Всеволод Сысоев - Золотая Ригма
Хотя совсем рассвело, в окне Золотарева горел электрический свет. Все были в сборе и поджидали Калугина. Не занося в избу оружия и рюкзака, Аверьян шагнул в кухню.
— Здорово, хлопцы!
— Здорово, батько! — отвечали все хором.
— Может, пельмешками из кеты закусишь? — предложил Золотарев, подвигая Калугину миску с пельменями.
— Спасибо, я только от стола.
— Ну как, автобусом или поездом? — спросил самый молодой член бригады, Горбунов.
— Да, пожалуй, автобусом сподручнее: он как раз у переезда останавливается.
Жена Дмитрия Золотарева не имела детей, а потому с мужем расставалась всегда со слезой, не стесняясь своей слабости. Сунув в карман его суконной тужурки пару горячих пирогов, она помогла ему закинуть за плечи трехпудовый «сидор», как в шутку называл он свой рюкзак, и широко распахнула дверь. Все вышли во двор.
— Ну, Дарья, бывай здорова! Жди к Новому году, — улыбнулся Дмитрий.
Громко хлопнула калитка, и охотники, ведя на сворках собак, направились к автобусной остановке. Кондуктор автобуса — бойкая девушка узнала Калугина и благосклонно разрешила бригаде посадить своих четвероногих помощников, хотя, по строгому правилу автобусной конторы, этого не полагалось.
Вдоль асфальтированного шоссе тянулись поля, разделенные низкорослым дубняком и орешником; лист на деревьях давно пожух, но не падал на землю. В дни своей молодости Калугин любил охотиться в таких перелесках за фазанами. Он находил их без собаки, по едва видимым следам в «порхалищах», где фазаны, как домашние куры, «купались» в песке.
После четырехчасового пути охотники высадились у Вяземского лесного склада. Отсюда предстояло ехать на Сихотэ-Алинь узкоколейкой, построенной для вывозки заготовленного леса. Маленькие, словно игрушечные, вагончики пассажирского поезда, в котором обычно ездили лесорубы, тянула «кукушка» — так в шутку назывался паровоз с непомерно большой и широкой трубой для улавливания искр.
Через три часа пути редкие, обожженные весенними палами дубово-березовые рощи сменились густыми кедрачами. Вот и первый сихотэ-алиньский перевал.
Уже в пути понаслышались новостей.
— Лимонника да винограда нынче много. Кедровой шишки и желудя очень мало, а вот маньчжурского ореха и лещины совсем нет, — рассказывал лесник. — Кабана и медведя поприбавилось, изюбр никуда не уходил.
— Белки пока маловато, может, ходовая пойдет.
За разговорами прошло полночи. Пронзительный свист «кукушки» известил о том, что поезд подходит к Медвежьему. На лесоучастке охотники закупили продукты, наняли лошадь, расспросили о переходах зверя. На следующее утро тронулись в путь. Впереди шел Калугин, за ним с лошадью Золотарев, остальные замыкали шествие. Земля на тропе подмерзла, шаги гулко отдавались в лесу. При переходе ключей лошадь вязла в илистой почве по самый живот. Тогда тигроловы быстро снимали с нее тяжелый вьюк, и коняга с трудом выбиралась из трясины.
Лишь вечером мокрые от пота охотники и лошадь притащились к крохотному барачку. Широко распахнутая дверь его приглашала путников скорее войти внутрь, затопить печку.
Не прошло и недели, как охотничья избушка на Светлом ключе имела вполне обжитой вид. Бревенчатые стены высохли и посветлели. На четыре стороны вились утоптанные в снегу тропинки.
Утром, едва солнце поднималось над заиндевевшими деревьями, охотники выходили на промысел. Каждый из них шел в направлении, избранном по желанию. Уже на второй день Золотарев принес в рюкзаке грудинку и кусок нежного внутреннего сала кабана. С этого дня мясо не переводилось на столе.
Разведав окружающие леса, промысловики срубили и поставили вдоль троп кулемки1 на колонка, приманкой служили внутренности кабана и мясо рябчиков. Возле полыней ставили капканы на норку и выдру.
Преследуя табун кабанов, Золотарев встретил свежие тигриные следы. Боясь отпугнуть выстрелами драгоценных зверей, он отказался от охоты на кабанов и вернулся в избушку. Вечером, когда все собрались за дощатым столом, на котором едва уместились четыре объемистые миски с дымящейся похлебкой, Золотарев не спеша рассказывал об увиденном:
— По всему видать, на Светлом живет семья полосатых. Фарт сам идет в руку! — заключил он.
Тигрят надо было брать живьем. Из широкого медицинского бинта нарезали «концов», приготовили два просторных пеньковых мешка, проверили крепость поводков для собак. Тщательно наточили топоры и ножи. Узкая поперечная пила, согнутая кольцом, вошла в обширный рюкзак Золотарева, туда же он сунул на всякий случай одеяло. Спать легли пораньше.
В тот вечер Калугин долго не мог уснуть. Сам по себе зверь не страшен, но кто поручится, что тигрица, заступаясь за своих тигрят, не убьет человека? Риск, конечно, немалый. Куда спокойнее добывать соболей, норок. Но ведь он прежде всего охотник, а «зверя бояться — в лес не ходить». Люди устраивают зоопарки и зверинцы, чтобы полюбоваться разным зверьем, а без тигра какой же это зверинец? Нужно же кому-то ловить этих сильных красивых зверей. Правда, гоняться за ними трудно, нужно иметь здоровое сердце, но уж коли взял, то любо поглядеть: что клыки, что шкура! Да и рыкнет — аж земля вздрагивает. Не каждому доводится хватать за загривок царя зверей, побеждать его в честной схватке…
Сердце Калугина наполнилось профессиональной гордостью и уважением к своему нелегкому, но нужному людям труду тигролова.
Безмятежным сном спали его товарищи. Монотонно шипели дрова в жестяной печке…
В лесу еще царила непроглядная темень, а тигроловы были уже на ногах. Горбунов сходил на ключ и принес котелки с водой — один под чай, другой под кашу, подбросил сухих кедровых дров в печку. Железная труба мигом покраснела от сильного огня, горячий воздух наполнил избушку, пришлось распахнуть дверь. Здесь толпились собаки, терпеливо ожидая завтрака. Предчувствуя, что за тиграми предстоит многодневная погоня, охотники обувались тщательно: намотав по две суконные портянки, они натягивали на ноги олочи — кожаные носки с войлочными стельками; суконные просторные брюки выпускались поверх олоч и плотно обматывались у щиколотки оборками; шерстяные гимнастерки заправлялись в брюки. На ремне с одной стороны — охотничий нож в глубоких деревянных ножнах, с другой — плоский патронташ для трех обойм с патронами.
Солнце еще не вышло из-за горизонта, когда охотники во главе с Золотаревым, ведя на поводках собак, углубились в лес по одной из троп на восток от избушки.
Шли молча, ступая след в след, и, лишь пройдя километра четыре, сели, как по команде, на ствол поваленного ветром кедра. Изменяя распространенной среди охотников привычке к табаку, в бригаде Калугина никто не курил.
Собаки настороженно прислушивались к шелестящим в березовой коре синицам.
Короткая передышка — и снова цепочка охотников замелькала между коричневыми стволами кедров. Она то медленно поднималась на водораздельный хребет, то шумно спускалась в распадок. Наконец Золотарев остановился и показал на огромный выворотень. Падая под напором сильного ветра, кедр-исполин увлек на корнях почвенный слой и поставил его пятиметровой стеной на пути охотников. На снегу у этой естественной преграды виднелись круглые вмятины — следы тигрицы. Тигрята заинтересовались поваленным деревом, взбирались на его ствол и ходили по нему. Рассматривая следы, Калугин заметил:
— Тигрята еще совсем молодые, следок как у рыси, по тридцать килограммов будут, не более.
Обстоятельство, что тигрята годовалые, и радовало, и тревожило. Брать их было легче, но за таких особенно ревностно заступалась мать. До глубокого вечера шла бригада по тигриным следам. После захода солнца Калугин стал подыскивать место для табора. Вскоре бригадир заприметил давно усохший ствол. Около него виднелись два высоких пня. Выгнившие в середине, они поднимались словно желтые трубы.
— Вот тут и заночуем, — остановился Калугин. — Дрова хорошие, и под бок положить есть что.
Скинув рюкзаки и отпустив собак, охотники принялись готовиться к ночлегу: Проскуряков пошел искать воду, Золотарев с Горбуновым взялись кромсать пустотелые пни, Калугин развел небольшой костер. На кол, наискось воткнутый в землю, повесили котелки с водой, которую Проскуряков обнаружил в незамерзающем ключике. Мороз был несильный, но на длинную ноябрьскую ночь требовалось много дров.
После ужина Калугин подошел к сухому кедру, отколол топором несколько смолистых щеп и поднес к ним зажженную спичку. Огонек робко перекинулся на щепу, расплылся синим коптящим пламенем по стволу кедра, лишенному коры, и юркнул в обширное дупло. Вскоре из верхнего отверстия пустотелого дерева, находившегося на десятиметровой высоте, повалили клубы черного дыма. Кедр вспыхнул, как гигантский факел.
