Феликс Зальтен - Бемби
Но вот тетя Энна подняла голову и крикнула:
— Гобо, Фалина! Собирайтесь домой!..
Мать Бемби тоже позвала сына:
— Идем!.. Нам пора!..
— Еще немножечко! — бурно запротестовала Фалина. — Ну еще чуточку!
Бемби умолял мать:
— Побудем еще! Пожалуйста! Здесь так хорошо!
И Гобо повторял застенчиво:
— Так хорошо… еще чуточку!..
И тут случилось нечто, что было куда значительнее и важнее всего, что пережил Бемби в этот день. Из леса донесся грохочущий топот, от которого дрогнула земля. Затрещали сучья, зашумели ветви, и, прежде чем можно было навострить уши, это грозно грохочущее вынеслось из чащи, оставив там по себе треск, гул, свист. Словно ураган, промчались двое по поляне звонкогремящим галопом и скрылись в чаще; но не прошло и минуты, как они вновь появились на том же месте, что и в первый раз, и замерли на фоне опушки, будто окаменели, шагах в двадцати друг от друга.
Бемби смотрел на них как зачарованный. Они были очень похожи на мать и тетю Энну, но голову каждого из них венчала ветвистая корона в коричневых бусинах и белых зубцах. Бемби безмолвно переводил взгляд с одного на другого. Один — поменьше ростом, и корона его скромнее. Другой — величественно прекрасен. Он высоко и гордо нес голову, и бесконечно высоко возносились его рога. Переливчатый тон их колебался от совсем темного до белесого; они были усеяны множеством бусин и широко простирали свои сияющие белые отростки.
— О! — воскликнула Фалина восхищенно.
— О! — тихонько повторил Гобо.
Бемби молчал.
Но вот те двое зашевелились, повернули в разные стороны и медленно направились к лесу. Величественный олень прошел совсем близко от детей. В покойной красоте прошествовал он, гордо неся царственную голову и никого не удостоив взглядом.
Дети боялись дышать, пока он не скрылся в чаще. Они отважились обменяться взглядом лишь в тот момент, когда лес задернул свой зеленый полог за великолепным незнакомцем.
Фалина первая прервала молчание.
— Кто это был? — воскликнула она, и ее маленький дерзкий голосок дрожал.
Гобо повторил чуть слышно:
— Кто это был?
Бемби молчал.
Тетя Энна ответила торжественно:
— Это были отцы.
Больше ничего не было сказано, и родичи расстались. Тетя Энна с детьми сразу скрылась в ближнем кустарнике — там пролегал их путь. Бемби и его матери пришлось пересечь всю поляну, чтобы попасть к старому дубу, откуда начиналась их тропа. Бемби молчал очень долго. Наконец он спросил:
— Они нас видели?
— Да, они видят всё, — ответила мать.
Странное чувство владело Бемби: он и боялся спрашивать и не мог молчать.
— Почему они… — начал он и осекся.
Мать пришла к нему на помощь:
— Что ты хотел сказать, маленький?
— Почему они не остались с нами?
— Да, они не остались с нами, — ответила мать, — но настанет время…
— Почему они с нами не говорили? — перебил ее Бемби.
Мать ответила:
— Сейчас они с нами не говорят… но настанет время… Нужно терпеливо ждать, когда они придут, и нужно ждать, когда они заговорят. Все будет так, как они захотят.
— А мой отец будет со мной разговаривать? — замирая спросил Бемби.
— Конечно, дитя мое. Когда ты подрастешь, он будет с тобой разговаривать. И порой тебе будет дозволено находиться при нем.
Бемби молча шел рядом с матерью, все его существо было потрясено встречей с отцом. "Как он прекрасен! — шептал он про себя. — Как дивно прекрасен!" И все думал о величественном олене.
Мать как будто угадала мысли сына:
— Если ты сохранишь жизнь, дитя мое, если ты будешь благоразумен и сумеешь избежать опасности, ты будешь когда-нибудь так же силен и статен, как отец, и будешь носить такую же корону.
Бемби глубоко дышал. Его сердце заходилось радостью, тревогой, надеждой…
Время шло, и каждый день приносил новые открытия, новые переживания. Подчас у Бемби голова шла кругом — столько ему нужно было познать, охватить.
Он научился вслушиваться. Не просто слышать то, что происходит вблизи и, можно сказать, само лезет в уши, — в этом нет ничего мудреного. Теперь он умел вслушиваться в те далекие, едва уловимые, легчайшие звуки, что приносит ветер. Ему стал ведом каждый лесной шорох. Он знал, к примеру, что где-то поодаль пробежал сквозь кустарник фазан; он сразу угадывал его особый, лишь ему одному присущий шаг. Он узнавал по слуху летучих мышей, распарывающих ночное небо своим коротким, стремительным пролетом. Узнавал мягкий топоток кротов, бегающих взапуски вокруг бузины. Он знал отважный, светлый призыв сокола и улавливал в нем сердитые нотки, когда орел или ястреб вторгались в его владения. Он знал воркованье лесных голубей, далекое, влекущее кряканье уток и многое, многое другое…
Постепенно овладевал он и чутьем. Он научился втягивать ноздрями воздух, то глубоко, то маленькими порциями, будто смакуя каждую понюшку. Когда ветер прилетал с лужайки, он говорил себе: это клевер, это чайная ромашка, а где-то поблизости находится наш друг заяц. Он различал среди ароматов земли, листвы и пахучей смолы едкий запах прошмыгнувшего неподалеку хорька, узнавал, хорошенько принюхавшись к земле, что лиса вышла на охоту, или решал: приближаются наши родичи — тетя Энна с детьми.
Он сдружился с ночью, и его уже не соблазняли прогулки среди бела дня. Он охотно лежал днем в тесной, сумеречной хижине и дремал у теплого бока матери. Время от времени он просыпался, вслушивался и принюхивался, желая знать, что происходит вокруг. Все спокойно. Только маленькие синицы болтают между собой, да погуживают не умеющие молчать комары, и голуби не прекращают своей нежной воркотни. Что ему до всего этого? И он снова засыпал.
Ночь нравилась ему куда больше. Все бодрствует, живет, движется. Конечно, и ночью не следует забывать об осторожности, но это не идет ни в какое сравнение с днем. Можно свободно прогуливаться, встречая знакомых, которые тоже чувствуют себя куда беззаботнее, нежели днем. Ночь в лесу празднична и тиха. Правда, и в ночи звучат порой громкие голоса, но это особое дело.
Бемби уважал сову. Ее степенный полет был легок и беззвучен, как полет бабочки. У нее такое выразительное, осмысленное лицо и прекрасные глаза. Бемби удивлялся их твердому, спокойному и смелому взгляду. Он с удовольствием слушал ее разговор с матерью или с другими обитателями леса. Он стоял в сторонке, немного робея под твердо-повелительным взглядом совы, и не слишком разбирался в тех умных вещах, о которых шел разговор. Он только чувствовал, что вещи эти очень умны и значительны, и преисполнялся еще большим почтением к сове.
Вдруг сова затягивала песню. "Гха-а-а! Гха-а-а! Гха-а-х!" — пела она. Это звучало совсем иначе, чем песня дрозда или иволги, иначе, чем дружелюбный переклик кукушек, но Бемби любил песню совы, чувствуя в ней влекущую таинственность, несказанную мудрость и загадочную грусть.
Еще имелся здесь сыч, небольшой занятный паренек. Хитрый, любопытный и очень тщеславный.
"У-ик! У-ик!" — кричит он пронзительным, надсадным, полным ужаса голосом. И кажется, будто он находится в смертельной опасности. Но это обман. Он приходит в отменное расположение духа, радуется, как дитя, если ему удается кого-нибудь испугать. "У-ик!" — кричит он так громко, что эхо еще с полчаса разносится по лесу. Сам же он в это время издает про себя смешливое воркованье, которое можно услышать, лишь находясь совсем близко от него.
Бемби вскоре догадался, что сыча радует, когда окружающие пугаются или же думают, что с ним самим стряслась беда. С тех пор Бемби не пропускал случая при встрече с сычом спросить с наигранным беспокойством:
— С вами ничего не случилось?
Или же, притворно трясясь от страха, сказать:
— Ах, как вы меня испугали!
Сыч приходил в восторг.
— Да, да, — посмеивался он, — мой голос звучит ужасно, невыносимо!
И он раздувал перья, отчего становился похожим на мягкий коричневый шарик, что очень шло ему.
Несколько раз бывали грозы. Первый раз это произошло днем, и, по мере того как тьма окутывала их маленькую хижину, страх все сильнее охватывал Бемби. Казалось, будто ночь внезапно спустилась с неба в самый разгар дня. Когда же мощный порыв ветра, рыча, продул лес, сверкнула молния и грохнул раскат грома, Бемби чуть не лишился чувств: ему представилось, что мир вот-вот расколется на куски.
Другой раз гроза застала их в пути. Бемби бежал позади матери. Каждый удар грома словно сдувал его с дороги в кусты, каждый высверк молнии возвращал назад. Бемби потерял над собой всякую власть. Лес казался вымершим, его обитатели попрятались кто куда. Да и как было не прятаться, когда с каждого сучка, с каждой ветки бежал свой водопадик когда деревья, кусты и травы были пропитаны водой и каждая вспышка молнии отражалась в тысячах капель и струй будто лес на миг воспламенялся!
