Анатолий Алексин - Записки Эльвиры
Нелли с наслаждением понюхала собственные руки. А потом игриво осведомилась:
— Как, между прочим, твой доцент? Ничего себе?
— Как он «себе» — не знаю, а мне… что-то не очень…
— Дорожки песком посыпает?
— Почему? Ему не больше тридцати трех.
— Тридцати трех? — Нелли присела на диван. — Ну, тогда понимаю. Тут уж не только с валерьянкой — со скипидаром повозишься.
— Ничего ты не понимаешь!..
Нелли было лень спорить и ссориться. Она устало зевнула:
— Так рано приходится вставать, просто каторга! Появились четыре морщины. Сдала я молодость в архив…
Она попала в архивный институт, как говорили, «на обломках папиных связей». Я поспешила успокоить ее:
— Долго сидеть не буду. Дело у меня небольшое… Но странное. Смеяться не будешь?
— Меня, миленькая, Чарли Чаплин рассмешить не сумел. Так что выкладывай.
— Расскажи мне, пожалуйста, вкратце содержание «Спутников». Ты ведь читала?
— Еще бы! А тебе зачем?
— Ну… Очень надо…
— Ага, понимаю. Сестра милосердия хочет подавить доцента своим интеллектом. Так? Пожалуйста, дави на здоровье. Я расскажу тебе. Только в самых общих чертах, а то спать хочется. Самую, так сказать, суть. Квинтэссенцию! Будешь записывать? А то еще забудешь или перепутаешь что-нибудь. Доценты этого не любят.
Она протянула мне крошечный граненый карандашик с оранжевой резинкой на конце и вырвала пару страниц из крошечного изящного блокнотика.
— Ну, я, значит, самую суть. Эта вещь… — Нелли почему-то книги и фильмы всегда называла «вещами», — эта вещь про мужское коварство. Пушкина помнишь: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…»? Помнишь?
— Кто же не помнит этих стихов?
— Дурочка, это не стихи, это — теория. «Правило безопасности движения» для мужчин и особенно для нас, неопытных женщин. Потому что мужчинам никогда нельзя выказывать своих чувств. Не поймут! Не оценят! А чем меньше мы любим, тем легче мы нравимся!.. Это моя собственная интерпретация. Понимаешь? Ну вот… В этой вещи одна старая дева обожает старого холостяка. Фамилию его я запомнила, оригинальная такая фамилия и со значением: «Супругов». Это, как пишут, авторская находка: фамилия, понимаешь, «Супругов», а жениться не хочет! То есть он бы женился, если бы эта старая дева ему своих чувств не выказывала. Но она их скрыть не сумела! Ну и осталась при пиковом интересе… Очень поучительная история! Ты записала? Тогда я тебе про вторую ситуацию расскажу. Там еще молодая есть санитарка. Да, кажется, санитарка… И тоже, представь себе, мужа своего ждет, с которым по уважительным причинам разлучилась на время. То есть это она думает, что на время… А оказалось, что навсегда! Потому что их брат…
— Чей брат? — не поняла я.
— Ну, мужчины… Они и на расстоянии чувствуют, когда мы томимся. Тут-то они и расцветают в полную силу! И дают нам жизни как полагается… Она, молодая девчонка, скучает и ждет, а он другую нашел. Тоже поучительная история. Вариации на ту же самую тему: «Чем меньше… тем легче…» Ты записала?
…Я не ошиблась: вскоре зашел разговор о книгах, которые Лена аккуратно водворила на прежнее местожительство в книжном шкафу.
Рассуждая о литературе, Лена становилась строгой и даже злой.
Мнения свои она высказывала с ожесточением, словно предполагала, что с ней кто-то не соглашается, и заранее спорила, возмущалась.
У Лены была склонность завораживаться литературными героями. И даже теми, которые по возрасту годились в отцы или деды. Она наповал была влюблена в старого князя Болконского и доктора Дымова из чеховской «Попрыгуньи», о которых я тогда знала лишь понаслышке. А потом познакомилась по кинофильмам. Лена была неравнодушна и к героям книг современных. Но то были лишь временные увлечения, которые возникали и растворялись, поэтому изменами это назвать было несправедливо.
— Вчера в какой уж раз «Спутников» этих перечитывала, а снова влюбилась в Данилова. И в доктора Белова, хотя он старик… Нет, серьезно… Вот если бы знала, что такой, как доктор Белов, действительно в Ленинграде живет, переселилась бы туда и стала ему помогать. Он ведь такой человек!
— А Борьку с Женькой на кого бы оставила? — поинтересовалась Мария Федоровна.
— С собой бы забрала. Им-то не все ли равно, где жить? Лишь бы со мной и мамой.
Я тоже должна была что-то сказать. И я сказала:
— А стоит ли из-за мужчины прописку менять? Ну, сохла эта старая дева по своему Супругову… А что получилось?
— И вовсе она не сохла, — вдруг обозлилась Лена. — Выражения-то какие! Она просто любила его. Лю-би-ла! Я ее понять не могу. Но она ведь любила! А мне их комиссар нравится. И Белов, начальник поезда. Как человек, конечно! Я уже говорила… А тебе Данилов не нравится?
— Данилова я что-то не помню…
Лена так выпучила глаза, будто в комнату вошел слон:
— Данилова забыла? Да это же их комиссар. А где это все происходит, ты помнишь? На войне происходит! На вой-не! В санитарном поезде. Где стонут… где умирают… И эта, как ты говоришь, «старая дева» должна всех спасать! Она самая добрая… И спокойная! Как же ты смеешь? А Данилова вовсе забыла?
Нельзя было объяснить Лене, что это не я забыла Данилова. Да и зачем было объяснять? Ведь виновата во всем была я. Это сейчас мне ясно. А в тот момент я просто ненавидела Лену: зачем позорить меня в глазах Марии Федоровны?
— Что-то ты в одно только руководство влюбляешься, — ехидно сказала я. — То в начальника, то в комиссара.
— А ты все перевираешь по-своему, — выпалила в ответ Лена. — Слушать противно!
Я взглянула на Марию Федоровну, надеясь на ее не по возрасту белозубую улыбку. Но она улыбаться не собиралась. Она печально, с жалостью смотрела на меня:
— Не пойму я, Вира, кому из нас важнее на ноги встать — тебе или мне.
Домой я вернулась злющая, прямо-таки разъяренная. И сразу набросилась на маму:
— Где ключ от книжного шкафа? Немедленно дай мне ключ.
— Эльвирочка, что с тобой? Как ты разговариваешь с мамой? Книги достаются с таким трудом. Зачем же их трепать? Лучшее украшение…
— Чепуха! — заорала я. — Чепуха! Дай ключ, или я ничего не буду есть!..
— Правильно, — вмешался в разговор папа. — Объяви голодовку. И я объявлю. Может быть, сообща чего-нибудь добьемся.
Тетя Анфиса как раз была у нас в гостях. Она степенно поднялась из-за стола.
— Трепать книги — это нет, но читать книги — это да, да и еще раз да!.. Я всегда за абсолютную справедливость…
Ошеломленная мама присела на корточки и полезла рукой за батарею: там, оказывается, хранился заветный ключ…
Самые страшные испытания для меня начинались в два часа дня. В это время Сергей Сергеич приходил домой обедать.
Задолго до двух часов Мария Федоровна прислушивалась к шагам на лестнице, к стуку парадной двери.
— Нет, это не Сережа… Слишком тяжелые шаги.
Действительно, на пороге стоял точильщик.
— И это не Сережа. Слишком медленно поднимается…
И правда, в дверь стучалась молочница, которая почему-то принципиально не признавала звонков.
— А это он! — Мария Федоровна сразу менялась в лице, приглаживала свои понемногу седевшие волосы.
«И чего она его так дожидается? — недоумевала я. — Как маленького». Мне лично приход Сергея Сергеича ничего хорошего не сулил. Прежде всего он пересчитывал пилюли в коробке и порошки в пакетике: не забыла ли Мария Федоровна принять? Как будто я не следила за тем же самым. Потом долго, с недоверием разглядывал бумажку, на которой я записывала температуру. И наконец усаживался за стол.
В пьесах и фильмах научные работники и дома все время разговаривают о своих открытиях, о замыслах и сомнениях. Но Сергей Сергеич почти никогда об этом не говорил. Он больше всего любил размышлять о международных проблемах.
Как ноты на пюпитре, он устанавливал перед собой газету, причем пюпитром ему всегда служила хлебница. Немного почитав, он откидывался на спинку стула и начинал поносить «политику с позиции силы» и методы «холодной войны».
— «Холодная война» — это отвратительно, — говорила Мария Федоровна. — Но ведь и холодный обед — тоже очень вредно. Поешь, а потом уж поговорим.
Но Сергей Сергеич не мог «потом». И суп приходилось подогревать минимум дважды.
Иногда я пыталась включаться в обсуждение международных событий. Но безуспешно… Однажды, откинувшись на спинку стула, Сергей Сергеич спросил:
— Ну а как вам нравятся дела на японских островах?
Я не уловила горькой иронии и бодро ответила:
— Очень нравятся!..
— Что же вам может нравиться? Там вчера было землетрясение.
В другой раз он сказал:
— Хороша эта «Фрут компани», а?
Наученная горьким опытом, я ответила:
— Чего уж хорошего! Просто отвратительно!
— А что она делает, вы знаете?
