Юрий Сальников - Шестиклассники
А приглашённым на сбор почётным путешественникам в будущее — Елене Максимовне, которая живёт в одной квартире с Галкиным, дедушке Ани Смирновой и учёному академику из Сибирского отделения Академии наук решено сделать коллективные подарки.
Пообедав, Стасик снова сел за картину: на улице было сумрачно и грязно. Растаявший снег оголил крыши и деревья. Мокрые и почерневшие, они казались совсем голыми, да и всё вокруг выглядело сиротливо, неуютно.
А на картине, наоборот, с каждым мазком кисти всё становилось красивее и радовало глаз. Стасик нарочно подбирал особенно яркую синюю краску для неба и зелёную для соснового бора. Он представил, как, наверное, хорошо смотреть с этого обрыва ночью — сияют в долине золотой россыпью заводские огни, а сверху среди бесконечных звезд плавно скользит по небосводу первая в мире маленькая луна!
Вечером пришли гости: папин товарищ по работе — беловолосый проектировщик и его кудрявая жена в прозрачной, как стекло, белой кофточке — оба молодые и весёлые. Они пригласили папу и маму на какой-то вечер. Мама стала быстро собираться, а папа в это время познакомил гостей со своим сыном, попросив Стасика показать рисунки. Гости с интересом всё рассматривали, вслух читая подписи под фотографиями в новой стенгазете.
— А это ваши лучшие люди? — спросил проектировщик, ткнув пальцем в портреты Кузеванова, Смирновой и Шереметьева.
— Это отличники, — сказал папа, и Стасику понравилось, что папа назвал именно так — «отличники». Каким «лучшим человеком» является Дима Шереметьев? Разве он лучший?
Гости похвалили Стасика за рисунки.
Но, проводив взрослых, стоя на крыльце дома, Стасик думал, что самое приятное будет завтра в школе, когда вокруг новой стенгазеты столпятся ребята.
Он не ошибся. Газета вызвала бурю восторгов. Теперь уже из шестого «А» прибегали в их класс смотреть, какая у них великолепная «Наша жизнь». Подступиться к газете в первые минуты было просто невозможно. Желающие её посмотреть лезли друг другу на головы, передавая содержание снимков тем, кто не мог протиснуться поближе.
Члены редколлегии во главе с Эдиком Зайцевым стояли в стороне и, посмеиваясь, слушали, что говорят ребята.
— Ловко придумали!
— Вот это да! Молодцы!
— Не отстали теперь от жизни! — отметил и Володя.
Возбуждение в классе не проходило весь день, может быть, потому, что занятия кончились, отметки были выставлены и все жили ожиданием большого праздника. У каждого находилось важное дело, все стремились закончить то, что им поручено: художники рисовали, артисты репетировали, физики оборудовали радиоузел. С географии старшая пионервожатая увела четырёх девочек в пионерскую комнату делать гирлянды флажков, а с урока русского языка Тансия Николаевна отпустила Стасика Гроховского в распоряжение завхоза школы, и Стасик вместе с двумя учениками из других классов писал разведённым мелом на красной материи: «Да здравствует сороковая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!»
А перед уроком труда произошло событие, которое показало, как дружны ребята, сплочённые одной заботой. Аня Смирнова собирала деньги для украшения классной колонны на демонстрации. Девочки решили сделать цветы из бумаги. Мальчики заявили, что они смастерят модель искусственного спутника. Договорились, что каждый внесёт по рублю.
И вдруг Дима Шереметьев, схватившись за голову, стал выворачивать свои карманы.
— Ох, ох! Потерял! Брал из дому полтора рубля, и вот что осталось, — он показывал всем гривенник, продолжая охать. Рубль сорок потерял…
Тогда ребята вложили за него рубль в общую казну — кто добавил десять копеек, кто пятнадцать лишь бы Шереметьев не чувствовал себя в стороне от общего дела. Он, конечно, радовался, громко обещал, что вернёт все деньги и торжественно отдал Смирновой последний гривенник, чудом уцелевший от рубля пятидесяти копеек.
Ребята были довольны тем, что выручили Диму, и добродушно посмеивались над ним, расспрашивая, где его угораздило потерять деньги. Так, со смехом, спустились на первый этаж в слесарную мастерскую.
На уроке труда тоже готовились к празднику. Директор школы дал слесарной мастерской заказ: подготовить оформление школьной колонны. Преподаватель по труду Иван Осипович, поглядывая из-под очков, вручал ребятам инструменты и материал, быстро проставляя на клочке бумажки размеры деталей. Небрежным движением засунув за ухо карандаш, он отошёл от Стасика.
Со всех сторон уже нёсся скрежет и визг железа. Все выпиливали остроугольные наконечники для знамён.
Стасик любил уроки труда — когда вокруг старательно пилят, режут, стучат молотками, вымеривают линейками…
Когда-то, ещё в Краснодаре, Стасик ходил с папой на завод, в сборочный цех. Его оглушили грохот и треск, но захватило всеобщее движение массы людей, конвейеров и подъёмных кранов, ослепили вспышки голубых молний электросварки. Конечно, в школьной мастерской всё было далеко не так, но деловая обстановка и здесь заражала Стасика кипучим желанием тоже пилить, резать, стучать молотком.
Делаешь, делаешь, незаметно летит время, и вдруг видишь — получается из простой железки какая-нибудь нужная вещь. Вот как сейчас — вытачивается из кусочка серебристого металла остроносый шпилик на древко знамени. Надо очень осторожно водить напильником в просверленном отверстии, чтобы в середине наконечника вышла звезда, мягкий металл легко поддается. Увлечённо работают все: и Аня Смирнова, и Валерий Петренко, а чуть подальше — Галчонок. Низко согнувшись, прищурив глаза, он заглядывает в просверленную дырочку — прицеливается, как лучше пилить.
Иван Осипович поторапливает:
— Нажимайте, нажимайте. До звонка осталось немного.
И когда, наконец, раздаётся за дверью звонок, ребята окружают Ивана Осиповича, протягивая готовые наконечники.
Как приятно вручить вещь, сделанную собственными руками!
Учитель принимает её, придирчиво рассматривая, и кладёт в шкаф, отмечая что-то карандашом в блокноте.
Отставшие ещё копошатся около тисков, думая хоть за перемену наверстать упущенные на уроке минуты. Упорно не бросает дела и Галкин.
Обычно после сдвоенных уроков слесарного дела Иван Осипович сам старается поскорее выпроводить ребят из мастерской, чтобы успеть приготовить её к приходу следующего класса, но сейчас кончились последние уроки, и учитель не спешит. Поэтому и ребята задерживаются, чувствуя себя свободно, — ведь урока уже нет, значит, можно переброситься громкими фразами и незаметно от Ивана Осиповича крутнуть какой-нибудь рычаг у токарного станка — вообще-то шестиклассников к станкам не подпускают!
— Кыш, кыш, — слышится и сейчас голос учителя.
— Ребята! — раздался призыв Кузеванова. — Все давайте в класс. Надо выбрать, кого пошлём на общегородской пионерский слёт!
— Нам в пионерскую комнату надо, — застрекотали девочки, которые клеили сегодня флажки.
— Всем, всем — непреклонно повторил Кузеванов. — Мы недолго!
— Третье звено! — объявила в другом углу Маша Гусева. — Сбор с Еленой Максимовной завтра в десять утра! Собираться у школы!
— Можно прямо ко мне! —крикнул Галкин.
Все договаривались о разных интересных делах.
Только Дима почему-то молчал о встрече с учёным из Академии, и Стасику стало обидно. Он оглянулся, но Шереметьева нигде не было: должно быть, уже вышел из мастерской.
Стасик решил, что, пока ребята собираются в классе, он успеет попить, и побежал к бачку с водой, стоящему в конце коридора у дверей школьного буфета.
Тут, свернув на площадку к двери буфета, он и натолкнулся на Диму.
Дима что-то торопливо жевал. Стасик налетел на него с разбегу, и Дима, попятившись, чуть не подавился, даже закашлялся.
— Ты что? — спросил Стасик, но Шереметьев глухо буркнул:
— Ничего! — И исчез.
Наливая в кружку воды, Стасик усмехнулся: «Вот чудной!»
В этот миг взгляд его упал на маленький синий комочек, лежащий поблизости на полу. Это была небрежно скатанная конфетная бумажка.
И внезапно страшная догадка мелькнула у Стасика.
Он поднял бумажку, развернул её и, кинувшись в дверь буфета, подлетел к застеклённой витрине.
Догадка казалась такой невероятной, что Стасик не поверил себе, когда увидел за стеклом на выставке в вазочке горку конфет в точно таких же синих бумажках, какую держал сейчас в руке. На этикетке, прикреплённой к хрупкой вазочке, значилось: «Карамель, 100 гр. цена — 1 рубль 40 копеек».
Так вот в чём дело!
Стасик бросился в класс.
Все уже сидели на местах. Шереметьев тоже. Он спокойно отвечал что-то Валерию Петренко, смеялся как ни в чём не бывало.
