Ольга Русанова - Сестры
«Очень уж молода», — невольно подумал майор.
Тамару Петровну нередко принимали за начинающего педагога. Вначале это ее очень смущало, и она старалась придать себе солидность излишней строгостью. Ей казалось, что иначе ее не станут слушаться, чего доброго еще примут за школьницу. Но скоро она поняла, что дело не в напускной твердости. И если она порой бывала уж слишком сдержанна и на первый взгляд могла показаться строгой, то это потому, что теперь у нее было большое горе — она потеряла мужа на войне. Как же ей было не понять новую девочку, всю боль ее не зажившей еще раны!
— Нет, я понимаю, — повторила Тамара Петровна.
Со двора доносились голоса девочек, игравших в палочку-выручалочку. Кто-то со смехом пробежал под самым окном и, запыхавшись, крикнул:
— Чур, не я!
Майор резко, на каблуках, повернулся и посмотрел на раскрытое окно, на колыхавшиеся длинные занавески. Нет, Жене не пришлось играть ни в палочку-выручалочку, ни в горелки. И ему вспомнился лес и тесная землянка, где больше месяца пролежала найденная партизанами девочка с обмороженными ногами… А вот партизаны через болото пробираются из окруженного фашистами леса. Девочка вместе с разведчиком Самариновым едет верхом на Воронке. Она знает: что бы ни случилось, как бы ни было страшно, надо молчать… Хвост колонны уже перебрался через шоссе. Все тихо. Вдруг из-за кустов фашисты открывают огонь. Раненый Воронок взвивается на дыбы, а потом во весь опор несется по открытому полю. Вдогонку летят вражеские пули…
— А родные у нее есть? — спросила Тамара Петровна. — Остался хоть кто-нибудь?
— Никого! — ответил майор. — Уцелеть могла только ее младшая сестра Зина. Но она потерялась. Никаких следов, как в воду канула.
— Что значит «никаких следов»? Искать надо — и найдется!
Она встала из-за стола, выпрямилась, и майор почувствовал, что эта мягкая, добрая женщина — уверенный в себе, твердый, умелый педагог, она знает, чего хочет.
— Да разве ж мы не искали! — подхватил он. — Только попробуй найди песчинку на дне морском!
В дверь постучали. В кабинет вошла Нина Волошина. За Ниной робко протиснулась Галя Гришина. Лицо ее распухло от слез.
— Тамара Петровна, это потому что… потому что… — начала Нина скороговоркой.
Тамара Петровна мягко перебила ее:
— Пожалуйста, без «потому что». Расскажи толком: что случилось?
— Это потому что… потому… Мы хотели, чтобы у всех девочек трубочисты были, вот!
— Какие еще трубочисты?
Галя молчала и только всхлипывала тихонько. Нина тяжело вздохнула и приподняла край фартука.
— Вот! — сказала она и высыпала кукол на стул. — Только Галя тут ни при чем. Это я ее научила!
Звук «л» Нина не умела произносить, и получилось «научива».
— Как же так? — Тамара Петровна заговорила еще тише, чем обычно. — После обеда ты девочкам мешала отдыхать. Теперь научила Галю испортить куклы. Стыдно! Нехорошо!
Галя всхлипнула громче и стала тереть глаза кулаками. Руки были точно в фиолетовых перчатках. Тамара Петровна быстро подошла к Гале, нагнулась и отняла эти фиолетовые руки от ее лица:
— Безобразницы вы этакие!
— Я хотела, чтоб трубочисты получились! — выдохнула Нина и виновато потупилась.
— Но они не получились, — сочувственно проговорил майор. — Я вижу, Тамара Петровна, дело у вас семейное, мешать не смею.
Он надел фуражку и приложил руку к козырьку.
Тамара Петровна пошла его проводить. В вестибюле майор остановился.
— Мне бы с Женей повидаться, — нерешительно проговорил он. — Все-таки надолго ведь расстаемся.
— Не стоит, пожалуй. Ведь уж простились. А то снова переживания, слезы… Право, не стоит.
Стараясь как можно тише ступать своими сапогами, майор прошел через вестибюль к выходной двери, виновато улыбнулся и протянул Тамаре Петровне руку:
— Есть не стоит!
Глава шестая. Бочка
Лида с Женей долго сидели в зале на диване и ждали, когда Нина с Галей вернутся от завуча. Женя опять стала осматривать эту большую уютную комнату. Так вот где ей придется теперь жить, учиться, отдыхать!
На круглом столе аккуратно сложены книги, кубики, картинки. На окнах полно цветов. В простенке высится странное деревцо; его тонкие, гибкие ветки усеяны твердыми, как гвозди, узкими листьями. Женя таких деревьев и не видывала. Она подошла к нему, потрогала колкие листья. А пройдешь мимо — ветки так и пустятся за тобой вдогонку, точно эта колючка живая.
— Где Галя? Где Нина? — В зал гурьбой вбежали младшие. — Где куклы? Мы их отмоем, ничего!.. А Тамара Петровна, наверное, рассердилась…
Лида тоже тревожилась: что с девочками? Почему их так долго нет? Она уже раскаивалась, что, желая «соблюсти все педагогические правила», послала их к завучу. Лида мечтала стать учительницей и на будущий год собиралась в педагогическое училище. Но ведь педагогу полагается быть сдержанным и непогрешимым, и Лида, не желая показать, что ошиблась, проговорила с напускной строгостью:
— С нашей Ниной вечно истории!
Женя, конечно, не подозревала, что перед ней «педагог», и нахмурилась: уж больно строга эта старшая. Видно, не очень-то она любит свою Нину.
А Лида, заметив Женины сдвинутые брови, решила: «Жене скучно!» Взяла со стола большой толстым альбом и стала показывать открытки.
Наконец послышался знакомый скрип туфель.
— Идут! — закричала Маня Василькова.
— Что, Ниночка, попало? — с тревогой спросила Лида и подвинулась, уступая место на диване.
— Ничего не попало! — Нина тряхнула головой.
— Нет, сначала попало, — вмешалась Галя, карабкаясь на деревянную ручку дивана, — а потом ни чего…
— Потому что мы сами пришли и сами признались, — подхватила Нина, размахивая руками, — и потому что больше не будем!
Женя медленно перелистывала толстые страницы альбома. Нина придвинулась к ней, стала тыкать пальцем в картинки:
— Вот море — Айвазовский. А вот лес — картина Шишкина…
— В такой лес попадешь — и не выберешься! — Галя зажмурилась. — Страшно!
Женя улыбнулась:
— В лесу совсем не страшно. Надо только с компасом ходить, тогда не заблудишься. У него стрелка прямо на север показывает. А если нет компаса…
И она объяснила, как определить север: где мох на деревьях растет, та сторона и север. Тропинки нет: Надо на дерево залезть — сверху далеко видно. А ночью ищи Полярную звезду…
Нина во все глаза смотрела на новенькую:
— Ты в лесу была? Одна?
— Ага, — мотнула головой Женя.
Вдруг Нина рукой зажала рот и сквозь пальцы громко прыснула:
— Старшая, а «ага» говоришь! Надо говорить не «ага», а «да».
Женино лицо залилось краской.
— Нина, нельзя так. Как тебе не стыдно! — вмешалась Лида.
Но Нина стояла на своем:
— Стыдно обманывать, а я говорю правду! Ты же сама сказала — правду всегда надо говорить. «Ага» — это некультурно и невежливо. Вот!
Женя покраснела еще больше и сделала вид, будто все еще разглядывает «Сосновый бор» Шишкина.
Лиде стало жаль ее, но как тут выпутаться?
— Нина, не приставай! — рассердилась она. — Ты мешаешь старшим!
Ни слова не говоря, Нина сползла с дивана и убежала. Из коридора донесся ее голос:
Выходила на берег Катюша,На высокий берег, на крутой…
У Нины не было ни голоса, ни слуха, но это ее нисколько не смущало, и она распевала во все горло.
«…берег, на крутой…» — вполголоса подхватила Женя.
На фронте все пели эту песню. Вася Павличенко бывало как затянет ее, так с хитрым видом и подмигивает Жене. И дядя Саша посмеивается: «Катюша, споем про Катюшу!»
Дядя Саша… Женя горько вздохнула. «Хоть бы одним глазком на него взглянуть!» подумала она, не подозревая, что всего несколько минут назад дядя Саша был здесь, рядом, и стоило ей только выбежать в вестибюль…
Весь вечер Женя еще дичилась девочек. Но с нею все время была Лида, старалась ее занять — предлагала сыграть в шашки, в шахматы, в поддавки. Но Женя только качала головой: «Не стоит!» Наконец она все же призналась, что любит «забивать козла». И Лида, хоть она терпеть не могла домино, стала терпеливо выстраивать на столе заборчики из черных костяшек.
Девочки играли партию за партией. Новенькая так и грохотала костяшками.
— Знаешь, ты не очень стучи, — осторожно заметила Лида. — И потом вот: «Забивать козла». По-моему, это не очень хорошее выражение. У нас девочки так не говорят.
Женя смутилась, покраснела, смешала костяшки:
— Ладно, не стоит.
И как Лида ее ни уговаривала, играть больше не стала.
Девочки долго молча сидели у окна. «Что она еще любит?» — ломала голову Лида. И вдруг вспомнила:
— Да, ты еще нашей самой главной комнаты не видела!
