Мария Парр - Вафельное сердце
— Нет, папу.
Магнус как-то рассказывал нам с Леной про объявления о знакомствах. Если человеку нужен жених или невеста, он публикует в газете такое объявление. Оказывается, Лена думала об этом в связи с папой, нельзя ли дать про него объявление. Но с газетами что плохо — никогда не знаешь, кто их читает. И можно нарваться на кого угодно — на бандита или даже на директора школы. Конечно, повесить объявление на нашем магазине, где мы знаем всех покупателей, гораздо безопаснее.
— Трилле, пиши ты, у тебя красивый почерк, — сказала Лена, выходя из магазина с бумагой и ручкой.
Одна косичка у нее расплелась, но в остальном вид был очень боевой и решительный. Мне ее затея представлялась сомнительной.
— Что писать? — спросил я.
Лена легла на деревянный столик рядом с магазином и стала думать. Она думала так сильно, что даже мне было слышно.
— Пиши, — скомандовала она. — «В хорошие руки возьмем папу».
Я вздохнул.
— Лена, ты думаешь…
— Пиши!
Я пожал плечами и написал.
Потом Лена замолчала, для ее непоседливости — очень надолго. Наконец она прокашлялась и продиктовала громко и четко: «Обязательное условие: должен быть хорошим и любить вареную капусту, но возможны варианты, если только он хороший и может доесть вареную капусту».
Я нахмурился. Очень странное объявление.
— Лена, ты уверена, что надо писать про капусту?
Нет, этого Лена не знала. Главное, чтобы был хороший.
В конце концов получилось такое объявление:
«В хорошие руки возьмем папу.
Обязательное условие: должен быть очень хорошим. И любить детей».
На самом верху она написала свое имя и телефон, а потом мы приклеили наше объявление прямо под объявлением про щенка.
— Ты сошла с ума! — сказал я Лене.
— Вовсе нет, просто я хочу ускорить события, — ответила Лена.
И это ей удалось. Не прошло и получаса с тех пор как мы вернулись к Лене домой, как зазвонил телефон. Мне кажется, Лена как-то не успела спокойно подумать над тем, что мы затеяли. А теперь поняла. Телефон звонил и звонил.
— Брать не будешь? — прошептал я наконец.
Она встала и через силу подняла трубку.
— Алло?
Голос у Лены был тоньше нитки. Я прижался ухом к трубке с другой стороны.
— Приветик. Меня зовут Вера Юхансен. Это ты повесила объявление на магазине?
Лена вытаращила на меня глаза, прокашлялась и сказала:
— Да…
— Отлично! Тогда у меня есть интересный вариант. Он еще шалопай, конечно, но представляешь, он уже две недели ни разу не писал в доме!
Челюсть у Лены отвалилась приблизительно до пупка.
— Он писает на улице? — спросила она в ужасе.
— Представляешь, какой молодец! — Вера Юхансен была страшно этим горда. Совсем сумасшедшая. Папа, который не может писать дома!
Лена изменилась в лице. Но потом решила, что надо все-таки держать себя в руках. Прокашлялась и спросила очень светски, ест ли он вареную капусту.
На том конце трубки стало тихо.
— Нет, капусты я ему не давала. А твоя мама дома? Ее ведь это тоже касается, да?
Лена осела на пол.
Напоследок Вера Юхансен сказала, что заедет в пять с ним вместе. Когда увидишь своими глазами, легче решать.
Положив трубку, Лена долго сидела и смотрела перед собой.
— Трилле, твой папа писает на улице?
— Очень редко.
Лена легла на живот и стала биться головой о пол.
— Ой-ой-ой, что скажет мама?
Это мы узнали быстро, потому что тут же с шумом распахнулась дверь и в дом влетела Ленина мама с пунцовыми щеками и объявлением в руке. Они вообще очень с Леной похожи.
— Лена Лид! Что это такое?
Лена молчала, распластавшись на полу.
— Отвечай! Ты с ума сошла?
Я понял, что Лена забыла ответ.
— Она хотела ускорить события, — подсказал я.
Мама Лены, к счастью, привыкла быть мамой Лены, поэтому такие происшествия не выбивают ее из колеи. Я посмотрел на нее и подумал, что наверняка многие хотят на ней жениться. У нее серьга серебряная в носу.
— Я никогда больше не буду так делать, — сказала Лена снизу.
Мама села рядом с ней. У них это в доме запросто, сидеть на полу.
— Хорошо еще, я сорвала бумажку прежде, чем кто-нибудь ее прочитал, — со смехом сказала мама Лены.
Я понял, что снова должен вмешаться.
— Вера Юхансен привезет нам одного в пять часов.
Мама Лены звонила Вере Юхансен семнадцать раз. Трубку никто не брал. А время шло. Без пятнадцати пять мы все трое сели за стол и стали ждать. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, деление за делением.
— Вы меня разыгрываете, — сказала мама Лены.
И тут позвонили в дверь.
На пороге стояла Вера Юхансен: улыбка, красная рубашка, голова наклонена к плечу. Мы стали заглядывать ей за спину. Папы никто из нас не заметил, но как знать — может, писает за углом.
— Здравствуйте, — сказала мама Лены.
— Здравствуйте, здравствуйте! — загремела Вера Юхансен. — Ну что, ждете не дождетесь посмотреть, кого я вам привезла?
Мама Лены попробовала улыбнуться. Не вышло.
— Мы пе-ре-ду-ма-ли! — закричала Лена.
Но эта Вера Юхансен уже сбежала с крыльца и неслась к своей машине. Есть такие дамы, которых невозможно остановить.
Но и Лену унять нельзя. Она выскочила на лестницу и побежала к машине, обгоняя Веру Юхансен.
— Он нам не нужен! Мы хотим, чтоб он писал в доме!
И когда она это прокричала, мы услышали писк из машины, и в окне показалась щенячья голова.
— Собака? — шепнула Лена.
Вера Юхансен сдвинула брови.
— А кто же еще? Ты разве не собаку хотела?
Лена ловила ртом воздух.
— Нет. Я хотела…
— Шиншиллу! — крикнула ее мама от двери.
Щенок Веры Юхансен был гораздо симпатичнее любой шиншиллы. Лена очень хотела его оставить, но всему есть предел, сказала ее мама.
Потом Ленина мама долго-долго возилась с мотоциклом, чтобы успокоиться. Мы с Леной сидели на стиральной машине и наблюдали за ней. Время от времени она просила подать ей инструмент. А в остальном было тихо.
— Лена, это ведь не просто так — взял и повесил объявление, — наконец сказала мама. — Ты хоть подумала, кто нам мог достаться?
Я перебрал в уме всех молодых людей, которые ходят в магазин.
— К тому же у нас нет места ни для какого папы, — донеслось из-под мотоцикла.
С этим Лена не согласилась. Можно ведь разобрать подвал.
— И у нас и так достаточно мужчин, — продолжали из-под мотоцикла. — Трилле, например.
Ничего глупее Лена давно не слыхала.
— Трилле не мужчина!
— А кто же я? — поинтересовался я.
— Ты сосед!
Вот оно что, подумал я. Нет бы ей сказать, что я ее лучший друг.
ДЕД И БАБА-ТЕТЯ
Почти что все взрослые нашей деревни поют в смешанном хоре. Смешанным он называется потому, объяснил нам папа, что те, кто умеет петь, перемешаны с теми, кто петь не умеет. Папа этим хором дирижирует и старается, чтобы каждый пел не хуже, чем может. А летом проходят певческие слеты. Тогда наш смешанный хор куда-нибудь едет и там встречается с другими хорами, намешанными таким же образом. Они составляют один большой хор и все выходные поют. Эти певческие слеты — отличная вещь, за много недель до поездки у взрослых только и разговоров — как здорово будет поехать на слет.
Мы, дети, тоже обожаем певческие слеты, потому что все взрослые, кроме деда, уезжают на целые выходные, и мама объявляет в Щепки-Матильды чрезвычайное положение. Но в этом году оно оказалось вдвойне чрезвычайное: дело в том, что Мина с Магнусом едут в лагерь как раз в дни слета. И в Щепки-Матильды остаемся мы с Леной и Крёлле под присмотром одного деда.
— Что-то будет, — сказал он, прослышав об этой новости.
— Ларе, дорогой, у меня сердце разрывается, — причитала мама и думала даже вовсе не ехать на слет, так она боялась, что мы тут натворим в ее отсутствие. Лена, наоборот, была в восторге. Дед оставался нянькой и ей тоже.
— Какое счастье, что ты поешь как глухая ворона! — сообщила она деду, когда они с мамой пришли к нам вечером накануне отъезда договариваться о правилах.
Вечер получился очень длинный. После того как взрослые долго и основательно заклинали меня, Лену и Крёлле вести себя хорошо и ни в коем случае не строить в их отсутствие канатных дорог, наступила очередь деда.
— Дети должны заходить в воду в жилетах и кататься на велосипедах в шлемах. Хлеб в морозилке. Наш мобильный телефон записан…
Мама говорила и говорила. Дед кивал и кивал.
— …И последнее, дорогой Ларе: никто из мелких жителей Щепки-Матильды — ни внуки, ни внучки, ни соседские дети не должны ездить в ящике на мопеде! — закончила она, но в этот раз дед не кивнул, и я готов поклясться, что он скрестил два пальца за спиной.
