Илья Дворкин - Взгляни на небо
— Видали? — спросил Таир. — Филимон уже след взял!
— Ха! — возбужденно отозвался дядя Арчил. — Здесь этих кабанов такая прорва, дорогой, что даже такой лопоухий барбос, как ваш Филимон, может взять след.
— Но-но! — обиделся Володька. — Вы еще не знаете Филимона!
— Ладно! Не будем об этом, кацо! — сказал дядя Арчил. — Мы приехали на охоту. Нас трое, а ружье одно, так я говорю?
— Одно, — печально отозвались Таир и Володька.
— И кстати, это одно ружье — мое! — Дядя Арчил торжественно поднял палец. — Но я справедливый человек! Будем тянуть жребий — кому убивать первого кабана. Вот смотрите — беру три спички, отламываю у одной головку, зажимаю в руке. Теперь тяните; кто вытащит обломанную, тот первый. Начинай, Таирка!
Таир долго колебался, потом решительно потянул спичку и запрыгал от радости — спичка была с обломанным концом. Лица Володьки и дяди Арчила вытянулись.
— Скорей давайте ружье, — заторопился Таир, — я его сейчас заряжу.
Дядя Арчил снял с шеи ружье, вынул из патронташа два патрона.
— Его, черта, пулей надо бить, жаканом, — сказал он. — Чтоб наповал. Держи, Таирка. Заряжай! Дорога каждая минута!
В камышах что-то зашуршало, там явно ходил какой-то крупный зверь и шумно вздыхал.
Таир, как и Володька, в жизни не держал в руках ружья, но видел, что его надо переламывать, чтобы зарядить. Он стал судорожно дергать его, вертеть в руках, об колено даже попробовал ломать — ничего не получалось. Таир густо покраснел и беспомощно оглянулся на Володьку. Тот в ответ только пожал плечами.
Таир снова с остервенением задергал двустволку. Он был в отчаянии. А в камышах шуршало все ближе. Кто-то ломился прямо на них.
Дядя Арчил, покручивая ус, с интересом наблюдал, что же будет дальше. А когда Таир зачем-то подул в дуло, так что оно мяукнуло каким-то хриплым мявом, дядя Арчил расхохотался. Он отобрал у Таира ружье, чем-то там щелкнул, легко переломил, вогнал в стволы две медные гильзы и снова отдал.
При этом он очень ехидно сказал:
— Пять кабанов стрелял. Тигер не стрелял? Бегамот не стрелял? Жакан из ствола летит. Из приклада не стреляй, пожалуйста, дорогой. На курки нажимать знаешь как?
— Знаю я, — мрачно ответил Таир, — волнуется человек, непонятно, да?
— Просто у него ружья другой системы раньше были, — заявил Володька.
Такая наглость озадачила дядю Арчила. Он начал медленно багроветь, и стало ясно, что на этом охота для Таира и Володьки сейчас окончится. Но в этот самый миг раздался заливистый, визгливый лай Филимона, плотная стена голенастого камыша качнулась, и впереди мелькнуло что-то большое, рыжее и страшное.
Таир поспешно вскинул ружье и бабахнул сразу из двух стволов.
Приклад сильно толкнул его в плечо. На миг он оглох, а когда пришел в себя, то увидел бегущую от крайнего глинобитного домика старуху. Она проворно нырнула в густые камыши и через некоторое время выскочила оттуда, потрясая над головой жилистыми кулаками. В одном из них было зажато что-то желтое со странной метелкой на конце.
Старуха, похожая на бабу-ягу — загорелая, худая и крючконосая, — сыпала странными проклятьями на невероятной смеси русского, азербайджанского и еще какого-то неизвестного языка.
Бабка ругалась, Филимон прыгал вокруг нее и восторженно лаял. Дядя Арчил озадаченно хмурился, а Таир и Володька, ничего не понимая, растерянно переглядывались.
Бабка вынеслась на охотников из камышей как вихрь. Страшное было зрелище… Дядя Арчил подхватил свой велосипед и помчался к дороге. Таир и Володька застыли на секунду и бросились вслед за ним.
Вдруг переднее колесо Володькиного велосипеда налетело на кочку, седло лягнуло его и выбросило на землю. Перед глазами мелькнула бледно-зеленая стена камыша, и он с громким чавканьем приземлился спиной во мшистое болото.
Баба-яга настигала. Она кричала слишком много слов, понять ее было нелегко. Сквозь восточные проклятья перепуганный Володька разобрал несколько слов:
— Изуродовали!! Отстрелили!! Хулиганы!!
Она подбежала поближе, и он все понял.
В руках она держала коровий хвост. Хвост, отстреленный одним-единственным залпом из двустволки.
Глава четвертая
В этот день в классе произошло событие. Директор Георгий Саидович привел новенького — знакомить.
Мальчишки настороженно притихли, а девчонки, так те просто глаза вытаращили — новенький был великолепен.
На фоне ребят в одинаковых синих костюмчиках он гляделся романтическим юнгой, только что вернувшимся из кругосветного плаванья.
На нем была настоящая морская форменка с полосатым выгоревшим воротником — гюйсом, в треугольном разрезе ее пестрела тельняшка, и все это довершали черные клеши, широкие, как Каспийское море, подпоясанные ремнем с надраенной до зеркального блеска матросской бляхой.
— Познакомьтесь, — сказал Георгий Саидович, — это наш новый ученик — Виталий Родин. Он приехал к нам с далекого Балтийского моря, из города… — Тут директор замялся, оглянулся на Виталия.
— Из города Дзинтари, это под Ригой, — спокойно подсказал Виталий.
— Вот-вот! Из города Дзинтари. Будет учиться вместе с вами.
Русый чуб волнами спадал новенькому на лоб, глаза были серые, цепкие, спокойные. Был он выше всех в классе и, пожалуй, старше всех. Красивый мальчишка был Виталий Родин.
— Какой-то он нахальный, — фыркнула Ленка Бородулина, — даже не смутился!
— Тебя, что ли, смущаться? — прошептал Володька.
— Влюби-и-илась! — пропел Таир.
— Дурак! Дурак! — зашипела Ленка и так заалелась — вот-вот заплачет.
— Садись, Виталий, — сказал директор. — Ребята у нас хорошие, класс дружный. Я пошел.
— Благодарю вас. — Виталий сдержанно кивнул и пошел на свободное место рядом с Ленкой Бородулиной.
Та оцепенела от неожиданности, напряглась как деревянная и уставилась выпученными глазами в какую-то точку на доске.
— Вы позволите? — спросил Виталий.
Класс прямо-таки ахнул, а Ленка чуть со стула не упала.
— Д-да! Я вам позволяю, — пролепетала она.
И тут Таир не выдержал и захохотал. Не приняты были в шестом «а» такие китайские церемонии.
— Слышь, ты, Виталий, — заорал Таир, — не приняты у нас тут такие китайские церемонии!
Виталий Родин спокойно поглядел на него. Глаза у него были холодные, рысьи какие-то глаза. Класс ждал. И вдруг Родин улыбнулся. И стал еще красивее.
— Не принято — не надо. А я думал, принято. Но раз не принято, так чего ж. Меня, ты слышал, Витькой зовут. А тебя?
— Таир, — ответил растерявшийся под лучами столь добродушной улыбки Таир, — а его Володькой, — добавил он и ткнул в Володьку, — а ее, твою соседку, — Ленкой.
Родин церемонно поклонился Ленке:
— Виталий.
Ленка кивнула и еще более покраснела, хотя, казалось, больше уж некуда.
— Значит, для мальчишек ты Витька, а для девчонок — Вита-а-алий? — спросил кто-то.
— Хоть горшком назовите, только не ставьте в печку, — засмеялся Родин.
И всем в классе стало ясно, что парень он хороший.
А девчонки на переменках сбивались в табунки и шептались, шептались. Было решено, что он еще и «интересный». Ленке Бородулиной явно завидовали.
Виталий Родин, он же Витька, как-то сразу сдружился с Таиром и Володькой. Не то чтобы сдружился — какая уж тут дружба за такое короткое время! — просто он общался с ними гораздо больше, чем с другими ребятами класса. Витька сказал, что семья его переехала на юг из-за матери: у нее слабые легкие и климат Прибалтики ей вредил. Отец устроился инженером на местную консервную фабрику.
Как-то так получилось, что Виталия Родина никто не стал звать ни Виталием, ни Витькой. Его окрестили по фамилии — Родькой, и он против нового имени не возражал, оно ему даже нравилось.
Первым нашумевшим в школе деянием Родьки была знаменитая история с веревкой.
Шестой «а» располагался на четвертом этаже. Седьмые и восьмые классы — на пятом.
Шумела, бурлила большая перемена. Дежурные выгоняли из класса. Народ, естественно, упирался. И тут вдруг заметили в распахнутом окне свисающую сверху веревку.
Первым подбежал Таир, потянул — не поддается. Володька и другие пришли на помощь, тоже потянули. Веревка сердито, как живая, дергалась, сопротивлялась и поддаваться ни за что не желала.
Ну тут, конечно, набежало полкласса. Очень стало весело.
На крыше, у самой трубы сидел кровельщик. До полудня он чинил крышу и теперь сидел у трубы и ел в свой законный обеденный перерыв котлеты с помидорами. А страховочная веревка у пояса отвязалась от трубы и свесилась через край крыши.
После первого же рывка кровельщик судорожно вцепился в трубу. От неожиданности и изумления он даже не успел вынуть изо рта котлету. Рывки становились все сильнее. Кровельщик изо всех сих обнимал спасительную трубу, возмущенно мычал сквозь котлету. Наконец он догадался выплюнуть котлету и заорал во весь голос.
