, остановить его, посмотрели на аксакала и увидели, что глаза у него злым огнем пышут, точь-в-точь, как у того незваного гостя, что к кошу Уралги на черном коне приезжал.
Вскочили старики и возмущенные хотели обрушить свой гнев на аксакала, а на его месте уж один курай на кошме лежал. Словно испарился старик, как вода из казанка.
Забылась вскоре в памяти людской встреча с аксакалом, но смелость Урала в памяти народа на долгие века улеглась.
С того времени еще больше распалилась шайтанова душонка. Понял он, что не просто будет сгубить Урала. Змея знает: души соколенка, пока он из гнезда не вылетел. Потом поздно будет.
Решил шайтан послать свою дочь к Уралу, чтоб убить его.
Возвращался Урал с охоты. Был поздний вечер. Весело под Уралом конь бежал. Тут же крутилась и собака.
На землю ложилась тишина и такая, что в ушах звенело от нее. И только слышно было, как неподалеку тихо шепталась волна с берегом небольшой горной речонки.
Но вдруг собака насторожилась и кинулась вперед. Урал — за ней.
На берегу он девчонку увидал. Она была в богатом уборе, по спине ее змеились две косы, а на шее самоцветное ожерелье сверкало.
Соскочил с коня Урал, подошел к девчонке, а у той слезы так и льются из глаз. На расспросы богатыря девчонка тут же сказку про себя сплела. Она-де дочь чужеземца-купца, отбилась от каравана. Хотя речь ее была плохо понятна Уралу, все же посадил он девчонку с собой на коня и к названой матери повез. Не мог же богатырь бросить ее одну.
Едет Урал с красавицей, а сам думает о том, чтобы просить названую мать взять найденку ей в дочки, а себе — в жены. Так понравилась она ему.
Гостью дома он накормил и лучшую кошму ей расстелил, названой матери дома не было, она в соседнее кочевье к сестре на свадьбу ушла.
В коше спать легла гостья, а Урал, как всегда летом, на кошме у коша лег.
Из-за гор выплывала луна и ударила светом в глаза Уралу.
Сбежал сон от Урала. А тут еще собака заворчала. «Что бы это могло значить?» — подумал про себя Урал. Он перешел в тень коша. Лег, а спать не мог. В глазах так и стояла гостья.
Вдруг за стеной коша шорох раздался. Будто кто-то тихонько ходил по кошме. Хотел было встать Урал, посмотреть, уж не случилось ли чего с гостьей, как она сама тихонько выбежала из коша, и в руке у нее нож блеснул.
Вскочил на ноги Урал, схватил гостью, а она, как змея, выскользнула и ветром к лесу понеслась…
И сколько ни бежал Урал, а догнать гостью не мог… только постукивали ее сапожки по земле.
Потом Уралу показалось, что не сапожки постукивают по земле, а копытца. И все же вот-вот он ее настигнет. Гостья стала уж спускаться с горы, и рука Урала протянулась к девичьей косе, как вдруг увидел он: не девчонка бежала перед ним, а самый настоящий бес постукивал копытцами. Тут бес кинулся между двух скал, словно нарочно выросших перед Уралом. Да успел его Урал за хвост схватить и нож вырвать. Завизжал бес и пропал за скалами, которые и по сей день Шайтановыми воротами называют.
Нож, на рукоятке которого поблескивал красный камень, Урал положил за пазуху, вытер пот с лица и домой подался.
А утром, когда названая мать воротилась, рассказал ей Урал про шайтанову гостью и нож показал. Вскрикнула названая мать. Ведь нож Ураима все люди кочевья знали…
* * *Сколько-то времени спустя принялся Урал в дальний путь собираться. Задумал отыскать родную мать и отца. Не раз он и раньше подолгу стоял у входа в пещеру, куда ушла его мать.
После же случая с гостьей и вовсе богатырь покоя лишился.
А время шло. Двадцатая весна над головой Урала прошумела. Он стал совсем великаном. Красотой — в отца и мать. Только в его жилах текла горячее кровь, чем у отца, и в сердце джигита мужества было еще больше. Одним словом, такое сердце он имел, в какое шайтану никак не пробраться.
Охотился он раз в горах и увидел, как птица орлан попала в когти рыси. А к слову сказать, очень любил птиц Урал, и они ему тем же отвечали. Даже ночная птица филин и та, когда шел Урал по лесу, радостью приветствовала его.
Схватил рысь Урал и голову ей свернул. И благодарный орлан человечьим голосом проговорил:
— Меня зовут Орлан-Черное перо. Триста лет живу я на свете — все вижу, все слышу, много знаю. Только сил стало мало, и кабы не ты — остались бы от меня сейчас только перья. Отныне я твой верный слуга. Проси о чем хочешь — помогу и делом и советом.
Урал, с удивлением разглядывая мудрую птицу, спросил:
— Скажи мне, Орлан-Черное перо, если ты все видел, все слышал, много знаешь, неизвестно ли тебе, что стало с отцом моим Ураимом и матерью Уралгой?
Услышав эти имена, встрепенулась птица и с жалостью посмотрела на юного батыра.
— Как не знать, как не знать? Не раз проносили меня крылья над кошем Ураима и Уралги, и всегда я радовался, глядя на их дружную работу, веселое житье… Да-а… Знаю и про то, откуда беда пришла.
И рассказал Орлан-Черное перо про историю Ураима и Уралги, о которой мы уже знаем.
Чем больше узнавал Урал, тем мрачнее становилось его лицо. А когда кончил Орлан говорить, тотчас спросил Урал:
— Черное перо, скажи мне скорей, живы ли сейчас мои отец и мать? Может, все еще ищут друг друга?
Орлан как будто смутился, виновато посмотрел на Урала:
— Никто не знает, где они сейчас. Одно могу сказать: не встретились они, потому что встречи искала только Уралга, а отец твой, когда попутал его шайтан, сам не знал, куда шел и зачем шел… В том-то и беда. Если б сердце его прозрело, нашел бы он дорогу к родному очагу.
— Скажи мне скорей, Орлан-Черное перо, что нужно сделать, чтобы сердце моего отца стало таким, каким было когда-то?
— Всему виной шайтан. Он породил между людьми вражду и неверие. Он убил змеиным ядом сердце и твоего отца.
— Найду шайтана, из-под земли вытащу и убью. Даю в том слово джигита!
Улыбнулся Орлан-Черное перо, мудрая птица, но тут же грустно качнул головой.
— Хорошо говоришь. Но убьешь злого беса, что дальше? После великого смятения земного порвалась золотая нить, соединявшая сердца любящих людей и верных друзей. Убив шайтана, ты сделаешь только полдела. А все дело — собрать золотую нить. Когда-то легко она вела торною дорогой — ходами пещерными, а сейчас ни ее не видно, ни путей между пещерами.
— Я сделаю и это, — горячился Урал.
— Да-а, — устало прикрыв глаза, промолвила вещая птица, — молодость легка на подъем, как майское облако, и так же быстро тает в лучах жаркого солнца… Подумай, на сколько частей, маленьких песчинок рассыпалась золотая нить под ударами гнева Земли-матушки. Разве под силу одному человеку, даже такому джигиту, как ты, собрать ее воедино?
— Что же делать? — загрустил Урал.
— Малые птицы, спасаясь от сильного врага, собираются в стаю. Созови и ты людей, и все вместе убьете шайтаново семя в злых душах и проложите нить любви и дружбы от сердца к сердцу. Ведь Земля-матушка ждет именно этого, чтобы открыть людям все свои богатства.
Хоть и молод был Урал и горяч до безрассудства, но понял он своим живым умом: много должно пройти времени, чтобы вытравить из людей шайтаново семя. Видел он, как баи и шаманы из-за золота грызли глотки друг другу, знал также, что хоть и много добрых людей на земле, но каждый кош стоит сам по себе. И вправду, молодому джигиту одному не под силу сделать это. Он готов последовать совету мудрой птицы, но ведь сколько времени пройдет! Не дождутся того Ураим и Уралга — отец и мать его — сгинут в пропастях земных. Нет, он сегодня, сейчас же, немедленно пойдет навстречу главному врагу-шайтану — смертью его разбудит сердце Ураима, и вместе они найдут мать, заблудившуюся в слепых пещерах.
— Доброго тебе пути, смелый джигит, — сказал Орлан. — И вправду, пока ничего другого не придумать. Запомни хорошо: придет трудный час — только крикни: «Черное перо, ко мне!», и я помогу тебе со своей орлиной стаей.
— Спасибо, добрая птица, — проговорил Урал и поспешил в свое кочевье, чтобы начать поиски шайтана.
А тот, словно узнав про дерзкие мысли молодого джигита, был уже тут как тут. Боялся, видно, как бы не прибавил в силе молодой батыр.
