Олег Тихомиров - Зеленое окно
Нет, охи и ахи не раздались. Но и гробовой тишины тоже не было. Зато можно было предположить, будто все оставшиеся внизу всю свою жизнь только тем и занимались, что лазили по водосточным трубам. Посыпались десятки советов:
— Держись теперь правой рукой!
— Крепче прижимайся!
— Левую, левую поднимай!
— Хватайся за крюк!
Но желанный голос, который произнес бы: «Осторожнее, Эдик!» — так и не долетел до моих ушей.
Наконец я выбрался на крышу. Она дышала жаром и приятно хрустела под ногами.
— Кидай, кидай! — закричали мне снизу.
Я швырнул мяч, все к нему бросились, подхватили, и тут же матч возобновился.
Слезал я без советов и указаний. А слезать, известное дело, гораздо труднее, чем влезать. Но, видимо, в моих способностях уже никто не сомневался, и спуск мне доверили совершить одному. Возле трубы не было ни души.
Когда же я стал на землю двумя ногами и привел более или менее в порядок брюки и рубашку, матч уже закончился. В углу двора звенели биты: Чикиряй организовал игру в расшибалочку.
— А-а, — сказал Чикиряй, — верхолаз. Стань на кон. По пятачку играем.
Играть мне не хотелось, да и в кармане-то был всего двугривенный.
— Я посмотрю! — сказал я.
Игра была в разгаре. Ребята столпились возле горки монет, позабыв обо всем на свете.
К ящикам у стенки прислонился чей-то велосипед, на его руле болтался Виталькин фотоаппарат, здесь же под колесами велосипеда лежал покинутый всеми футбольный мяч.
Чикиряй, наверное, выигрывал, потому что при каждом ударе биты слышались его восклицания: «Во дает!», «Во колет!», «Ну разбойник!». Когда же Чикиряй бил сам, то лишь покрякивал.
Я равнодушно смотрел, как под ударами бит переворачивались монетки.
Чикиряй вдруг притих. Все реже он бил, вед» больше в азарт входили другие. А Чикиряй стал мазать: ударит и выходит из кона до следующего раза. А возле монеток теснее и теснее сжимался круг ребят.
И тут я заметил, что Чикиряй, когда все склонились над монетками, снял с велосипеда Виталькин аппарат и быстро сунул его за ящики. Встретившись взглядом со мною, он понял, что я все видел. Тогда он прижал палец к губам и выразительно кивнул на ту стенку, где была моя надпись.
Снова Чикиряй стал выигрывать. Опять зазвучали: «Во дает!» и «Ну разбойник!».
Я стоял совершенно подавленный. Я не знал, как мне быть. Сказать Витальке про аппарат — тогда Чикиряй тут же выдаст меня с этой надписью. Не говорить? Да разве я…
— Ну, шустрики-мямлики, ставь по десять копеек! — закричал Чикиряй.
Смельчаков не нашлось: Чикиряй и так здорово всех ободрал. Мальчишки положили биты в карманы.
— Айда в футбол! — предложил Диман и откатил от велосипеда мяч.
Кто-то из ребят взял за руль велосипед.
— Стой, — сказал Виталька. — А мой аппарат?
— Какой?
— Да тут на руле висел.
— Нет никакого аппарата.
Виталька забеспокоился:
— Да я сам вешал.
Все смотрели на велосипед, на то место, где он стоял, пожимали плечами.
«Скажи… скажи… скажи…» — настойчиво забилась в моей голове мысль. Но я попытался унять ее. «А как же надпись?» — спросил я. Но другая мысль вонзилась, как иголка: «Украли аппарат. Ты же сам видел. Молчать будешь, да?»
— А может, ты его дома оставил? — словно сквозь вату донесся до меня голос Чикиряя.
— Я же помню, как вешал…
«Значит, вот что получается, если пишешь «Таня плюс Эдик». Получается трусость… да, трусость… ну нет…»
— Дико извиняюсь, — говорил Чикиряй, — что же, твой аппарат кто-то свистнул, да? Может, ты скажешь, это я сделал? — Он похлопал себя но карманам. — Обыщи! — приказал он Витальке.
— Зачем же! И так видно…
— Нет, ты обыщи! А то еще скажешь, что я вор!
Я почувствовал, что задыхаюсь.
— Ты вор! — выдохнул я, и сразу стало легче.
— Что?! — надвинулся на меня Чикиряй. — А ну повтори!
— Ты вор! — Меня опять охватывало напряжение. Я уже почти ощущал удар Чикиряя на своем лице. — Ты положил его туда, за ящик. — Я показал рукой.
Виталька полез и сразу же нашел аппарат. Я все стоял перед Чикиряем и чувствовал, как дрожат мои пальцы, сжатые в кулак. Чикиряй вдруг расхохотался.
— Ма-ла-ца! — протянул он. — Возьми с полки пирожок с гвоздями. Я-то положил, думал, посмеемся. Виталька небось стал бы землю рыть, а ты… Тьфу!.. Все испортил.
— Врешь, — сказал Виталька.
— Я вру?! — Чикиряй скривился. — Это он все врет. Спросите у него, как он стенку разукрасил. «Таня плюс Эдик». Сам выводил, старался, чтоб пожирнее было.
Какая-то непонятная сила кинула меня на Чикиряя. Я залепил ему один раз, но тут же ударом в челюсть был отброшен на ящики. Они загрохотали, посыпались.
Я снова устремился на Чикиряя. Я лез напролом, как танк. Мне нужно было одно: поскорее добраться до его ненавистной рожи. Я смутно видел, как к Чикиряю сразу метнулись Диман и Леха. Я стукнул своего врага еще несколько раз и опять отлетел к ящикам. Теперь уже сильнейший удар пришелся мне но носу. Я открыл глаза, вытер кровь.
Чикиряй, расшвыряв по сторонам Леху и Димана, уходил со двора. Виталька растерянно стоял, держа за ремешок аппарат.
Поднявшись, я пошел к своему подъезду. Под ноги попалась Чикиряева цепочка от брюк. Я наподдал ее — она сверкнула на солнце золотистой змейкой.
Возле самого подъезда меня догнал Виталька.
— Слушай, — сказал он, — ты не думай про надпись. Он же врет, Чикиряй. я знаю…
— Ладно, — отмахнулся я. — Пойду умоюсь. А в самом подъезде и столкнулся с Таней: она спускалась от Верки.
— Хорош, — сказала она. — Посмотри, на что рубашка похожа!
— По трубе лез, — объяснил я.
— При чем тут труба? Ну и выдумщик!
— Правда лез, — сказал я.
— Мы с Верой видели, как вы играли на деньги. А потом ты затеял драку с этим хулиганом. Иди умойся.
— Я и так иду. — И я зашагал дальше.
В этот день из дому я не выходил. Нос мост распух, покажись с таким на улицу — все помрут от смеха.
Хорошо, что родители ушли в гости, а то бы мама разохалась: кто, да за что, да мыслимое ли это дело. Может быть, это дело и не очень-то мыслимое, но раз уж случилось, то никакими расспросами тут не поможешь. Только, наоборот, еще больше настроение испортишь. Как этого не понять?
Я разогрел обед, быстренько поел, а потом достал книжку «Путешествие на «Кон-Тики» и включил радио. Вот-вот должен был начаться репортаж с футбольного матча между тбилисским «Динамо» и московским «Спартаком».
Конечно, можно было отложить книгу и только слушать репортаж, тем более что я болею за «Спартак». Но недавно я узнал, что Юлий Цезарь мог одновременно слушать, читать и говорить.
— Проще простого! — сказал я. — Подумаешь…
— А ты попробуй, — предложили мне.
И вот я решил попробовать. Книга интересная — так мне сказали в библиотеке, матч — и говорить нечего, поэтому нужно было пользоваться случаем.
Книгу я взял в руки вместе с первыми же звуками футбольного марша. Пока играли марш, прочитал почти страницу. Потом Николай Озеров стал говорить: «Внимание! Говорит Москва! Наш микрофон установлен…» Это все тоже вода. Я перевернул страницу. Озеров сообщал, что до конца матча осталось… Ага! Это важно «…двадцать две минуты…» Надо же, в самом конце подключили репортаж! «…А счет матча…» Ну-ка, ну-ка! «…так и не открыт. Ноль — ноль…» — «Мазилы», — подумал я, а сам читаю — еще полстраницы прочитал.
Дело, значит, вот какое. Один ученый плывет но океану на деревянном плоту с попугаем и пятью спутниками. Это действительно интересно. А потом ученый спрашивает какого-то там бородача: «Можете вы объяснить мне, на кой черт мы тут очутились?» Но бородач отвечает: «На кой черт я очутился, вы сами лучше знаете. Это все ваша проклятая идея».
А Озеров что-то там говорит. Нет, я слушаю, конечно, «…и мяч опять прошел рядом со штангой. Удобный был момент, чтобы взять ворота, но атака не всегда заканчивается голом. Напряженная игра! Счет по-прежнему…» Слушаю и читаю. Вот, думаю, мазилы, «…в пользу динамовцев».
Что?… Я подскочил. Когда же забили «штуку»?! Кто? Я ведь все время слушал. Как же так?! Сбегать, что ли, к Витальке? Нет, с таким распухшим носом лучше не выходить. Я еще раз посмотрел в зоркало. Ну и носище!
Посижу-ка дома. Нужно только внимательно слушать. А читать? И читать тоже. Значит, виновата какая-то «проклятая идея».
Ага, прорвался Хусаинов! Обвел одного, второго. Ну бей! Бей же! Эх!.. Котрикадзе ловит мяч. Конечно, такому вратарю в самую «девятку» бить надо. Нет, не везет «Спартаку»!
А до ближайших островов осталось три тысячи пятьсот миль. Попугай зачем-то хочет вцепиться в судовой журнал…
Мяч вбросили. Он у Нодия. Нодия хотел передать Метревели, но неточно пробил. Мяч у спартаковцев. Молоток Нодия. Продолжай в том же духе — кувалдой станешь…
