Сергей Алексеев - История крепостного мальчика

От года к году увеличивалась торговля рожью, солью, древесиной, мехами, рыбой.

Часто «торговые люди» сами же производили или добывали продукт и сами же его продавали. Пошли целые торговые фамилии — Прощалыгины, Савины, Кобелевы. Однако встречались среди них и нахрапистые.

«Торговый мужик» Дормидонт Кольцо стал богатеть от торговли солью. Начал с малого, с малого. Завел он на каком-то озере, недалеко от Галича, крохотную соляную варницу. С утра до позднего вечера с сыновьями на варнице возится. По три пота с них и с себя сгоняет.

Идут годы. Крепчает, крепчает, крепчает дело. Поднимается в гору Дормидонт Кольцо. Выбивается в люди. Нет уже в помине старой, крохотной варницы. Целыми соляными угодьями владеет теперь Кольцо. Не гнут уже ни он, ни его сыновья в три погибели на тяжелой работе спины. Наемные люди трудятся на Дормидонтовых варницах.

Идут годы. Все больше набивает «торговый мужик» мошну. Скупил по всей округе другие варницы. По всему большому краю он главный теперь по соли. Он и цены диктует теперь на соль. Поступает хитро. Прижмет, припрячет запасы соли. Исчезла вдруг соль в продаже.

— Соли!

— Соли!

— Соли! — кричит округа.

Начинает Дормидонт Кольцо понемножку выбрасывать соль в продажу. Только берет теперь за нее втридорога. Что поделаешь — клянут его люди, но тащат деньги.

Богатеет, богатеет «торговый мужик» Дормидонт Кольцо. Богатеют Прощалыгины, Савины, Кобе левы. Богатеют другие.

Все шире идет торговля рожью, солью, овсом, смолой, древесиной, мехами, рыбой. Как сок березовый по весне, прет купец с небывалой силой. Торговое время. Дорогу — торговый мужик идет. Осторожней — любого в пути собьет.

Во времена царя Ивана Грозного появилось много разных налогов и податей. В том числе и налог, который назывался полоняничные деньги.

Огромны границы у Русского государства. Проходят на востоке, на юге, на западе. Окружают Россию другие страны, другие народы. Не со всеми у России покой и мир.

По-разному оказывались русские люди на чужбине, за пределами Русского государства. В неудачном бою попадали воины в плен. В лихих набегах выкрадывали русских людей степные народы. Враги ходили на Русь походами и угоняли вместе с собой мирных людей, как свою добычу.

Плененных и угнанных людей затем продавали в рабство в Турцию, в Персию, в другие страны.

Елизарка Большое Ухо был нерусским. Мордвин он. Из-под Саранска. Однако в плену оказался как русский воин. В одном из боев, будучи ратником в русском войске, в плен угодил Елизарка.

Рослым он был, плечистым. Продали его гребцом на галеры. Приковали Елизарку цепями к лавке. Водит и водит он целые дни веслом.

Нет тяжелее труда, чем труд гребца на галерах. Солнце кострищем палит на небе. Пот ручьями бежит по телу. Машет и машет веслом Елизарка.

Ветер волком бежит по морю. Волны к небу горбами тянутся. Машет и машет веслом галерник.

Девять лет промучился Елизарка. Был в Италии и в Испании, был на Корсике и в Мавритании. Был на Сицилии и Сардинии, был в Португалии и Иларии. Только не видел он Италии и Испании. Не ходил по Корсике и Мавритании. Не дышал воздухом Сицилии и Сардинии, Португалии и Иларии. Сидел он в тюрьме галеры-крепости. Цепью к лавке навек прикован.

Вспоминает Елизарка Большое Ухо родные места: дом над рекой, речку Алатырь. Далекой все кажется сказкой.

Ходили как-то они на галере к знойной Африке. Попал к ним новый тогда галерник, цветом — черный, черный.

Поражался Елизарка Большое Ухо, что есть на белом свете вдруг люди черные.

— Подобен саже, темнее ночи.

Отвечают Елизарке:

— Бывают еще чернее.

Оказались рядом они на веслах. Подружились. Гребли, каждый на своем языке о чем-то своем шептались.

На десятый год плена попал Елизарка неожиданно на торговый корабль. С этим кораблем прибыл он в Черное море. А оттуда в устье реки Днепра. Тут и свалилось небесным даром на Елизарку счастье.

Объявили вдруг Елизарке, что выкупает из плена, из полона его Россия.

Опешил Елизарка:

— Как выкупает? На что?!

— На полоняничные деньги, — ответили Елизарке.

Много в России налогов разных. Ропщут люди. Однако не скупились они на полоняничные деньги. Исправно всегда вносили. Неспокойно пока на границах России. Понимали — беды, плен, полон может случиться с каждым.

И вот шагает домой Елизарка. Не один он. Набралось много таких, кто был выкуплен из разных заморских мест.

Разные люди идут из плена. Вот рослый, вот низкий. В летах, молодой. Одинокий, с детьми, с женою. Всех их возвращает на родину Родина.

Вот русский идет, вот чуваш, вот татарин. Снова русский, опять чуваш. Смотрит Елизарка: а вот свой из своих, такой же, как он, саранский мордвин шагает.

Переглянулись они с земляком саранским. Хорошо у них на душе.

Был Фома Вскинь Рука простым промысловым человеком. Жил он на севере, на реке Пинеге. Рыбу ловил, имел бобровые гоны, уточные ловища, лавку в местном городе на посаде.

Был Фома простым человеком и вдруг стал излюбленным головой. Это должность такая. Выборная. Появились во времена царя Ивана здесь, на севере, такие должности. Излюбленный голова считался как бы старшим над тем местом, где жил. Следил он, чтобы люди вели себя мирно: не бранились, не ссорились, улаживал разные споры, решал вопросы о наказании провинившихся, отвечал за поимку разных лихих, разбойных людей, если объявлялись такие в округе.

И еще была одна важная обязанность у излюбленной головы — следить, чтобы люди не перепивались, чтобы по собственному почину придорожные корчмы не открывали, а главное, чтобы тайно не варили пиво. А если его и варили, так только в канун праздников, на поминки, на крестины или на родины, то есть по случаю рождения ребенка. Да и то на такое варение надо было предварительно получить разрешение от излюбленной головы.

Довольны были жители своим головой. Распорядительный он человек, решительный. Крепко держит дело в своих руках.

Однако прошло какое-то время, стали замечать люди: тот голова и вроде уже не тот. Все под себя гребет Фома Вскинь Рука, все к себе тянет. Бобровые гоны свои незаконно расширил. Уточные ловища раздвинул. На посаде, помимо одной лавки, скрытно две новых еще открыл.

Ясно — злоупотреблял он своим положением.

А тут и еще одно: принюхались как-то люди — пахнет от Фомы пивом. Принюхались второй раз — снова пахнет. А потом уже и принюхиваться не надо было. За версту от него разит.

Загулял, не удержался в слабостях человек. Море стало ему по колено.

Ясно — ошиблись при своем выборе люди.

То ли кто-то донес в Москву о пинегском излюбленном голове, то ли молва сама за тысячу верст туда добежала. Только прибыли как-то из Москвы, из какого-то приказа, чиновные люди. Проверили, как ведет себя на Пинеге излюбленный голова.

Все подтвердилось: бобровые гоны нечестным путем увеличил, утиные ловища расширил, в городском посаде две новые лавки скрытно держит. А главное: нарушая все спиртные правила и законы, пиво и пьет, и варит.

Скорым был суд у приказных людей.

Приказали они Фоме сварить сорок ведер пива.

Не понимает Фома, в чем дело. Сварил.

Приказали наполнить пивом огромную бочку.

Не понимает Фома, в чем дело. Наполнил.

— Раздевайся! — сказали Фоме.

Разделся Фома. Схватили его приказные люди и утопили в пиве. Жил человек. И нет человека. Жестокое время. Суровый век.

Попала к царю Ивану жалоба. Писал ее горожанин Никита Ветка. Жаловался на городские власти, а точнее, на дьяка Разбойного приказа Мелентия Никуду. Разбойный приказ ведал делами судебными.

Писал Никита Ветка, что засудил понапрасну Мелентий Никуда его брата Ермилку Ветку. И теперь Ермилка безвинно в остроге мается.

А дело в том, что кто-то у кого-то увел быка. Похититель нашелся. Быть бы в суровом ему ответе. Однако родные оказались у него богатыми. Подкупили они судью Мелентия Никуду. Дали большую взятку.

Оправдал Никуда похитителя. Виновным объявил Ермилку Ветку.

«А Ермилка вовсе тут ни при чем. Не уводил он того быка», — писал о брате Никита Ветка. И дальше о том, что он — его брат Ермилка Ветка — в Москве в ту пору и вовсе не был.

А ходил он за сто с лишним верст от Москвы в Иосифо-Волоколамский монастырь поклониться святым иконам. И есть, мол, тому свидетели.

«Рассуди, государь, — просил Никита Ветка. — Тот дьяк из Разбойного приказа Мелентий Никуда, раз он взятки берет, выходит, и сам разбойник».

— Дознаться, — приказал Иван Грозный, ознакомившись с жалобой.

Устроили царские приближенные сыск. Все подтвердилось.

Не виновен Ермилка Ветка. Не уводил быка. Откупился виновник истинный. Принял дьяк Мелентий Никуда взятку.