Июнь, июль, август - Сергей Анатольевич Иванов
Зубаткин выскочил из ворот, чтобы сократить угол обстрела. Но Ромка не ударил, откинул Серову. Остальное, как говорится, было делом техники.
Они еще успели начать с центра поля. Успели даже заработать штрафной и успели ударить… Мяч проскакал безнадежно в стороне от шамилевских ворот. И почти сейчас же взревел финальный свисток.
Первый отряд — и болельщики и зрители — бушевали, как малые дети. Построились в центре поля. Михаил Сергеевич стал прицеливаться своим «Зенитом». Народ сразу повалил на поле: всем хотелось запечатлеться на такой исторической фотографии.
Алька Лимонов плакал и не мог остановиться. Каждый раз старался насухо вытереть глаза — слезы опять выползали на щеки.
— Прекрати ты команду позорить! — крикнул Денис и сам заплакал.
Так они и остались во веки веков на исторической фотографии — ревущие дружки-приятели. А Игнатов стоял насупленный. А Зубаткин — опустив голову — только по чубу да по перчаткам можно было потом узнать: вот он, наш вратарек.
А у Наташи Яблоковой осталось на снимке растерянное какое-то лицо. Уже осенью и зимой она не раз разглядывала себя: почему же растерянное?..
В жизни так, слава богу, почти никогда не бывает. А в спорте всегда: сколько бы ты ни совершал подвигов, но если общая победа на стороне противника, то все твои местные заслуги и удачи тускнеют, пропадают и выглядят не лучше, чем позавчерашнее кострище…
После игры команды пошли мыться. Наташа была одна в темноватом, несоразмерно большом девчоночьем душе. Она сделала себе прохладную воду, которая, как известно, успокаивает… Наташе делалось все грустнее.
За гулкой стеною галдели мальчишки. Матч громоздился в их разговорах скопищем военных картин. Наташа старалась не прислушиваться и невольно слышала. И конечно, не слышала половину за шумом воды и мокрым банным эхом.
Она была одна. И как-то само собой получилось, что она словно наказана. Наказанная… Она выключила воду, взяла полотенце. Расчесала перед зеркалом свои короткие волосы, которые по-мальчишечьи всегда мочила под душем, а не надевала шапочку, как делают обычно девочки.
Смотрела на свое еще разгоряченное игрою лицо… За что же она вдруг наказана?.. Ерунда какая! Ни за что она не была наказана. А все-таки наказана — одиночеством. Вот если б они выиграли, то все было бы по-другому. Значит, это ей за то, что она не сумела довести победу до конца.
Она еще не знала, что женщина в мужском деле всегда как бы обречена на одиночество. Каждому свое, что бы вы там ни говорили. Мальчишка, вышивающий гладью и крестом, будь он даже большим мастером своего дела, тоже выглядел бы как-то… ну, сами понимаете. Может быть, что-то похожее происходило и с Наташей. А поражение лишь все это подчеркнуло.
Ужинали они дома, на отрядной террасе, — так уж было заведено в «Маяке»: команды после матча должны побыть наедине сами с собой, а остальной лагерь должен придумать для них сюрприз к следующему завтраку.
Еда сейчас была не как обычно — не разложенная на тарелках, а в двух огромных кастрюлях: в одной — печенка, в другой — гора вермишели. Поэтому футболистам можно было отваливать порции побольше, словно они действительно изголодались до полусмерти. На самом-то деле — подумаешь: два тайма по двадцать пять минут…
Однако никто из них не отказался от «усиленного питания». Они чувствовали себя и несчастными и в то же время героями. Все так к ним и относились — словно бы к могучим соколам, которым обломали крылья в неравной битве.
Пожалуй, одна только Наташа ела столько, сколько обычно. Когда Ольга Петровна стала ей накладывать, Наташа сказала:
— Все, спасибо. Мне хватит.
И воспитательница согласилась, молча передала ей тарелку. Потому что как считается? Мальчишки — им надо. А девчонкам как раз наоборот — лучше воздержаться… Будто бы она была обычная, а не центр нападения!
Но ведь она сама так захотела!
После ужина — и это тоже была традиция матча — каждый мог делать то, что ему только захочется.
Наташа Яблокова обычно не была каким-нибудь там уж особо гордым человеком. В свободное от общеотрядных мероприятий время присоединялась к чьей-то компании, чаще всего к своим совам, и делала то, что другие: петь так петь, анекдоты так анекдоты. Знала она и несколько очень неплохих карточных фокусов.
Теперь она была одна. Состояние для нее совершенно необычное. Нет, ее никто и ниоткуда не выгонял. Просто каждый был где-нибудь и вокруг кого-нибудь. А вокруг кого? Вокруг футболистов, конечно.
Наташа могла бы подойти к одному из таких кружков. Например, к Игнатову, Савелову и Осипову, которые сидели на лавочке с «амазонками» под руководством Ветки. Или к Лимонову Альке, который тренировал Козлову в настольный хоккей. А Козлова, вернее всего, нарочно пропускала гол за голом… Сейчас Наташа подойдет к ним, и все будет абсолютно нормально.
Однако она ведь и заслуживала чего-то, правда? Пусть она и не страдала денисо-лебедевской гордыней, но ведь все-таки заслуживала — разве не так?
Она шла по темной дорожке среди замерших, вздутых темнотою кустов… Чего это ей здесь было надо? Никогда она раньше по таким местам и в такую пору не бродила. Легок на помине, очень скоро ей попался Денис. И Алла Федосеева.
— Я же сразу обратила внимание, что ты мозг команды, — говорила Алла.
Наташа тихо шагнула в прогал между кустами. Ее тренировочный костюм сейчас сливался с темнотою вечера и с темнотою, которую рождали густые ветки.
— Любой хитрейший пас — твоя стихия…
Это были как раз те слова, которые она, Наташа, говорила вчера вечером Федосеевой. Но только не про Дениса, а про Альку Лимонова.
Это может показаться странным, а все же Наташа не обиделась. Она была лишь удивлена.
Она знала такое изречение, что, мол, в мужчинах мы ценим силу, а в женщинах слабость… Его все считают правильным! Но сегодня Денис проявил именно слабость: ведь он плакал после матча. И вот теперь он был прощен. Самой Федосеевой!
Денис проявил слабость — и прощен. Даже вообще превратился в «мозг команды». Она проявила силу и вот оказалась какой-то позабыт-позаброшенной!
Мальчишкам все-таки живется легче… Да нет, и девчонкам живется легко.
И только ей одной, выходит, трудно… Как это говорится? «Ну
