Лев Разгон - Шестая станция
— Чего ж вы так на нем, на динамите, сидите? А то ведь сосна — она любые кишки подхватит!..
— Ишь как в этом Тихвине у комсомольцев языки подвешены! Нет, от моего жара динамит не взорвется. А вот с куревом, с огнем сюда лучше не ходить. Пальнет — вся округа костей не соберет! Вот будем камень для стройки рвать — посмотришь, как это бывает.
— Вы будете рвать?
— Мы будем рвать.
— А как вы называетесь?
— А называемся мы взрывниками.
— А мне можно взрывником?
— Как же, конечно, можно. Как тебе стукнет лет сорок, приходи. Докажешь, что руки у тебя ловкие и в голове правильно шарики вертятся, и возьмем. Да ногу свою поправь — у нас бегать надо проворно…
Здесь и будет станция
Теперь Гриша не обиделся за ногу… Шутки шутить мы умеем в Тихвине не хуже, чем на Волховстройке. А вот этот домик да эти ящики и дядьки эти, взрывники, — это, пожалуй, стоящее! В тихом Тихвине не только взрывников, рабочих-то настоящих было раз, два — и обчелся. Недаром веселый секретарь укома Ваня Селиверстов как-то невесело обмолвился, что у них в городе единственное настоящее производство — это монастырь с чудотворной иконой божьей матери… «Там работают, да!»
Когда пришла бумажка из губкома, чтобы выделить на Волховстройку два десятка комсомольцев, Гриша Варенцов до самого председателя укома партии дошел — просил, чтобы послали. В городе тихо, все стоящие ребята ушли на фронт. Как соберется Гришина ячейка заседать, всегда почти кто-либо из девчат, озоруя, запоет: «Восемь девок, один я». Ну, пусть у Гриши одна нога с изъянцем, — сила есть, голова варит, хочется настоящего дела!
Пока добирались до Званки, Варенцов рассказывал своим товарищам все, что он слышал и читал про большущие заводы, огромные электростанции. В его вдохновенных рассказах из могучих валов выползали огненные рельсы; по эстакадам бегали вагонетки с каменным углем; высоченные трубы извергали черный дым… Все это Гриша вычитал в книгах Рубакина — единственных, где про это говорилось.
Гриша знал, что на Волховстройке еще нет ни труб, ни рудников, ни огромных машин. А все-таки у него екнуло сердце, когда они перешли мост через Волхов и поднялись на гору. Кроме стоявшей на рельсах какой-то похожей на странного жука машины с закопченной трубой и свисающим беспомощно ковшом, никаких других машин не было. Ничего, собственно, не было, кроме Волховского проспекта, Пещерного города, Лягушкиной дачи, кроме нескольких десятков тачек, мотков проволоки…
Шумела широкая, суровая и бурная река, и рисунки плотин в книгах Рубакина не помогали представить себе, как можно ее перегородить. Редкий сосновый лес подступал к высокому и крутому берегу. За леском было небольшое поле, потом начинался чахлый кустарник, а дальше, куда ни погляди, тянулись унылые кочковатые болота…
— «Здесь будет город заложен назло надменному соседу…» — бодро продекламировал Гриша.
И, чтобы заглушить противное чувство растерянности, начал рассказывать о том, что будет, что они, тихвинские комсомольцы, здесь построят… Река перегорожена огромной, во-от такой высокой плотиной… Стоит электростанция — во-от такая высоченная!.. По проводам бежит электричество в Питер и сюда, видите, вот сюда… А здесь будут заводы! Трубы во-от! А поодаль — город! Весь из во-от таких высоких домов, как в самом Питере! А вместо этого болота — парк! А на реке — моторки и эти… с парусами… как их? Яхты!
И пока они дошли до конторы, и потом — когда шли в барак, и тогда, когда устраивались в нем, а потом до поздней ночи сидели на бревнах под окнами барака, и на другой день, когда пошли на берег лес сортировать, Гриша не переставал рассказывать про то, что здесь будет… И, по мере того как он, увлекаясь, перебивая самого себя, рисовал это будущее, Гриша все яснее и яснее представлял его себе. Да, и высокие каменные дома, и огромные каменные клубы, и гладкие каменные мостовые, и парк, и моторки, и белокрылые яхты… И что для этого надо? Разбить белых и построить станцию!..
Война рядом
После работы Гриша забегал за газетой в красный уголок, садился с ребятами под окнами барака и начинал читать ее вслух. Он читал, и начинало казаться, что белые везде, что они, как черви, ползут со всех концов… Генералы, генералы, адмирал Колчак, генерал Деникин, генерал Юденич… Каждый день печатаются в «Новоладожской коммуне» короткие оперативные сводки, и каждая из них наполняет тревогой, желанием самому вмешаться в эти страшные и грозные события, быть там, с Красной Армией…
— «Оперативная сводка от тридцать первого августа тысяча девятьсот девятнадцатого года, — читает громко Гриша. — Западный фронт. Севернее озера Сапро под натиском противника наши отошли к реке Саба. В двадцати трех верстах западнее Струги Белые мы заняли ряд селений. В Двинском районе бои у двинских предмостных укреплений. Восточнее наши под натиском противника отошли на правый берег Двины…»
Сейчас ребята начнут расспрашивать про то, что непонятно. А Гриша и сам многого не понимает. Не понимает, где же находятся река Саба и место со странным названием «Белые Струги», и непонятно, что означает «предмостные укрепления», и непонятно, почему белогадов — белое офицерье, бандитов генералов — надо называть вежливым словом «противник»… Ну да — они же против. Против их станции, против Ленина и большевиков, против красной Москвы и красного Питера, против него, Гриши, и всех его товарищей, против сирот из Ладожского детского дома — против всего своего, доброго, рабочего!
Генеральские фамилии напоминали луну. Они появлялись тоненьким узким серпом на серых страницах газет, потом с каждым днем и неделей раздувались, становились больше, грознее, они восходили на небосклон огромным красным, как кровью напоенным, чудовищем, а потом они начинали уменьшаться в объеме, становились всё меньше, сходили с газет, и на смену одной генеральской фамилии появлялась другая — опять становящаяся с каждым днем все грознее. Сначала самым страшным генералом был даже не генерал, а адмирал — адмирал Колчак. Он взошел где-то далеко, в Сибири, а потом стал расти и расти и, когда подошел к Волге, стал огромным и грозным… Все тогда шли на Колчака, комсомольцев мобилизовывали на Колчака, и они строем шли на вокзал и с посвистом пели:
В кровожадного бандитаМы вонзим свои штыки.Пролетариям защита —Наши красные полки…
А потом Колчака стали бить, все меньше он стал упоминаться в сводках, и только в веселых частушках, которые печатал в «Новоладожской коммуне» поэт, подписывавшийся «Новоладожский пролетарии А. Прокофьев», еще иногда доставалось Колчаку:
Удирал Колчак от Волги,Хорошо, что ночи долгиИ сейчас не отдохнуть:Лупят в спину, лупят в грудь…
Потом появилась фамилия генерала Деникина и стала расти, вытесняя из газет все остальное… Этот поближе и пострашнее Колчака! До сих пор идет с ним страшная борьба, и, если посмотреть на карту, выдранную Гришей из старого учебника географии и лежащую у него под подушкой, становится нехорошо: так близко он от Москвы, такой огромный кусок России в его белых генеральских руках…
А сейчас появился еще один генерал, и он уже совсем близко от Питера, от Волхова, от Гриши и его товарищей. Генерал Юденич смотрит с плакатов обрюзгшей физиономией, его длинные усы — как узловатые веревки, на которых он вешает рабочих и коммунистов… Уже который месяц идут под Петроградом бои с генеральской армией. И нельзя спокойно проходить мимо большого и тревожного плаката у конторы: бежит красноармеец с винтовкой в руках и криком зовет: «Все на защиту Петрограда!»
Не очень понятно Григорию Варенцову, почему здесь, на Волхове, в такое время — и он, и Петя Столбов, и крепкий Евстигнеич, и молчаливый взрывник Макеич. И почему лежит в одиноком домике динамит, а не делают из него гранаты, для того чтобы сыпать их с крыш домов на белобандитов? Почему четыре сотни плотников-костромичей недавно приехали на стройку, вместо того чтобы из них целый отряд сделать и с динамитными бомбами послать в бой? Грише это непонятно, а ведь ребята его, комсомольца, спрашивают! В ячейке комсомольской уже ставил об этом Гриша вопрос, там все с ним согласились и даже предложили организовать комсомольский отряд «Красные бомбисты»… А взрывника Макеича — командиром… Ходили с этим предложением в партийную ячейку. Там только посмеялись и сказали:
— Понадобятся бомбисты — вас первыми возьмут. А вы лучше подумайте: вот кончится война, вернутся люди с фронта, а делать им на заводах нечего — крутить машины нечем… Думаете, зря от фронта людей отнимают, паек урезывают, чтобы вас тут кормить?.. Юденича отгоним, а наше дело — станцию построить, без нее обороняться нечем будет…
