Елена Серебровская - Начало жизни
Маленький круглый булыжник просвистел над Машиным ухом. Ее не сразу заметили.
— Уходи, дура такая! — закричал Виктор.
— Не стыдно, не стыдно! — кричала Маша. Слёзы начали капать у нее из глаз от обиды, что мальчишки не хотят ее слушать.
Тем временем рыженький убежал далеко. «Выйди только на нашу улицу!» — кричал ему вдогонку Виктор, Грозя кулаком. Потом гикнул, и орава скрылась в переулке.
Дома всё было рассказано за обедом.
— Так им и надо, какие цены дерут за булку, за мыло! — сказала сердито няня.
— Детей булочницы Розы никогда не бьют, — возразила Маша.
— Чему вы учите ребенка, Татьяна Дмитриевна! — рассердилась мама. Дочке же объяснила: — Никогда не говори «жид», это обидное, ругательное слово. Надо говорить — еврей.
— А евреи хорошие или плохие?
— Разные бывают. Русские тоже со всячинкой: есть хорошие, а попадаются и подлецы.
— Вроде хозяина нашего дома, — добавил папа.
— А немцы хорошие?
Отец задумался:
— Иноземная армия, которая пришла завоевывать другую страну, не может быть хорошей. А немцы тоже разные. Говорят, и у них заваривается…
— Те немцы, которые домой бегут, те — хорошие, пожалуй, — это мама сказала уже не Маше, а отцу. — Вообще, народов плохих нет, есть плохие люди. Всех под одну гребенку стричь не годится. Хорошие люди, значит, честные.
— Хороший тот, кто честный и кто трудится, работает, — сказал отец. — Дармоеды все плохие.
Плохие, хорошие… Разберись, попробуй. Нет, хороших немцев Маша еще не видела. Она видела виселицы за железнодорожным мостом: высокие, в виде ворот, и на каждой висело по два человека. «Почему они не спрыгнут вниз? — спросила она няню. «Они уже никогда не спрыгнут» — ответила няня и повела ее подальше от этого места. Позднее Маше пришлось однажды играть в игру под названием «виселица». На бумажке было написано длинное слово, в котором пропускались все буквы, кроме первой и последней. Надо было угадывать пропущенные буквы. За каждую ошибку рисовалась черта для виселицы. Кто не угадывал буквы правильно, того «вешали» на этой виселице. Когда однажды «повесили» Машу, она взглянула на кривого нарисованного человечка, изображавшего ее, и вдруг закричала: «Не хочу, не смейте!» Этой игры она стала избегать.
Вечером отец рассказывал детям сказки. Особенно любила Маша сказку про змея и цыгана. Страшного огромного змея маленький хитрый цыган мог обдурить запросто. Как хорошо он отвечал на угрозу змея «я тебя съем»: — «Не съешь, подавишься!» И дети со смехом повторяли эти слова: «Не съешь, подавишься!»
Эта сказка вселяла веру в лучшие времена. И Маша, ложась спать, повторяла, грозясь кому-то неизвестному:
— Не съешь, подавишься!
Маша продолжала ходить к железнодорожному мосту. Она часами сидела на зеленом откосе, провожая глазами проезжающие поезда.
Иногда в вагонах виднелись худые изможденные женщины с полумертвыми детьми на руках. Проезжая мост, женщины взывали к людям, которые попадались на пути: «Дайте ж хоть что-нибудь, хоть шматочек хлебца, або макухи! От Каледина бежали! Добрые люди, подайте голодающим».
Маша со страхом поглядывала на этих несчастных. Иногда поезда останавливались, люди выходили. Не раз видела Маша, как они догоняли тронувшийся состав и на ходу, с трудом, старались влезть в красные товарные вагоны. Им протягивали навстречу руки. Подножек не было.
Маша слышала названия станций: Лозовая, Конотоп, Чугуев, город Изюм.
Воображая город Изюм, Маша видела улицы, где на каждом углу стояли лотки со свежим хлебом. Здесь каждому давали по хлебцу бесплатно. Хлеб, конечно, был пеклеванный, с изюмом. В таком городе у каждой подворотни стояли столы, и девушки в белых фартуках большой поварёшкой наливали каждому густой бор с чесноком и салом. Город носил такое имя потому, что в нем не было голодных, в нем каждого кормили досыта.
Она так поверила в выдуманный ею город, что однажды, когда няня жаловалась, что не из чего варить обед, Маша сказала ей просто:
— А ты бы съездила в город Изюм и привезла чего-нибудь.
Мама всегда учила Машу быть доброй и делиться с другими. Маша легко уступала Ниночке лучший кусочек, — Ниночка же была маленькая. Маша уступала его легко и почти весело, потому что так делала мама, отдавая всё лучшее детям. Маша становилась похожей на маму и вырастала в собственных глазах. Иногда мама давала Ниночке какое-нибудь крошечное печенье и, перехватив ожидающий взгляд Маши, говорила, улыбаясь:
— Ты у меня большая, ты мышку поймаешь.
Как-то к ним зашла мамина старшая сестра, тетя Наташа. Уходя, она погладила Машу по голове и сказала:
— Помнишь, Машенька, где я живу, не забыла? Так приходи ко мне сегодня вечером, у меня будет пирог с капустой.
Целый день Маша думала о пироге. Когда наступил вечер, она вышла на улицу. Под окнами гуляла девочка из соседнего дома, Оля, годом постарше Маши.
— Пойдем к моей тете, у нее сегодня пирог с капустой, — сказала Маша Оле.
Оля стеснялась идти. Но устоять против такого приглашения девочке, которой всегда хотелось есть, было трудно. Они пошли, и спустя пять минут Маша уже дергала деревянную ручку звонка.
Тетя Наташа открыла. Увидев двух девочек вместо одной, она поморщилась.
— Это Оля, мы вместе играем, — объяснила Маша.
Тетя Наташа, обычно болтливая и веселая, замолчала. Молча вынула она из духовки коричневый поджаристый пирог из ржаной муки. Пряный, чуть хмельной запах печеного ржаного теста бил в ноздри.
Тетя сняла пирог с противня, переложила на чистое суровое полотенце, чтоб он остыл, и ушла в другую комнату. Девочки сидели молча, разглядывая фотографий и открытки на стене. Вдруг тетя позвала Машу:
— Маша, зайди сюда на минуточку.
Маша вышла за дверь.
— В другой раз, когда я тебя зову, не приводи с собой всяких уличных девчонок, — сказала тетя шёпотом. — У меня на своих-то не хватает, а тут еще чужих угощать.
— Она не уличная, — робко ответила Маша. — Потом, мама велит делиться.
— Всех не накормишь. Раньше надо о своей семье думать. Каждый за себя стоит. Вот теперь я разделю твой кусок на двоих.
Теткин шёпот казался каким-то гусиным шипением. Наконец, тетка умолкла, открыла дверь, и они прошли на кухню.
Оля сидела, глядя на пол и ничего не говоря. Тетка Наташа отрезала от пирога длинную полосу, потом разделила ножом пополам. Этот кусок она разрезала еще на две части и дала Маше и Оле.
— Спасибо, — сказала Маша и встала со стула. Оля тоже сказала спасибо, облегченно вздохнула и откусила кусок горячего пирога. Они вышли на улицу, кусая пирог и бережно собирая в ладонь кусочки капустной начинки.
Виляя хвостом, у ворот Машиного дома их встретила Жучка, приблудная дворовая собака. Ее никто не кормил, но она, тем не менее, исправно несла свою службу.
— Дадим ей по кусочку корочки, а? Мы ведь не жадные, — твердо сказала Маша подруге. Обе отломили по маленькому кусочку корочки и кинули Жучке. Та в один миг сжевала угощение и благодарно помахала хвостом, глядя детям в глаза.
Маша положила в рот последний кусочек пирога. Она жевала его медленно, со смаком.
«А мы твоим пирогом не только с Олей, даже с Жучкой поделились», — думала она, вспоминая тетку. И хотя пирог вовсе не утолил голод и можно было бы спокойно съесть еще два таких куска, Маша всё же чувствовала некоторое торжество. Тетка рассуждала нехорошо. Почему она говорила за дверью и шёпотом? Если б это было хорошее, она сказала бы громко, при Оле.
Глава третья
Тетя Зоя — сестра тети Наташи, но тетя Зоя лучше. Она совсем молоденькая, очень громко и весело смеется и часто играет с детьми, — Маша за это любит ее. Она добрая и, наверно, не рассердилась бы, если б ей пришлось дать кому-нибудь лишний кусок пирога. У нее длинные темные косы, а вокруг лба волосы завиваются во все стороны маленькими пружинками.
