Дина Бродская - Марийкино детство
Но стоило Вилли уехать, и Ляля, как ни в чём не бывало, выходила во двор и вмешивалась в игры.
Марийка не любила Лялю Геннинг. Когда Ляля в первый раз появилась на дворе, Марийка и Лора играли в «классы». Лора прыгала на одной ноге по криво нарисованным квадратам, а Марийка сидела рядом на корточках и, раскачиваясь, приговаривала:
Колдуй, баба, колдуй, дед,Заколдованный билет…Чух-чух, не хочу,Я ошибку закачу…
Это нужно было для того, чтобы Лора «стратила», то есть сделала ошибку.
Лора и в самом деле скоро «стратила»: бросила своё стекло прямо в «пекло». После Лоры была Марийкина очередь. Она старательно прыгала на одной ноге, а Ляля стояла сбоку и наблюдала за игрой. Кончив играть, Марийка спрятала в карман свои «счастливые стёкла». Тут Ляля дёрнула её за рукав:
— Девочка, я не хотела вам помешать, когда вы играли. Разве вы не видите, что у вас порвался башмак? Подите домой и наденьте другие туфли…
Марийка посмотрела на свой грязный палец, выглядывавший из дырки, покраснела и отставила ногу назад.
Потом ребята решили играть в «золотые ворота». Когда все стояли в кругу, а Лора скороговоркой считала: «Аты-Баты шли солдаты», — Ляля пошепталась с Вандой Шамборской и вышла из круга. Надувшись и исподлобья глядя на Марийку, она заявила:
— Мамочка мне не разрешает играть с девочкой из кухни… И потом, она курчавая, как цыганка.
Ребята посмотрели друг на друга. Все любили играть с Марийкой и никогда не думали о том, что она девочка из кухни.
Разве не она выдумала игру, в «быстрый скок», разве не она первая придумала, как шить из лопухов шляпы?
Ванда и Ляля, обнявшись, ушли и сели на скамеечку, а мальчишки вертелись перед ними, боролись и всячески старались себя показать.
Марийка осталась одна. Она отошла в сторону, чтобы никто не видел, что у неё стали мокрые глаза. Но она была так зла, что через минуту ей даже расхотелось плакать. Она сжала кулаки, тряхнула головой и побежала к старой акации; под акацией лежали доски, только сегодня утром привезённые для починки забора.
Из сарая Марийка притащила деревянный ящик, в котором доктору однажды были присланы книги. Она подозвала пробегавшую мимо дворникову Машку, и они вместе положили на ящик самую длинную и самую крепкую доску. Потом они с Машкой сели верхом по концам доски и стали раскачиваться. Они так высоко подлетали кверху, что у них захватывало дух.
— У-ух ты! Ну и качели! — кричала Машка. Одной рукой она крепко держалась за край доски, другой рукой прижимала к груди копчёную воблу, которую купила в лавочке для деда.
Когда Машка опускалась к земле, Марийка на другом конце доски подлетала кверху. Она теперь уже не сидела верхом, а стояла на доске. Волосы её развевались по ветру, щёки горели. Она громко смеялась и то и дело поглядывала на другой конец двора, где вокруг Ляли с Вандой вертелись все ребята.
Лора первая подбежала к старой акации посмотреть, что это ещё Марийка придумала и чего они с Машкой так смеются. Вслед за Лорой прибежали и другие ребята. Они столпились вокруг качелей и наперебой просили:
— Марийка, дай немножко покататься!
— Сейчас, сейчас! — кричала Марийка, подлетая на такую высоту, что было страшно глядеть. — Ещё один разок качнёмся, а потом всех по очереди, всех по очереди пустим!.. Нам не жалко…
Теперь уже Ляля и Ванда остались на скамеечке одни. Они шептали друг-другу на ухо секреты, пожимали плечами, хихикали и притворялись, будто совсем не слышат голосов и хохота, доносящихся из-под старой акации.
Но даже по их спинам Марийка видела, что они никогда не простят ей того, что она переманила к себе всех ребят.
Старики Михельсоны
Изредка Марийка заходила к старикам Михельсонам. Они жили всё там же, за часовым магазинчиком, где теперь у окна работал их зять, белокурый человек с толстыми губами. На окне по-прежнему стояли часы с фарфоровой девочкой на качелях.
Вход в квартиру был со двора.
Марийка с опаской заглядывала в калитку, потому что боялась озорных мальчишек бондаря Бобошко.
Их было двое, но они всегда так орали и шумели на своём дворе, что Марийке казалось, будто их целая банда. Стоило ей войти во двор, как они высовывались из-за угла, выскакивали из окошка или прыгали с крыши сарая прямо ей под ноги. Они улюлюкали и оглушительно свистели, засовывая в рот грязные пальцы. Едва живая от страха, Марийка пробегала через двор и, поднявшись на цыпочки, дёргала колокольчик у бабушкиной двери.
В маленьких комнатах Михельсонов пахло каким-то особенным, стариковским запахом. Бабушка, низенькая, сморщенная, на стоптанных каблуках, с животом, подвязанным полотенцем, разрезала на столе ярко-жёлтую яичную лапшу, которую она разделывала для продажи.
Из соседней комнаты, осторожно ощупывая стенки, выходил старик с неподвижными, мутными глазами, в картузе, глубоко надвинутом на уши.
За последние годы он совсем ослеп и перестал выходить на улицу. Он дремал на стуле у окна, закутанный в бабушкин клетчатый платок, или сидел в часовом магазине у своего зятя, греясь у железной печки и прислушиваясь к разговорам заказчиков.
— Это кто? Зачем пришёл? — спрашивал дедушка, услышав Марийкины шаги.
— Абрам, это Манечка, — говорила старуха и подводила к нему Марийку.
Он ощупывал её плечи, лицо и волосы своими дрожащими пальцами с сиреневыми ногтями, и девочке странно было думать, что этот чужой маленький старичок — её дедушка.
— Выросла, очень выросла… — говорил дедушка с укоризной, точно в этом была Марийкина вина, и начинал вздыхать и бормотать что-то под нос.
Бабушка всегда была очень рада Марийке и угощала её куском фаршированной рыбы, или помидорами, или жёлтым початком кукурузы.
Когда Марийке пора было уходить, бабушка сама провожала её до ворот. В углах крохотного грязного дворика были навалены большие и малые бочонки. Бондарь Бобошко, лохматый и полупьяный, клепал железные обручи.
Увидев Марийку с бабушкой, мальчишки бондаря бросали им вслед щепки и арбузные корки.
— Эй ты, кучерявый баран!.. Скажи: кукуруза! — кричали они.
— Подождите, шибенники, вот я вас поймаю, так я вам задам! — говорила бабушка.
Но Марийка отлично видела, что мальчишки всё равно её не боятся, да и сама бабушка, наверно, хорошо знала, что ей, старенькой, с ними не справиться.
Марийка привыкла к тому, что на их улицах — так уж издавна повелось — мальчишки любят дразнить. Всё же она спрашивала, у бабушки:
— Бабушка, за что это они? Почему?
Но бабушка бормотала что-то непонятное: — Евреи — великий народ… У них нет своей страны… Разбросаны по всему свету…
И как Марийка ни приставала, она больше ничего не могла добиться.
По дороге домой Марийка думала о том, почему это так несправедливо устроено: все над тобой смеются, хотя ты не сделал ничего дурного. И маленького черноглазого Джафара, сынишку чистильщика сапог, тоже дразнят обидными словами. А ведь Джафар самый тихий мальчик на всей улице и никогда никого не трогает.
И Марийка жалела, что она только наполовину русская. Уж лучше быть русской совсем. Тогда бы мальчишки не дразнили её «кучерявым бараном» и не дёргали бы за волосы.
Что такое «война»
Почти каждый день Марийка отправлялась в библиотеку за книгами для себя и для докторши. Под мышкой она держала книги, а в кулаке крепко сжимала записку докторши Елены Матвеевны, где было напасало: «Дайте что-нибудь юмористическое», или: «Прошу дать увлекательный роман».
Библиотека, находилась на Сергиевской улице, неподалёку от городской тюрьмы. Каждый раз, приближаясь к тюрьме, Марийка переходила на другую сторону. Она боялась усатых городовых, которые расхаживали по панели мимо широких тюремных ворот.
Вся библиотека помещалась в одной маленькой комнатке. Детскими книгами были заняты четыре нижние полки.
Библиотекарша, барышня со вставным стеклянным глазом, сидела возле книжных полок за высокой стойкой. Её вставной глаз, красивый и голубой, был неподвижен и всегда устремлён вдаль.
Марийка подходила к стойке и, поднявшись на цыпочки, протягивала библиотекарше записку, измявшуюся в кулаке.
— Что же дать? — говорила библиотекарша и задумчиво смотрела в окошко, как бы желая найти там ответ.
Потом она вытаскивала из-под стойки какую-нибудь специально отложенную книгу и говорила:
— Скажи мадам Мануйловой, что это очень увлекательная вещь. Пусть только она долго не задерживает.
— А тут начала нет, — робко говорила Марийка, раскрывая книгу.
— Поищи начальный листок в середине.
Но Марийка не уходила. Она топталась у стойки, тяжело вздыхала и смотрела умоляющими глазами на библиотекаршу, которая тасовала свои формуляры, как игральные карты.
