Лилия Чарская - ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ
- Елена, - услышала я за собою знакомый мне неприятный голос, - ступай в твою комнату и разбери твои вещи. Вечером будет поздно. Ты сегодня раньше должна лечь спать: завтра пойдешь в гимназию.
В гимназию?
Полно, не ослышалась ли я? Меня отдадут в гимназию? Я готова была запрыгать от радости. Хотя мне пришлось всего только два часа провести в семье дяди, но я уже поняла всю тяжесть предстоящей мне жизни в этом большом, холодном доме в обществе сердитой гувернантки и злых двоюродных братьев и сестриц. Немудрено поэтому, что я так обрадовалась известию о поступлении в гимназию, где, наверное, меня не встретят так, как здесь. Ведь там было не две, а может быть, тридцать две девочки-сверстницы, между которыми, конечно, найдутся и хорошие, милые дети, которые не будут меня так обижать, как эта надутая, капризная Ниночка и злая, угрюмая и грубая Жюли. И потом, там, наверное, не будет такой сердитой клетчатой дамы, как Матильда Францевна...
Мне даже на душе веселее как-то стало от этого известия, и я побежала разбирать свои вещи, исполняя приказание гувернантки. Я даже не обратила особенного внимания на брошенное мне вслед замечание Ниночки, обращенное к брату:
- Смотри, смотри, Толя, наша Мокрица - уже не Мокрица больше, а настоящая коза в сарафане.
На что Толя заметил:
- Верно, она в платье своей мамаши. Точно мешок!
Стараясь не слушать, что они говорят, я поторопилась уйти от них.
Миновав коридор и какие-то две-три не такие большие и не такие светлые комнаты, из которых одна, должно быть, была спальня, а другая уборная, я вбежала в детскую, в ту самую комнату, куда Ниночка водила меня мыть руки перед обедом.
- Где мой чемоданчик, не можете ли вы сказать? - вежливо обратилась я с вопросом к молоденькой горничной, стлавшей на ночь постели.
У нее было доброе румяное лицо, которое приветливо мне улыбалось.
- Нет, нет, барышня, вы не здесь спать будете, - сказала горничная, - у вас комнатка совсем особенная будет; генеральша так приказала.
Я не сразу сообразила, что генеральша - это тетя Нелли, но тем не менее попросила горничную показать мою комнату.
- Третья дверь направо по коридору, в самом конце, - охотно пояснила она, и мне показалось, что глаза девушки с ласкою и грустью остановились на мне, когда она сказала: - Жаль мне вас, барышня, трудно вам у нас будет. Дети у нас злючки, прости Господи! - И она сокрушенно вздохнула и махнула рукой.
Я выбежала из спальни с сильно бьющимся сердцем.
Первая... вторая... третья... считала я двери, выходившие в коридор. Вот она - третья дверь, о которой говорила девушка. Я не без волнения толкаю ее... и передо мною маленькая, крошечная комнатка в одно окно. У стены узкая кроватка, простой рукомойник и комод. Но не это обратило мое внимание. Посреди комнаты лежал мой раскрытый чемоданчик, а вокруг него на полу валялось мое белье, платья и все мое нехитрое имущество, которое так заботливо укладывала Марьюшка, собирая меня в дорогу. А над всеми моими сокровищами сидела горбатая Жюли и бесцеремонно рылась на дне чемоданчика.
Увидев это, я так растерялась, что не могла произнести ни слова в первую минуту. Молча стояла я перед девочкой, не находя, что ей сказать. Потом, сразу оправившись и встряхнувшись, я произнесла дрожащим от волнения голосом:
- И не стыдно вам трогать то, что вам не принадлежит?
- Не твое дело! - оборвала она меня грубо.
В это время рука ее, безостановочно шарившая на дне чемодана, схватила завернутый в бумагу и тщательно перевязанный ленточкой пакетик. Я знала, что это был за пакетик, и со всех ног бросилась к Жюли, стараясь вырвать его из ее рук. Но не тут-то было. Горбунья была куда проворнее и быстрее меня. Она высоко подняла руку со свертком над головою и в один миг вскочила на стол, стоявший посреди комнаты. Тут она быстро развернула сверток, и в ту же минуту из-под бумаги выглянула старенькая, но красивая коробочка-несессер, которою всегда пользовалась при работе покойная мамочка и которую почти накануне своей смерти подарила мне. Я очень дорожила этим подарком, потому что каждая вещица в этой коробке напоминала мне мою дорогую. Я обращалась так осторожно с коробочкой, точно она была сделана из стекла и могла разбиться каждую минуту. Потому мне было очень тяжело и больно видеть, как бесцеремонно рылась в ней Жюли, швыряя на пол каждую вещицу из несессера.
- Ножницы... игольник... наперсток... протыкалочки... - перебирала она, то и дело выбрасывая одну вещь за другою. - Отлично, все есть... Целое хозяйство... А это что? - И она схватила маленький портрет мамочки, находившийся на дне несессера.
Я тихо вскрикнула и бросилась к ней.
- Послушайте... - зашептала я, вся дрожа от волнения, - ведь это нехорошо... вы не смеете... Это не ваши... а мои вещи... Нехорошо брать чужое...
- Отвяжись... Не ной!.. - прикрикнула на меня горбунья и вдруг зло, жестко рассмеялась мне в лицо. - А хорошо от меня отнимать было... а? Что ты скажешь на это? - задыхаясь от злобы, прошептала она.
- Отнимать? У вас? Что могу я отнять у вас? - пораженная до глубины души, воскликнула я.
- Ага, не знаешь разве? Скажите пожалуйста, невинность какая! Так я тебе и поверила! Держи карман шире! Противная, скверная, нищая девчонка! Уж лучше бы ты не приезжала. Без тебя легче бы было. Все-таки мне раньше не так попадало, потому что я жила отдельно, не с противной Нинкой, маминой любимицей, и у меня был свой уголок. А тут... ты приехала, и меня в детскую к Нинке и к Баварии перевели... У-у! Как я ненавижу тебя за это, гадкая, противная! Тебя, и твой несессер, и все, и все!
И говоря это, она широко размахнулась рукою с маминым портретом, очевидно желая отправить его туда же, где уже нашли себе место игольник, ножницы и хорошенький серебряный наперсток, которым очень дорожила покойная мамочка.
Я вовремя схватила ее за руку.
Тогда горбунья изловчилась и, быстро наклонившись к моей руке, изо всех сил укусила меня за палец.
Я громко вскрикнула и отступила назад.
В ту же минуту дверь широко распахнулась, и Ниночка стремглав влетела в комнату.
- Что? Что такое? - подскочила она ко мне и тут же, заметя портрет в руках сестры, закричала, нетерпеливо топая ногою: - Что это у тебя? Сейчас покажи! Покажи сию минуту! Жюлька, покажи!
Но та вместо портрета показала сестре язык. Ниночка так и вскипела.
- Ах ты, дрянная горбушка! - вскричала она, бросаясь к Жюли, и прежде чем я могла удержать ее, она в одну минуту очутилась на столе рядом с нею.
- Покажи сейчас, сию минуту! - кричала она пронзительно.
- И не подумаю, с чего ты взяла, что я буду показывать? - спокойно возразила горбунья и еще выше подняла руку с портретом.
Тогда произошло что-то совсем особенное. Ниночка подпрыгнула на столе, желая выхватить вещицу из рук Жюли, стол не выдержал тяжести обеих девочек, ножка его подвернулась, и обе они с оглушительным шумом полетели вместе со столом на пол.
Крик... стон... слезы... вопли.
У Нины кровь льет ручьем из носа и капает на розовый кушак и белое платье. Она кричит на весь дом, захлебываясь слезами...
Жюли присмирела. У нее тоже ушиблены рука и колено. Но она молчит и только втихомолку кряхтит от боли.
На пороге комнаты появляются Матильда Францевна, Федор, Дуняша, Жорж и Толя.
- Остроумно! - тянет Жорж по своему обыкновению.
- Что? Что случилось? - кричит Матильда Францевна, бросаясь почему-то ко мне и тряся меня за руку.
Я с удивлением смотрю в ее круглые глаза, не чувствуя ровно никакой вины за собою. И вдруг взгляд мой встречается со злым, горящим, как у волчонка, взором Жюли. В ту же минуту девочка подходит к гувернантке и говорит:
- Матильда Францевна, накажите Лену. Она прибила Ниночку.
Что такое?.. Я едва верю своим ушам.
- Я? Я прибила? - повторяю я эхом.
- А скажешь - не ты? - резко закричала на меня Жюли. - Смотри, у Нины кровь идет носом.
- Велика важность - кровь! Три капельки только, - произнес с видом знатока Жорж, внимательно расследуя припухший нос Нины. - Удивительные эти девчонки, право! И подраться-то как следует не умеют. Три капли! Остроумно, нечего сказать!
- Да это неправда все! - начала было я и не докончила моей фразы, так как костлявые пальцы впились мне в плечо и Матильда Францевна потащила меня куда-то из комнаты.
7. Страшная комната. Черная птица
Сердитая немка протащила меня через весь коридор и втолкнула в какую-то темную и холодную комнату.
- Сиди здесь, - злобно крикнула она, - если не умеешь вести себя в детском обществе!
И вслед за этим я услышала, как щелкнула снаружи задвижка двери, и я осталась одна.
Мне ни чуточки не было страшно. Покойная мамочка приучила меня не бояться ничего. Но тем не менее неприятное ощущение остаться одной в незнакомой холодной темной комнате давало себя чувствовать. Но еще больнее я чувствовала обиду, жгучую обиду на злых, жестоких девочек, наклеветавших на меня.
