Дом под сиренями - Луиза Мэй Олкотт
Глава XVII
ХРАБРАЯ БЕТТИ
— Селия, мне кажется, надо что-нибудь подарить Бену. Что-то вроде искупительной жертвы, чтобы он не чувствовал себя оскорбленным нашими подозрениями, — решительно сказал Торни в тот же день за обедом.
— Да, конечно, хотя он старается казаться таким же приветливым, как всегда. Я все время думаю, что я могу сделать, чтобы смягчить его боль. А сам-то ты можешь что-нибудь предложить?
— Запонки. Я видел довольно симпатичные в Берривилле. Черненое серебро с изображением собачьих голов, очень красивые. Они прекрасно подойдут к его праздничным белым рубашкам — строгие, со вкусом, и будут напоминать ему о нас.
Мисс Селия не смогла сдержаться и рассмеялась — так серьезно он это сказал. Однако она согласилась с Торни, подумав, что ему лучше знать, что может понравиться мальчику.
— Ну что ж, дорогой, можешь съездить за ними. Кстати, купишь для Литы небольшой хлыст с серебряной ручкой в виде копыта, если его еще не продали. Я видела его в городе, в лавке, где продается конская сбруя. Бен им так восхищался, что я решила подарить ему этот хлыст на день рождения.
— О, ему ужасно понравится. А если ты разрешишь ему сделать коричневые отвороты на моих старых сапогах и прилепить кокарду на шляпу, он будет просто в восторге, — рассмеялся Торни, который сделал открытие, что одним из честолюбивых стремлений Бена было стать первоклассным грумом.
— Думаю, не стоит этого делать. Такие вещи не очень уместны в Америке и будут просто абсурдно выглядеть в таком тихом сельском местечке, как наше. Голубой комбинезон и соломенная шляпа гораздо больше подходят ему. Лучшего маленького грума, в ливрее или без нее, нельзя и желать. И можешь ему передать, что я так сказала.
— Ладно. Он все равно будет доволен. Для него каждое слово, сказанное тобой, в десять раз важнее, чем те, что говорят другие. Но, может, ты сама подаришь ему что-нибудь? Какой-нибудь маленький пустячок, ведь мы оба чувствуем свою вину и сожалеем о мышиных деньгах.
— Я подарю ему несколько книжек и постараюсь подготовить к занятиям, которые начнутся после школьных каникул. Образование — это лучший подарок, который мы можем ему дать. Я хочу, чтобы ты помог мне подготовить его к учебе. Бэб и Бетти начали это дело. Милые крошки, они давали ему свои книжки и рассказывали о том, что знают. Бен уже пристрастился к учению и, если его хорошенько поощрять и воодушевлять, он захочет продолжать, я уверена.
— Это так похоже на тебя, Селия — всегда делать все самое нужное. Я бы хотел с ним крепче подружиться, если он мне позволит. Но он сегодня целый день молчит, как будто воды в рот набрал. Я не верю, что он меня простил.
— Должно пройти время. Если ты будешь добр к нему и терпелив, он с радостью примет твою помощь. Я внушу ему, что он оказывает мне большую честь, разрешив тебе обучать его. На самом деле так оно и есть. Ты еще не совсем выздоровел, и я не хочу, чтобы ты прикасался к своей алгебре или латыни до осени. Его обучение будет для тебя игрой.
Последние слова мисс Селии заставили Торни нахмуриться, поскольку он страстно мечтал снова приняться за свои учебники, и мысль о том, чтобы стать наставником своему слуге, не особенно его устраивала.
— Я промчусь с ним по всем предметам на высокой скорости, если он только захочет. Мы займемся географией и арифметикой, а ты можешь помогать ему в правописании. Меня раздражает, когда дети коверкают слова. Значит, надо еще приобрести книги после того, как я куплю все остальное? Могу я поехать сегодня днем?
— Да, конечно, вот список. Его мне дала Бэб. Ты можешь поехать при условии, что вернешься домой рано и, кроме того, запломбируешь в городе зубы.
На сияющем лице Торни немедленно изобразилось уныние. Он неожиданно издал такой пронзительный свист, что мисс Селия подпрыгнула в кресле, но тем не менее постаралась убедить брата:
— Сейчас они не болят, но чем дольше ты станешь ждать, тем быстрее они будут разрушаться. Доктор Манн может принять тебя в любое время, и потом ты не будешь беспокоиться много месяцев. Иди, мой герой, давай свои распоряжения и возьми с собой одну из девочек, чтобы она помогла тебе в час испытаний. Возьми Бэб, она будет рада и развлечет тебя своей болтовней.
— Я прекрасно могу обойтись без девчонок, — ответил Торни, пожав плечами, хотя внутренне был безумно рад открывающимся перспективам, — и, если на то пошло, ни за что не возьму Бэб, она обязательно влипнет в какую-нибудь историю и расстроит все планы. Мне больше нравится Бетти — настоящая маленькая леди, красивая и милая, как кошечка.
— Прекрасно. Только спроси разрешения у ее мамы. Сегодня прекрасная погода для прогулки, а в крытом фаэтоне ты не почувствуешь палящего солнца. Только, пожалуйста, будь осторожен.
Бетти пришла в восторг от перспективы такой поездки. В ее глазах Торни был настоящим принцем. Быть приглашенной в такую замечательную поездку казалось девочке невероятной честью. Для Бэб это не стало неожиданностью. С того дня, когда потерялся Санчо, она почувствовала, что впала в немилость. Бен не обращал на нее внимания, что ее очень огорчало, поскольку он являлся предметом ее глубокого обожания и восхищения. Он раньше так часто хвалил ее за ловкость и храбрость, что Бэб была готова на любой безрассудный поступок, чтобы вновь заслужить его расположение.
Но тщетно она рисковала расквасить себе нос, спрыгивая с самых высоких штабелей бревен у сарая, балансируя на спине ослика и перелезая через самые неприступные заборы. Бен не удостаивал ее ни взглядом, ни улыбкой, ни добрым словом, и Бэб чувствовала, что ничто, кроме возвращения Санчо, не сможет восстановить разрушенную дружбу.
Преданной Бетти она изливала свои покаянные сетования, часто разражаясь страстными восклицаниями:
— Ради того, чтобы найти Санчо и вернуть его Бену, я готова расшибиться в лепешку!
Такое проявление горя произвело глубокое впечатление на Бетти, и она пыталась утешать сестру, убеждая ее, что потерянная собака обязательно вернется.
— Я взяла пять центов из денег, которые заработала, продав собранные ягоды, и куплю тебе апельсин, если увижу, — пообещала Бетти, наклоняясь, чтобы поцеловать Бэб, когда фаэтон подъехал к двери.
Торни помог забраться в него молодой леди, белое платье которой было таким жестким от крахмала, что скрипело, как бумага.
— Если
