Николай Шундик - На Севере дальнем
— Бумага говорит! Без голоса, а все равно как человек говорит! Вот послушайте!..
И, старательно выговаривая каждый слог, он прочел все, что оказалось у него перед глазами на двух раскрытых страницах букваря.
Нина Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала:
— Ты правильно понял: букварь, если его уметь читать, может, как человек, много рассказать интересного.
В этот день Чочой долго не расставался с букварем. Теперь его внимание привлекали не только картинки. Старательно выговаривая каждый слог, он вчитывался в знакомые ему чукотские слова, в целые предложения и досадливо хмурился, если понимал не сразу.
— А я-то думал, что это просто черточки, словно мышь по снегу побегала, — вспоминал он свое первое знакомство с букварем.
Когда вернулся домой Кэукай, у которого в тот день было на два урока больше, Чочой соскочил со своего места с букварем в руках и закричал:
— Послушай, Кэукай, хорошо послушай! Рэ-тэм, ка-ат, ры-тын, рыр-кы! Ко-ро ры-тын[29]...
— Ай, как здорово! Ты скоро меня догонишь! — с искренним восхищением сказал Кэукай и заглянул в букварь, как бы желая удостовериться, действительно ли там написаны те слова, какие произнес его брат.
На второй день Чочой с нетерпением ждал, когда же попросят его почитать. Наконец, не выдержав, он сказал вполголоса проходившей мимо него учительнице:
— Я сильно хочу почитать! Много-много раз я прочитал эти слова, даже наоборот, справа налево, научился читать, только что-то совсем непонятное получается.
Ученики прыснули со смеху. Улыбнулась и Нина Ивановна.
— Сейчас, Чочой, ты будешь слова на новой странице читать. Только больше справа налево никогда не читай, так не полагается, — сказала она.
Усвоив на уроке новый звук-букву, класс приступил к чтению следующей страницы в букваре. И тут Нина Ивановна попросила Чочоя сначала сложить из разрезной азбуки, а потом прочесть совсем новые слова. Мальчик без затруднения выполнил задание.
Важный и гордый, он прошел за свою парту, многозначительно посмотрев на Соню, как бы спрашивая: «Ну как?»
...Не успев пообедать, Чочой снова погрузился в букварь. Читая страницу за страницей, он испытывал такое ощущение, словно открывал одну дверь за другой в неведомый для него мир. Черные значки, соединяясь в слоги, а затем в слова, превращались в картины, в звуки и даже запахи...
В комнату вошел Кэукай. Он слегка стукнул Чочоя по голове какой-то книгой и сказал, улыбаясь:
— Сегодня ты, однако, и спать с букварем ляжешь.
Чочой оторвался от букваря, бережно закрыл его, собираясь ответить Кэукаю, но в эту минуту через открытую форточку до его слуха донеслись незнакомые звуки. Чочой насторожил ухо и, определив сквозь открытую форточку, с какой стороны доносится музыка, выбежал на улицу. Вскоре он очутился возле дома, в котором жила Соня. Звуки, взволновавшие его, шли именно из этого дома. Чочой долго стоял, как завороженный.
Потихоньку, словно боясь спугнуть птицу невиданной красоты, мальчик подошел к окну, в котором также была открыта форточка, и припал к стеклу, заглядывая в комнату. И вот что увидел он.
Его друг Соня сидела за каким-то черным огромным ящиком и дотрагивалась пальцами до белых и черных пластинок, лежавших ровными рядами на выступе ящика. Когда руки девочки замирали, замирала, словно уходила куда-то вдаль, и музыка. Но как только пальцы Сони прикасались к пластинкам, волны музыки снова переполняли комнату, пробивались на улицу.
Чочой во все глаза смотрел на Соню, как бы не узнавая ее. В этот миг она ему казалась не простой, приветливой девочкой, которая точно так же, как и он, сидя с ним за одной партой, училась разговору по бумаге, — теперь она казалась ему волшебницей, хозяйкой чудесных звуков. Прижав лицо к стеклу, Чочой все слушал и слушал, не в силах оторвать взгляда от Сониных рук.
Неожиданно позади Чочоя послышался чей-то возглас:
— Это кто здесь в окна заглядывает?
Чочой резко повернулся и с испугом уставился на подошедшего человека, в котором узнал отца Сони — врача Степана Ивановича.
— Зря вы так испугались, молодой человек, — ласково сказал доктор и тут же искренне пожалел: «Как жаль, что я не знаю чукотского языка! Надо изучать язык... да-да, надо изучать чукотский язык».
— Пойдем, пойдем к нам, дорогой, — как можно приветливее приглашал он Чочоя.
«Пойдем, — повторил про себя Чочой, вспоминая, что значит это слово «пойдем». — Так он же говорит, чтобы я вошел с ним в дом!» — догадался мальчик.
Войти в дом, в котором Соня, эта необыкновенная девочка, совершает таинства у волшебного черного ящика, Чочою казалось просто невероятным. Но Степан Иванович настаивал. Он осторожно взял Чочоя за руку, и тот, словно во сне, зашагал вслед за ним.
Увидев Чочоя, Соня соскочила со стула, захлопала в ладоши:
— Чочой пришел, Чочой пришел! Вот хорошо! Вот молодец!
Но, заметив странный взгляд Чочоя, устремленный на нее, Соня смущенно остановилась посреди комнаты, не зная, что ей делать дальше.
— А ты сыграй, сыграй что-нибудь гостю, — подсказал Степан Иванович, будучи твердо уверен, что мальчика привлекла к дому именно музыка.
— Правильно, сыграй ему что-нибудь, — сказала Соне ее мать, Анна Андреевна, радушно улыбаясь маленькому гостю.
Это была полная женщина со светлыми пышными волосами.
Чочой попятился назад. Он еще не мог с первого мгновения верить улыбке белолицей женщины. Ему вспомнилось, как однажды встретила его миссис Кэмби, когда он вошел к ней в дом. Миссис Кэмби тоже улыбалась, однако Чочой хорошо помнил, как у него по спине побежали мурашки. Но глаза Анны Андреевны были так приветливы, так искренне ласковы, что мальчик невольно вздохнул с облегчением. Это рассмешило Соню.
— Конечно, сыграю! — весело сказала она. — Садись вот сюда, на стул, и слушай.
Чочой подошел к стулу, крепко сжал его спинку руками, разглядывая черный ящик.
— Это пианино. Запомни: пианино, — пояснила Соня, дотрагиваясь пальцами до клавишей.
— Пианино, — еле слышно прошептал Чочой. — Пианино...
Соня заиграла снова. Ее тоненькие пальчики, почти неуловимо касаясь белых и черных пластинок, извлекали еще никогда не слышанные Чочоем звуки. Неудержимая сила влекла его прикоснуться хотя бы к одной из этих пластинок. Но Чочой даже думать боялся об этом.
Кончив играть, Соня поднялась и, указывая на вертящийся на одной ножке стул, с которого только что встала сама, сказала Чочою:
— А ну, теперь ты попробуй, а? Попробуй, Чочой! Ты, наверное, еще никогда не видал пианино?
Чочой не понимал Сониных слов, но он догадывался, чего от него требуют: «Она хочет, чтобы я сел за черный ящик!»
Слегка подталкиваемый Соней, он все же уселся на стул. Не повинуясь разуму, руки его сами потянулись к клавишам. Однако не успел Чочой прикоснуться к ним, как послышались какие-то странные звуки, поразившие ухо Чочоя своей нестройностью, и он отдернул руки, словно от огня. На лице его появилось почти болезненное выражение. «Этот пианино зарычал на меня, как сердитый зверь, — испуганно подумал он. — Рассердился на меня пианино».
Степан Иванович поразился, увидев, с каким болезненным чувством воспринял мальчик этот нестройный звук.
— Да он же музыкант! — заволновался Степан Иванович. — Понимаешь, Соня, он музыкант, хотя, может, и ни разу не держал ни одного музыкального инструмента в руках!
Соня положила руки Чочоя на клавиши, расставила его пальцы в определенном порядке и попросила нажать. Стройный аккорд мягкой волной разлился по комнате. Чочой нажал на клавиши еще раз. Аккорд повторился. «Вот сейчас уже не зверь этот пианино. Добрый голос стал у него!» — с восторгом подумал он, повторяя и повторяя один и тот же аккорд.
Когда Чочой уже лежал дома в постели, он все еще находился во власти удивительных звуков. Они как будто рассказывали Чочою о том, что на свете, оказывается, есть так много интересного, так много чудесного, о чем никогда не мог бы он и подумать, если бы не очутился на этом Счастливом берегу.
ЧОЧОЙ ПОМОГ
Чочой пришел вместе с Кэукаем на заседание совета пионерского отряда. Еще не все было ясно ему, что здесь происходит, но он понимал одно: мальчики и девочки в красных галстуках сообща обсуждают свои важные дела, причем не понарошку, как в играх, а вполне серьезно.
«О Кэргыле все время что-то говорят, — отмечал про себя Чочой, — помочь ему чем-то хотят, как будто в дом переселить собираются».
Чочой не ошибся. Пионеры на совете отряда говорили о том, что вот уже почти в течение года все их попытки уговорить Кэргыля перейти в новый дом к внуку Тынэту так и остались без результатов.
— Ничего не выходит! — с досадой сказал Кэукай. — Сильно упрямый старик! Он не только нас, он и комсомольцев не слушается. Мой отец много раз ходил к Кэргылю, даже Виктор Сергеевич в его ярангу не раз заглядывал, — все равно не соглашается, твердит одно и то же: «Мало мне уже на свете жить осталось. Свыкся с незримыми обитателями очага моего, не могу их оставить. Здесь родился я, здесь и умру».
