Мария Грипе - Дети теней
В школе после ее отъезда, как водится, поползли слухи.
Повсюду шептались о том, что она ждет ребенка. Потому и уехала в такой спешке. Но в нашей школе всегда было так: чуть что – сразу ребенок.
Объяснение не менялось из года в год, и я не думаю, чтобы кто-то действительно в это верил.
Ингеборг забыли на удивление скоро.
Пошел снег, наступила зима, начались праздники. После рождественских каникул, когда мы пришли в школу, о ней больше никто не говорил.
Постепенно даже мои воспоминания стали тускнеть, я вспоминала об Ингеборг с грустью, но без особой тоски. Зато ощущение внутренней пустоты вернулось, и мало-помалу я снова начала думать о Каролине.
ГЛАВА ЧЕРВЕРТАЯ
Моему терпению пришел конец. Я просто обязана была выяснить, каким образом Каролина очутилась в Париже, с кем она там была. И почему она уехала из Замка Роз.
Поразмыслив, я решила написать Акселю Торсону [5]. Он-то должен был знать. Но это было нелегко: ведь я понятия не имела, что могло произойти в замке. Возможно, Каролина просто сбежала оттуда. Или, может, ее разоблачили и выставили за дверь. К тому же нельзя было забывать, что она представлялась моим «братом», и возникал вопрос: неужто мне так мало о брате известно, что приходится спрашивать?
Аксель Торсон обещал напомнить о себе, когда это «потребуется». То есть когда мать Арильда и Розильды, которую считали умершей, почувствует себя в силах открыться перед детьми. А до этого, как было сказано, я должна держаться в стороне.
Стало быть, для письма к нему нужна причина. Но какая?
С грехом пополам я решила эту головоломку. После вступительных фраз о здоровье, погоде и тому подобном я написала следующее:
«Карл в Париже – подумать только! Хотя чему тут удивляться! Это у девочек одни обязанности, а мальчики всегда делают что хотят. Мы получили от Карла кучу открыток, но ни одного письма, и боюсь, он забыл, что нужно дать свой адрес. Он, вероятно, считает, что достаточно послать открытку с видом улицы и поставить крестик у дома, где живешь.
Так вот я и подумала: может, кто-то из вас знает сто адрес? И в таком случае не могли бы вы его дать? Дело не в том, что мы беспокоимся. Карл нигде не пропадет. Но как-то глупо, когда не можешь написать собственному брату».
Я положила письмо в конверт и отослала.
В ожидании ответа я не находила себе места. Из Парижа открытки приходили что ни день, а из Замка Роз не было ни строчки. Я уж и в самом деле начала бояться, что Каролину разоблачили. В таком случае Аксель Торсон, скорее всего, мне не ответит, а обратится прямо к моим родителям, и эта безобразная история выйдет наружу. Родители узнают, что за обманщица у них дочь.
Все это мучительно долгое время почтальон был самым важным человеком в моей жизни. Мне приходилось следить за тем, какие письма получают родители, сторожить у почтового ящика всякий раз, когда приносили почту. Ох, как это было тяжело! Я довела себя до того, что стоило мне завидеть почтальона, как сердце начинало бешено колотиться… Время шло, приближалось Рождество. А письмо все не приходило!
Утро выдалось чудесное. Ветра не было, медленно падал снег. Снежинки мерцали в мягком свете, льющемся от газовых фонарей. Тишина стояла полная, не слышно было даже собственных шагов. Все дышало покоем. Мы читали в школе утреннюю молитву, на партах горели свечи. А меня терзала тревога. Каким оно будет, это Рождество?
Так долго тянуть с ответом – это не похоже на Акселя Торсона. С его-то обязательностью… Да и требовалось от него всего одна строчка – сказать мне, есть у него адрес или нет. Значит, что-то все же произошло! Наверное, нас разоблачили, но Аксель не решается написать. Характер у него миролюбивый, и не в его привычках затевать скандалы. С другой стороны, как человек чести он наверняка счел бы своим долгом так или иначе поставить моих родителей в известность. Поэтому, когда придет письмо, я должна перехватить его любой ценой.
Теперь до меня дошло, что имела в виду Каролина. Она говорила: то, что я тайная дочь твоего отца, касается не только нас двоих, но и всей семьи. И эта история, разумеется, тоже станет известной. Пошатнется одна карта – рушится весь домик. Потянешь за одну ложь – размотается весь клубок. Вот в чем дело.
Словом, я приготовилась к худшему. И мне даже поделиться было не с кем. Ах, если бы со мной была Ингеборг! Она единственная, кому бы я смогла об этом рассказать. Она бы выслушала и поняла меня как никто другой.
От одной только мысли о ней мне стало легче. Да, я это чувствовала: где бы она ни находилась, она не забыла обо мне. Порой я почти физически ощущала, что она здесь, рядом. И все эти дни ее незримое присутствие придавало мне силы. Не знаю, как бы я справилась, если бы не думала об Ингеборг. Вот, значит, какой крепкой была наша дружба! Она творила чудеса. Мне удавалось выглядеть спокойной – при том, что в душе царил кромешный ад.
Дома все говорило о приближении Рождества. Запах пряного печенья и шафрана, генеральная уборка, секретничанье с подарками, маканые свечи [6], всеобщая радостная суета… Никто и не догадывался, что в любой момент может разразиться катастрофа.
И вот оно пришло, это письмо…
Но не маме с папой, а мне! Аксель Торсон просил прощения за задержку: он был в Стокгольме, по делам. В спокойном и дружеском тоне он сообщал, что Карл уехал в Париж вместе с Арильдом и Розильдой, которые должны встретиться со своим отцом. Максимилиам Фальк аф Стеншерна получил отпуск на несколько недель [7], и хотел провести это время с детьми. Он снял для них небольшие «апартаменты» на маленькой улочке рядом с Булонским лесом – и вот их адрес.
По многим причинам эта поездка оказалась весьма кстати, и не в последнюю очередь из-за «несчастной особы, которая, как я надеюсь, скоро сможет воссоединиться со своей семьей». Аксель намекал на Лидию Фальк аф Стеншерна [8].
Кое-что меня удивило. Аксель писал, что София Фальк аф Стеншерна, вдова Вольфганга, брата Максимилиама, поехала во Францию вместе со всеми. Но, как я поняла из разговоров с Верой Торсон, эту даму не особенно любили. Муж Софии погиб при катастрофе «Титаника», и теперь она жила одна в небольшой усадьбе поблизости от Замка Роз. Овдовев, она вдруг решила, что должна стать хозяйкой замка, поскольку ее муж был старшим из братьев. Вольфганг, в свое время занимавшийся коммерцией, обанкротился и продал свою часть имения Максимилиаму, младшему брату.
Поводом для поездки был, конечно, еще и недуг Розильды. В Париже ее хотели показать врачу и сделать последнюю попытку избавить ее от немоты. Я помню, что этот вопрос обсуждался, – говорили как раз о каком-то парижском враче.
Зимой под гнетущими сводами замка всегда было неуютно. От холода и темноты страдали все, но особенно Арильд. Вот и прекрасно, что им удалось вырваться из этого мрачного, насквозь промерзшего дома!
Короче говоря, все было в порядке. Я наконец могла перевести дух и целиком отдаться праздничному настроению.
– Я так рада, что ты наконец повеселела, – сказала мама. И, помолчав, добавила: – Ты, наверное, скучала по Ингеборг?
Я не ответила. Мне было тяжело говорить об Ингеборг.
– Как ты думаешь, бабушка приедет? – спросила я, чтобы сменить тему.
Маме тоже хотелось бы это знать. Бабушка всегда приезжала без предупреждения, так уж ей это нравилось. Она не хотела, чтобы ее ждали, да и не любила связывать себя обещаниями. Так было каждое Рождество. Но за день до сочельника она все-таки являлась, с небольшой сумкой в руках. Подарки, для собственного спокойствия, она отправляла загодя, на случай, если не приедет сама.
Это Рождество прошло тихо и мирно. Совсем не так, как в прошлом году, когда с нами была Каролина. И Свея, наша старая экономка, без которой, как всегда считала мама, в доме просто не обойтись. Свея работала у нас очень давно, и мама от нее полностью зависела. Но вот Свея ушла, Каролина тоже, а жизнь тем не менее продолжалась.
В прошлое Рождество у нас было шумно. Каролина со Свеей постоянно ссорились, споря об избирательных правах и женском движении. Вмешалась бабушка, и Свея разбушевалась вовсю. Бабушка, как и Каролина, выступала за то, чтобы женщины голосовали. А Свея была против. Она с презрением говорила об этих «синих чулках», которым права подавай…
– Что это ты улыбаешься? – услышала я папин голос.
– Да так, Свею вспомнила…
Он легонько поцеловал меня в макушку и пошел зажигать свечи на елке. Я проводила его взглядом.
Неужели он действительно отец Каролины?
Не сказать, чтобы она была на него похожа. Скорее на бабушку – и даже не столько внешне, сколько но характеру. Та же любовь к жизни. То же чувство юмора. И умение постоять за себя. Конечно, это могло быть всего лишь совпадением: сходство бывает не только между родственниками. Но бабушка с Каролиной так хорошо понимали друг друга, что это поневоле наводило на мысль о тайном родстве.
