Виктор Лихачев - Возвращение на Мару

— Получается, — сказала Маша, — что годы, когда Белый Кельт прибыл в Чернигов, для нас являются самыми темными?

— Получается так. Хотя мы знаем, что летописцы в шестидесятых годах одиннадцатого века усиленно обращают внимание на различные «знамения», все время повторяя, что они предвещают недоброе. И вот в самых разных концах Русской земли, то в Новгороде, то в Белоозере и даже в самом Киеве, появляются язычники-волхвы, предрекающие несчастья. В том числе и их агитация привела к восстанию в Киеве. Кстати, дочь, в каком году это было?

— Сейчас. В 1068-м.

— Молодец. Конечно, сказалось все — и неурожаи, и набеги половцев, но в любом случае влияние волхвов оставалось сильным по всей стране, а уж про вятичей я и не говорю.

— Ты связываешь судьбу Фергюса с волхвами? — впервые подала голос Лена.

— По крайней мере, это явная зацепка. Так что, дочка, для начала мы еще раз перечитаем все связанное с тем временем. Попробуем выписать новую литературу, если она появилась. Жизнь на месте не стоит и наука тоже.

— Папа, а как быть, если нет ни летописей, ни памятников? Монголы же напали на Русь, сколько всего сгорело-погорело…

— Ты права, Маша, но ведь и летописи не панацея. Взять хотя бы «Повесть временных лет», нашу главную летопись. Еще Шахматов давным-давно доказал, что как минимум дважды сочинение Нестора подвергалось обработке. Да и сам летописец, уверен, был небеспристрастен. Но это хоть что-то. Ведь мы действительно порой думаем, что жизнь Руси началась с призыва варягов. Но, согласись, до этого были века, тысячелетия жизни наших предков, в которых находилось место и войнам, и созиданию, и освоению новых земель… и поэтому ученые изучают все — и былины, и сказания народа, и географические названия. И такое подчас выясняется, что дух захватывает.

— Расскажи.

— У нас еще будет время. Но, согласись, интересно ведь, почему в былинах, собранных учеными в поморских северных селах, Дунай называют батюшкой, то есть отцом, а его рождение связывают с образом богатыря? Мне рассказывал один болгарский друг, что их Академия наук посылала на наш Север экспедицию и та сделала удивительное открытие: у поморов она насчитала около тысячи слов, которые есть только в болгарском языке.

— Коля, ты не увлекся? Опять о своей Дунайской теории, — напомнила о себе Лена.

— Мама, не мешай, интересно же.

— Ты права, я действительно увлекся. Я уж не говорю о географических названиях. Отчего несколько десятков населенных пунктов в Московской области имеют своих «тезок» в Словакии? Ведь это же неспроста. Другое дело, что, занимаясь той же топонимикой, желательно знать древние, подчас уже умершие, языки. А то что получается? Находятся энтузиасты — краеведы, берут, к примеру, непонятное название местной реки и по созвучию с русским языком начинают сочинять, что бы это название значило.

— Помнишь, — вступила в разговор Лена, — ты рассказывал о речке Яхроме.

— Папа, расскажи, — поддержала маму Маша.

— Это классический пример. Есть целых три реки с таким названием — Яхрома. Ясно же, славяне, пришедшие на наши земли, из суеверных ли соображений, еще ли почему, сохранили те названия рек, речушек, которые им дали прежде жившие народы. «Ма» и «мо» на языке балтов, племени, жившего в наших местах до славян, обозначают воду, реку. Посмотрите: Мо-сква, Мо-кша, Костро-ма, Яхро-ма, Клязь-ма… А у нас сочинили легенду о Екатерине Второй, которая переходила эту речку через мост, оступилась и сказала «Я хрома». И люди верят: красиво звучит! А недавно мне в Любимовске рассказали о местном краеведе. Там речка протекает — Шиворонь. Вот он и «перевел»: сизая ворона. Представляете? Бедные вятичи все вдруг оказались с дефектом речи и вместо «с» дружно стали говорить «ш».

— А вместо «сиз» — «шив», — смеясь, подхватила Маша.

— Точно. В девятнадцатом веке в городке Кимры — это в Тверской области, жил один купец — любитель старины. Он взял и возвел название своего городка к древнему народу — киммерийцам… Самое любопытное, что в данном вопросе — я говорю о географических названиях, — ничего не надо додумывать. Без домыслов все и так закручено, как в детективе.

Я посмотрел на дочь: глаза у Маши горели, лицо разрумянилось. Она была вся — слух. Лена слушала сдержаннее, но, я видел, и ее заинтересовал мой рассказ. Впрочем, и без того, сказать по правде, «тут Остапа понесло». Это был мой конек:

— Возьмем те же Кимры. Ведь это же самоназвание целого народа, который для нас более привычно звучит по-другому — валлийцы. Напомню, у жителей Уэллса кельтские корни. Но мы смотрим на карту Центральной России. Чуть выше Кимр по течению Волги — Дубна, город физиков. Там протекает речка с таким же названием. И очень многие возводят ее название к дереву — дуб. Но, оказывается, подобные названия встречаются и в Тульской, и в Калужской областях, и на Украине. Правда, кое-где они звучат как Дубна, а кое-где — Дубно. Могло ли со временем «а» превратится в «о»? Без проблем: ведь речь идет о реке. Если река, то она Дубна. А вот в кельтском языке есть слово «дубно», и оно переводится как «глубокий». Еще одна река — Угра. Я купался в ней в районе Юхнова — течение быстрое, вода холодная. Опять смотрим в кельтский язык: угрос — холодный. А есть еще в этом языке одно слово — «вис» — течь.

— Висла? — переспросила Маша.

— Она самая. А помнишь, мы к нашим друзьям в Тулу ездили? Там через весь город речка протекает — Упа называется?

— Помню.

— Так вот, речка с таким названием есть в Чехии, а по-латышски «упе» означает «река». Правда, любопытно: буквально на одном пятачке у русских рек — кельтские, балтийские, славянские названия?

— Папа, а наших названий, получается, и нет? — спросила Маша.

— Есть и наши. Красивая Меча, Тихая Сосна, Ворона… На Сарматской равнине, как видишь, всего вдосталь, ведь на ней, словно в гигантском котле, столько народов «варилось». По каким только направлениям они не двигались, ища лучшей доли. Кто-то искал плодородных земель и теплые моря, а вот наши предки, наоборот, оказались в конце концов в северных лесах. Но загадок все равно не перечесть. Потому, к примеру, Страбон называл праславян кельтоскифами, а…

— А мне кажется, — перебила меня Лена, — теперь до истины не докопаться, и нечего на все это время тратить. Кто откуда ушел, кто куда пришел… Ты лучше, Корнилов, попробуй узнать, куда делись всего два человека — Анна и ее отец. — Она на секунду замолкла, будто вспомнив что-то. — Ой, ребята, да ведь он наш однофамилец!

— А я, между прочим, это сразу заметила, — подала голос Маша.

— Молодцы, — засмеялся я. — Поверьте, для меня это стало еще одним доводом в пользу того, чтобы заняться судьбой Белого Кельта.

— Бог даст, что-нибудь у вас и получится. Вы только обязательно побольше расспрашивайте местных. Может, кто-то знает что-нибудь о вашем Фергюсе, — серьезно сказала Лена.

Я сдержал улыбку. Разумеется, первым делом мы с Машей займемся опросами местных жителей, но меня порадовало, что дело, так захватившее нас с дочерью, по-видимому, не оставило безучастной и мою жену.

— Вот видишь, Маша, мама подсказала нам еще один метод. Спасибо ей. Кто знает, где мы найдем кончик нужной ниточки — в какой-нибудь черниговской летописи или в рассказе местного батюшки.

— Правда, надо быть готовым, — продолжила Елена, — что тот же Белый Кельт приобретет мифологические черты, как Соловей-разбойник. Поди здесь, разберись.

— И то верно. В свое время в этнографических экспедициях я в четырех или в пяти областях слушал истории о Кудеяре — атамане, что именно там он зарыл свой клад, оттуда совершал набеги.

— А на самом деле или у него было несколько братьев и они работали по методу бригадного подряда, или настоящий Кудеяр так в свое время всех впечатлил, что каждого мало-мальски приличного разбойника стали называть Кудеяром, — сказала Маша.

Мы все рассмеялись. Тут Лена спохватилась:

— Послушайте, грамотеи, а вам не кажется, что наш экскурс в историю слишком затянулся? Нам еще до дома добираться, а я ужин не готовила.

— Мы сыты духовной пищей, мамочка.

— Ой-ой, посмотрю я, что ты скажешь через час.

Мы поднялись. Уже вечерело. Огромное красное солнце садилось за Голубицу, за окрестные поля и рощи. Умиротворение и покой словно разливались в воздухе. И я вспомнил, как три года назад на этом самом месте, впечатленный похожей картиной, я рассказал своим дорогим девчатам о том, как поэт Василий Андреевич Жуковский, подъезжая вечером к родному городу Белеву, увидел нечто похожее: тихая река, солнце, медленно уходящее за горизонт и окрасившее пурпурным цветом облака, воды, купола храмов… Увидел — и написал стихи. А через много лет еще один великий человек — Петр Ильич Чайковский написал оперу «Пиковая дама», в которой для дуэта Лизы и Полины взял стихи, написанные Жуковским. Тогда Маша сказала, что они с мамой обязательно выучат этот дуэт.