Юлия Кузнецова - Помощница ангела

— Нет.

— Но почему?

— Я был в лагере подростком и уверен — это не для тебя. Ты у нас домашний цветочек. Тепличный. Ни к чему тебе экстремальные условия. А если тебя похитят по дороге? Дочь у меня одна. И я слишком много в тебя вкладываю, во всех смыслах. Так что сиди дома, а в сентябре поедешь в частную школу под Лондоном, где за тобой будет глаз да глаз. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — прошептала Алёна. Как был папа за стеклом, так и остался. А вопросы были. Почему он не слушает то, что говорит она, Алёна? Зачем «тюкает» маму, она ведь и так его слушается? Почему у него глаза не улыбаются, когда улыбается рот? Он вообще-то, ей родной папа или так… Пришелец из космоса?

Он ведь не похож на них… Алёна была рослая, в маму. Как говорила Милочка: «Сибирская порода». А папа — ростом чуть выше Алёны. И ходит сгорбившись, напряжённо глядя под ноги, словно боится нечаянно наступить на что-то по дороге.

Вот он сгорбился ещё больше, залез в свой автомобиль (или космический корабль?), поднял стекло, кивнул Алёне.

Погружённая в раздумья, она проводила машину взглядом и вдруг спохватилась, что не сказала про Рину. Надо найти садовника и сказать ему. Но садовник придёт только в двенадцать, а сейчас половина десятого. В десять её ждут Вик и Энджи. Ладно, она скажет насчёт Рины садовнику, когда вернётся.

Глава 4

Зинка Кабанова

Ангелина сидела на обочине и пересыпала песок с руки на руку. Солнце на минутку прикрылось тучей, запахло луговой травой, с речки задул ветерок.

Мимо толкала коляску толстая мамаша. Она говорила в мобильный телефон:

— Нет, таки, вы думаете, что-то есть в моей груди? Таки вы ошибаетесь. Она пустая, эта грудь. Молока вы там не найдёте. И этот паршивец всё равно её требует. Таки это соска, а не грудь. Но я не могу быть соской, я занятая женщина.

Ангелина поморщилась и дала себе слово никогда не заводить детей и уж точно не кормить их грудью. Она пробьётся в люди и станет заколачивать бабки. Чтобы никогда в них не нуждаться.

Потом прошли две тётки в обтягивающих шортах-велосипедках и грязных, измазанных землёй, растянутых футболках. Они пели песню. «Не слышны в саду даже шо-орохи».

— Ой, — одна остановилась, поправила очки и всплеснула руками, — это же Таткина внучка. Гелюшка? Как ты выросла…

— И правда выросла, — подхватила другая, — эх, Гелюшка.

Она явно не помнила Ангелину, но ей всё равно было, что подхватывать — хоть «Подмосковные вечера», хоть «Гелюшку». За «Гелюшку» Ангелина с удовольствием врезала бы обеим, но тут подошёл шатающийся усатый мужичок, и они втроём ни с того ни с сего расхохотались. Ангелина сообразила, что все трое — пьяные.

Она проводила их глазами и подумала, что странно всё-таки слышать про бабку — Татка. Бабка и есть бабка. Старая, больная и вредная. А Татка — это как будто про девчонку говорят. А бабка, по мнению Энджи, девчонкой не была. Такой вот и родилась, старой, больной и вредной.

Наконец на велике подъехал Вик. Он посигналил.

— Брюссель! — бросила ему Ангелина.

— Лондон! — ответил Вик и слез с велика.

— Найроби!

— Иерусалим!

Он аккуратно прислонил велик к забору старой Кабанихи и махнул подошедшей Алёне.

— Минск.

— Канберра.

— Была уже вчера.

— Тогда… К… К…

— Пожалей его, — попросила с улыбкой Алёнка.

— Обойдётся, — усмехнулась Ангелина. Ещё чего — жалеть Вика. У него мамаша работает в музее. А он хвастал, что историю уважает. Так пусть отвечает! Сам, между прочим, предложил в столицы поиграть. Теперь вон пыжится.

Вик и правда даже покраснел от напряжения. Краснота проступила сквозь веснушки, и он со своими пухлыми щеками стал похож на синьора Помидора.

— Сейчас я вспомню… я вчера атлас смотрел.

— А я не смотрела.

— Врёшь? — поразился Вик.

— Не-а.

Ангелина смотрела столицы в интернете (специально сгоняла на местную почту), но не говорить же об этом синьору Помидору. Пусть лучше думает, что она гора-а-здо умнее.

— Ладно.

Вик почесал голову.

— Вик, а чего ты с нами все шерохаешься? — вдруг спросила Ангелина, — шел бы к парням.

— Так все разъехались, — пробормотал Вик, — лето же… Мишка к бабке под Тулу уехал…

— А Димка рыжий?

— Он же мелкий. Чего мне с ним делать-то?

— Зануда ты, Вик, — скривилась Ангелина, — слова доброго у тебя не допросишься!

— А! Ты про это? Мне с вами очень интересно!

— А нам с тобой нет! — отрезала она, — потому что ты даже в города нормально играть не можешь.

— Я сейчас… К… Алёнка, книжку мне принесла?

— Ага. На багажник тебе прикрепила.

— А что рисуешь?

Девочка сидела на корточках и палочкой чертила какое-то подобие ключа.

— Да вот, загадку про принцессу пытаюсь вспомнить. Что-то типа гуляла она по лесу и что-то потеряла. Не помните?

— В моём детстве не было загадок про принцесс, — хмыкнул Вик.

— А ты, Энджи?

— А чего это ты вспомнила?

— Не знаю. Я вообще люблю вспоминать детство. Здоровское было время. Во всё веришь… Я тогда была счастливее, чем сейчас.

— А по-моему, мы в детстве были идиотами, — сказала Ангелина, — именно, что во всё верили. Такие наивняги… Ничего не знали. Как дети делаются, не знали. И взрослым верили. А они всё врут.

— Ты бы не хотела снова маленькой стать? — спросил Вик.

— А ты что, машину времени собрался изобрести?

— Нет, но если бы мне предложили…

— Не, ни за что. Я в детстве фишку не секла. А сейчас насобачилась. Так что — нетушки, мерси, идите в баню…

Алёна же подумала, что она, к сожалению, в детстве «секла» слишком много «фишек». И про то, что родители всегда разговаривают друг с другом, как будто фехтуют. И что у Милочки под Орлом болеет племянница, а лекарство приходится привозить из Германии, потому что в России оно не продаётся. И про собак, которых сначала приучают к себе, а потом, когда надоедают, отвозят за три деревни и бросают. И вообще про всю несправедливость…

Но всё равно — она была счастлива. Потому что Картория была рядом, близко, стоило запереть дверь ванной и — оп! В зеркале вместо Алёны появлялась Элен в серебристом костюме, готовая к битве со всеми несправедливостями сразу.

— А я думаю, что в детстве… — начала Алёнка, но не закончила, потому что к воротам Кабанихи подкатила машина.

Ангелина впилась глазами в новенький «Фиат». Ладный, синенький, блестящий, как леденец. Так это Зинка Кабанова, дочка Кабанихи! Вылезла из машины и говорит:

— Привет, молодёжь! Как урожай в этом году?

«Издевается, — поняла Ангелина, — догадалась, что бабка полоть заставляет. Вот зараза. Её-то учёная мамаша за всю жизнь ни одной грядки не вскопала. Только и знает, что чужих мужей отбивать».

Ходили слухи, что муж старой Кабанихи сначала ухаживал за Ангелининой бабкой. А потом появилась эта. И захапала чужого жениха. Ангелине плевать было на чувства, ну не поделили бабки деда какого-то, он уже помер давно. Зинка ещё ребёнком была. Но дом-то вон какой Кабанихе оставил.

На пальцах у Зинки — колец семь, наверное. А волосы паршиво покрашены. У них там, наверное, в Москве нормальных парикмахеров нет. Не зря Жанка к тёте Наде в Звенигород записывается. И нос у Зинки картошкой. Да целой репой. Как у мамаши, у старой Кабанихи. Уродки обе, и старая, и молодая.

«Однако ж умудрилась эта уродина себе мужа в Москве надыбать, — подумала со злостью Ангелина, — может, он, конечно, на ней беременной женился. Но сын-то Колька уже в пятый класс ходит, а муж эту репоносую не бросает! Ну почему у Жанки, такой красивой, не выходит никого нормального из Москвы подцепить?! В чем прикол, а?»

Зинка достала из машины пакеты, поставила их на землю и стала рыться в карманах в поисках ключа от калитки.

«Фу-ты, ну-ты, какие мы занятые, — раздражённо подумала Ангелина, — сколько у нас пакетиков!»

Она разглядела надпись «duty free» на одном из них. Ага, это дорогие шоколадки из командировок для старой Кабанихи!

— Ребята! Помогите! — позвала Зинка.

Вик подошёл. Зинка дала ему ключи, а сама продолжила рыться, теперь — в сумочке. Вик с важным видом подошёл к «Фиату», пикнул ключами, поднял крышку багажника и вытащил коляску. Инвалидную.

— Разложи её, — попросила Зинка.

Вик тряхнул коляску, и она растопырилась посреди дороги.

Ангелине страшно хотелось уесть молодую Кабаниху, щёлкнуть по носу-картошке и за «Фиат», и за колечки, и за «duty free». Но в голову ничего не приходило, кроме…

— Вик! Прокати-ка меня на этом скейте!

Вик даже рот открыл, но Зинка ничего не успела возразить, потому что Алёнка подскочила и выпалила:

— Не надо, Энджи! С этим не шутят.

— Да ладно, — усмехнулась Ангелина, — я ничего не боюсь.