Рене Госинни - Глупости маленького Николя
— Ага, — сказал директор, — сейчас поглядим.
Он прошел между партами, посмотрел мой замок, пирог Альсеста, карту Аньяна, самолеты Жоакима, белый лист Клотэра, красные листы Максана и Жеофруа и морские бои Эда и Руфуса.
— Ну и что должны были рисовать эти юные художники? — спросил директор.
— Яблоко, — ответила учительница.
И в четверг директор оставил нас всех после уроков.
БИНОКЛЬ
Сегодня Жоаким пришел в школу с биноклем.
— Вчера я помогал маме убираться на чердаке, — объяснил он, — и нашел его в сундуке. Мама сказала, что папа купил его ходить в театр и на футбол, но потом он сразу купил телевизор, и больше бинокль ему не понадобился.
— И мама разрешила принести его в школу? — спросил я, потому что знаю наших родителей — они не очень любят, когда мы приносим в школу разные штуки.
— Нет, — ответил Жоаким, — но в обед я принесу его домой, мама ничего не узнает и все обойдется.
— А что делать с биноклем в театре и на футболе? — спросил Клотэр. Он хороший приятель, только никогда ничего не знает.
— Какой же ты все-таки глупый, — сказал Жоаким. — Бинокль нужен, чтобы видеть все издалека!
— Да, — сказал Максан. — Есть такое кино с военными кораблями — там один капитан смотрел в бинокль и видел все вражеские корабли, и бум! бум! бум! — их топил, а на другом, вражеском корабле был его друг-капитан, с которым они давно не встречались, и этот капитан с биноклем его спас, но тот не захотел за это пожимать ему руку, потому что капитан потопил его корабль, он сказал, что они помирятся только в конце войны, но они помирились раньше, потому что корабль капитана с биноклем тоже потопили, и друг-капитан его спас.
— А в театре и на футболе то же самое, — сказал Жоаким.
— Во как! — сказал Клотэр.
Но я Клотэра хорошо знаю. Я понял, что он ничего не понял.
— Дашь посмотреть? — закричали мы.
— Ладно, — ответил Жоаким. — Только Бульону не попадайтесь, а то он заберет бинокль и тогда мне влетит.
Бульон — это наш надзиратель, но его не так зовут, и он — как наши родители: не любит, когда мы приносим в школу разные штуки.
Жоаким показал нам, как лучше смотреть в бинокль: надо покрутить одно колесико, но сначала видно плохо, а потом — замечательно, другой угол двора совсем рядом. Эд рассмешил нас — он пытался смотреть в бинокль на ходу. Мы все так попробовали. Кажется, что вот-вот столкнешься с кем-нибудь вдалеке.
— Осторожней с Бульоном, — сказал Жоаким, нервничая.
— Да ну, — сказал Жеофруа, держа в руках бинокль, — я его вижу, и он сюда не смотрит.
— Это же здорово, — сказал Руфус. — В бинокль Жоакима можно следить за Бульоном и спокойно играть на перемене.
Это была гениальная идея! Больше того — Жоаким сказал, что бинокль поможет нашей банде сражаться с врагами, потому что мы сумеем за ними наблюдать.
— Это как с военными кораблями? — спросил Клотэр.
— Точно! — ответил Жоаким. — К тому же кто-нибудь из нас станет издалека подавать сигналы, и тогда мы будем знать, что происходит. Давайте прямо сейчас и проверим.
И это была гениальная идея. Мы отправили Клотэра в другой угол двора подавать нам сигналы.
— Какие сигналы? — спросил Клотэр.
— Да какие угодно, — ответил Жоаким. — Можешь строить рожи, махать руками…
Но Клотэр не желал никуда идти — ему тоже хотелось посмотреть в бинокль. А Эд сказал, что если он не пойдет, то получит по носу, потому что если ты в банде, надо себя тренировать для борьбы с врагами, и если он этого не сделает, то будет подлецом и предателем. И Клотэр пошел.
В другом углу двора он повернулся к нам и стал махать руками, а Жоаким смотрел в бинокль и смеялся. Потом я тоже посмотрел. И правда — Клотэр выглядел очень смешно: показывал язык и косил глазами. Мне казалось, что его можно потрогать. И вдруг, совсем близко от Клотэра, я увидел Бульона и быстро отдал бинокль Жоакиму. К счастью, в том углу двора Бульон не смотрел на нас: поговорив с Клотэром, он ушел, качая головой. Клотэр прибежал обратно.
— Он спросил, не спятил ли я, — сказал нам Клотэр. — Стоять в одиночестве, кривляться и махать руками.
— А ты сказал ему, зачем ты это делал? — спросил Эд.
— Ну нет, месье, — ответил Клотэр. — Я не подлец и не предатель!
Альсест, который еще не видел Клотэра в бинокль, потому что доедал булку, вытер руки и попросил Клотэра вернуться. Но Клотэр сказал, что ему надоело, и теперь наша очередь идти и подавать сигналы, а если мы не пойдем, то будем подлецами и предателями. В его словах был смысл, и тогда Жоаким дал ему бинокль, и мы все отправились в другой угол двора и принялись корчить рожи Клотэру и махать руками. И тут услышали суровый голос Бульона:
— Долго вы еще тут будете кривляться? Я уже видел здесь одного ненормального, а теперь и вы туда же! Глаза на меня! Я не знаю, что вы замышляете, но предупреждаю — я за вами слежу, шалопаи!
Тогда мы вернулись к Клотэру, и он сказал, что нашел еще одну классную штуку: он перепутал концы бинокля и посмотрел через большие стекла. Так можно видеть все вдали, но очень маленьким.
— Шутишь? — спросил Руфус.
— Нет, — сказал Жоаким, — это правда… Давай бинокль, Клотэр… Хорошо… Теперь вы очень-очень далеко и очень маленькие… И Бульон такой же маленький за вами…
Мы надеемся, что Бульон отдаст бинокль Жоакиму после уроков. Во-первых, потому что Жоаким — наш друг, и мы не хотим, чтобы его наказали. А во-вторых, на следующей перемене Бульон следил за нами в бинокль — и нас почти всех оставили после уроков.
НАКАЗАНИЕ
— Что ты сказал? — спросила мама.
Я очень обиделся, поэтому повторил маме, что я сказал, а мама ответила:
— Если так, сегодня не получишь мороженого.
Это было очень несправедливо. Потому что каждый день в половине пятого мимо дома проезжает со своей тележкой и колокольчиком продавец мороженого, и мама дает мне денег. Мороженое у него бывает шоколадным, ванильным, клубничным и фисташковым, я их все очень люблю, но особенно — клубнично-фисташковое, потому что оно красно-зеленое. Продавец его продает в вафельных стаканчиках, в бумажных и на палочке. Я согласен с Альсестом: он говорит, что вафельные лучше всего, потому что бумажные стаканчики и палочки мы не едим, так что какой от них прок? Но с бумажным стаканчиком дают еще такую замечательную ложечку, а палочки приятно сосать, только это не очень удобно, потому что иногда мороженое падает на землю и его очень трудно подбирать.
Я заплакал и сказал, что если не получу мороженого, то убью себя.
— Что здесь происходит? — спросил папа. — Кого-то душат?
— Происходит то, — сказала мама, — что твой сын был очень груб и непослушен, и я его наказала. Сегодня он не получит мороженого.
— Ты очень правильно поступила, — сказал папа. — Замолчи, Николя! Ты и вправду стал невыносим в последнее время. Перестань реветь, тебе это не поможет. Надеюсь, это послужит тебе уроком.
Тогда я вышел из дома и уселся в саду. Я думал так: совсем не надо мне их противного мороженого, мне вообще все равно, я уйду из дома и стану очень богатым, буду скупать земли. Жеофруа мне сказал, что его отец разбогател на скупке земель, и однажды я тоже вернусь домой на личном самолете и войду с огромным клубнично-фисташковым мороженым в руках, вот увидите!
В сад с газетой вышел папа. Он посмотрел на меня и уселся в шезлонг. Время от времени он отрывался от газеты и поглядывал на меня. И вдруг сказал:
— Как все-таки жарко сегодня.
Но я не ответил. Тогда папа вздохнул и опять погрузился в чтение. Потом снова посмотрел на меня и сказал:
— Не сиди на солнце, Николя, иди в тень.
Я подобрал на дорожке камушек и бросил его в дерево, но промазал. Тогда я взял другой, кинул его и опять промазал.
— Ладно, — сказал папа. — Если хочешь дуться — мне все равно, но тебе это никак не поможет, мой мальчик. И хватит швыряться камнями!
Я выбросил все собранные камушки и палочкой помог муравьям донести ношу.
— Когда он приезжает, этот замечательный продавец мороженого? — спросил папа.
— В половине пятого, — ответил я.
Папа посмотрел на часы, вздохнул, взял газету, потом опустил ее и сказал:
— Почему ты такой грубый, Николя? Видишь, что потом происходит? Думаешь, нам с мамой приятно тебя наказывать?
Я заплакал и сказал, что это несправедливо, и я не хотел так говорить.
Папа встал с шезлонга, подошел ко мне, наклонился и сказал, что нужно быть мужчиной, а мужчины не плачут. Он вытер мне нос, погладил по голове и сказал:
— Послушай, Николя, я пойду поговорю с мамой. После этого попросишь у нее прощения и дашь слово, что больше никогда, никогда так делать не будешь.
— Да, еще бы! — обрадовался я.
