Жан-Филипп Арру-Виньо - Вишенка на торте
— Ну, это не беда, — успокоил ее папа. — Когда он вернется во Францию, мы найдем ему семью коренных жителей здесь.
— Дорогой, я хочу тебе напомнить, что мы сами — семья коренных жителей, — заметила мама.
— А, ты права, — пробормотал папа, и вид у него был уже не такой уверенный.
— Ну расскажи! — приставал я к Жану А., пока он запирал в тумбочку письменного стола сувениры, которые привез из Англии. — Обещаю, я буду до совершеннолетия называть тебя Джоном Эй!
— Ничего не выйдет, старик! — заявил он, смахивая с глаз челку. — Мы теперь в разных весовых категориях, уясни это своей деревянной головой! А теперь не мог бы ты испариться и дать мне спокойно послушать хит-парад?
— Батарейки сели.
— Что? — крикнул он, бледнея от возмущения. — Ты брал мой транзистор, пока я был эброуд?[8]
Я ухмыльнулся.
— Я еще и с удовольствием валялся каждую ночь на твоей подушке и слюнявил ее во сне.
Жан А. побледнел окончательно.
— Тебе повезло, что я не бью всяких мелких нуллюсов с культей вместо руки, — процедил он сквозь зубы.
— Мне хватит и одной руки, чтобы навалять англичанину. Хочешь, покажу?
Воспользовавшись нашим замешательством, в комнату ввалился Жан Е., а следом за ним — Жан Д., размахивающий слегка разболтавшимся мечом, который он собрал из деталей конструктора.
— Можно, мы с вами подеремся? — спросил Жан Е.
— Устлоим кловавую бойню! — подхватил Жан Д.
Тогда в битву против собственной воли включились и средние — и началось!
Мощными ударами подушек нам удалось вытолкать их из нашей комнаты, и битва продолжилась в спальне у средних. Но Жану В. и Жану Г. только того и было нужно: они залегли в засаду на верхний ярус кровати и встретили нас мощным обстрелом трусами и носками, до того грязными, что нам с Жаном А. пришлось отступить, иначе мы рисковали пасть в бою от удушья.
Но битва получилась что надо!
Пока Жан А. был в Англии, я, конечно, не скучал по нему ни одной минуты, но все равно было здорово снова собраться вшестером, полным комплектом. Единственной неприятностью во время сражения стал снайперский выстрел Жана В. парой грязных носков, свернутых в комочек: они угодили прямиком в лицо маме, которая как раз пришла, чтобы нас утихомирить.
Нас всех отправили по комнатам и запретили выходить до самого обеда.
Перед сном, когда настало время вечернего душа, Жан А. закрылся в ванной, и через мгновение оттуда донеслись звуки транзистора.
— Ты что, нашел новые батарейки? — крикнул я ему через дверь.
— Йес, бразер, — ответил он по-английски. — Вынул их из твоей рации.
— Что? — возмутился я. — Ты стащил у меня батарейки?
— А теперь еще и мою ноги твоей мочалкой для лица! — радостно проорал он.
Он открыл воду, чтобы казалось, что он моется, и мы терпеливо ждали его, стоя гуськом в коридоре с пижамами в руках.
— Ты мне за это ответишь, Джон Эй, — процедил я сквозь зубы.
Жан А. так больше ничего и не рассказывал о неделях, проведенных у Смитов.
Да и вообще, в прошлом остались модели самолетиков из бальзового дерева, которые он так любил собирать. В прошлом остались наши сражения в настольные игры и морской бой. У него на письменном столе вместо фотографии нашего первого телевизора появился снимок какого-то гитариста с зелеными волосами, а сам Жан А. теперь часами торчал в ванной, разглядывая подобие усов, которое виднелось у него над верхней губой, — как будто такое рассматривание могло ускорить их рост.
Только когда он проявил фотографии из Англии, мы узнали, что в семье коренных жителей была девчонка его возраста.
— Девчонка? — переспросил он, покраснев как помидор, и сделал такое лицо, как будто сам с удивлением обнаружил ее на снимках. — А, ну да, точно, что-то припоминаю… У меня было не так-то много времени, чтобы с ней общаться, вы же знаете, все эти основы английской грамматики, которые приходилось каждый день укреплять…
— Любопытно, — заметил папа. — А на всех твоих фотографиях почему-то нет ничего, кроме этой девочки.
— А, да? — пробормотал Жан А., напустив на себя страшно удивленный вид. — Наверное, она все время вставала перед достопримечательностями, а я и не замечал.
В этот момент мама вернулась от почтового ящика с конвертом в руках.
— В этой семье есть человек по имени Джон Эй? — спросила она.
Жан А. громко сглотнул.
— Ну, да… А что?
— Ему пришло три письма. Из Англии, от некоей Виктории Смит.
— Всё любопытнее и любопытнее, — заметил папа. — Разве у твоей английской семьи коренных жителей не такая же фамилия?
Казалось, Жан А. мечтает провалиться на месте — так, чтобы остались одни только кроссовки.
— Да ты ведь знаешь, — пробормотал он, — Там у них, в Англии, у всех фамилия Смит.
— Допустим, — сказал папа. — Но сразу три письма — от человека, с которым ты почти не разговаривал?
Жан А. вдруг ударил себя кулаком в лоб — как будто внезапно осознал причины этого невероятного совпадения.
— А, это наверняка из-за марок! — воскликнул он, выхватывая конверты у мамы из рук. — Эта Вик… Я хотел сказать, эта девчонка по фамилии Смит узнала, что я их коллекционирую, и, наверное, подумала, что…
Папа покачал головой.
— Какая внимательная девочка, — сказал он. — Я всегда полагал, что филателия[9] объединяет народы!
А потом, повернувшись к маме, добавил:
— В следующий раз, когда мне в голову придет гениальная идея о лингвистической поездке, напомни мне, пожалуйста, чтобы я отправился в нее сам, хорошо?
Диаболо
Через несколько дней после начала учебного года я нашел Диаболо.
Мы с Дылдой наткнулись на него совершенно случайно, когда однажды после уроков играли в регби на холме.
Дылда — командир банды Касторов и старинный лучший друг Жана А. Правда, после той истории с его сестрой Полиной Дылда больше не считает Жана А. никаким своим лучшим другом.
Иногда мы с ним играли вместе на холме у нас за домом. У Дылды скачок роста произошел немного раньше, чем у Жана А., только вот мозг рос у него не с такой скоростью, как все остальное. В лицее он перерос на две головы всех вокруг, включая учителей. Когда он появлялся на поле для регби в своей гигантской майке, с огромными ушами и помятым носом, ни у кого не возникало желания напомнить ему о том, что он второгодник.
Если у тебя есть такой друг, это как-то прибавляет уверенности в себе. Ну, знаете, как герои приключенческих историй: там всегда один большой и мощный, а второй — поменьше, с открытым лицом, специалист в области самообороны и суперсложных секретных шифров… В общем, в лицее все очень быстро поняли, что нас с Дылдой лучше не трогать.
В тот день мы тренировались забивать пенальти. Наш наполовину сдутый мяч очень чудно подскакивал, к тому же Дылда не был мастером игры ногами. И вот он положил мяч между двумя камешками, разбежался и — бабах! — мощным ударом башмака запустил мяч куда-то за деревья.
— Видал? — воскликнул он. — Пенальти бьют с одиннадцати метров, а я зашвырнул метров на пятьдесят!
— Ну молодец! — ответил я мрачно. — Теперь придется искать твой дурацкий мяч!
Мы искали и искали, продираясь сквозь чащу миндальных деревьев и забираясь в нее все глубже. В этой части холма мы прежде никогда не бывали.
Мы искали, искали и вдруг набрели на ограду. За оградой был заброшенный сад, заросший кустами ежевики и резеды высотой в человеческий рост, а в этом саду — дом, такой старый, что ставни совсем развалились. Мы даже еле-еле смогли разобрать надпись «Посторонним вход воспрещен» на табличке, приделанной к ограде.
— А-а-а! — заорал Дылда. — Мой мяч с автографом!
— Можешь забыть про свой мяч, — сказал я. — Если полезем за ограду — получим дробью в задницу.
— Но там ведь нет никого, — возразил Дылда. — Ты что, испугался?
— Кто испугался? Я?! Да если б это хоть был нормальный мяч, а то какая-то картофелина! К тому же это не я его туда зашвырнул. А если нас поймают, нам не поздоровится.
— Я без своего мяча не уйду! — заладил Дылда.
Дылда — командир Касторов, поэтому он возомнил, что он еще и хозяин всего холма. Было ясно: его не запугаешь какой-то там дурацкой табличкой с надписью «Посторонним вход воспрещен».
Ворча себе под нос, я вслед за Дылдой пролез в дыру в ограде. Из-за его картофелины с автографом теперь я пропущу начало «Звездного цирка».
Мы разделились и пошли в разные стороны, вороша траву палками, и тут-то я увидел Диаболо.
Ну, точнее, это я потом назвал его Диаболо, а пока это был всего лишь крошечный котенок безо всякого имени.
Он спал, свернувшись клубочком, на куске картона, и большой ветвистый инжир укрывал его от солнца и ветра. Котенок был еще совсем малыш, очень худой, с полосками как на спортивных носках, и такой крохотный, что уместился бы у меня на ладони.
