Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
«А сегодня? — подумалось Алфреду. — Почему нет карты Европы сегодняшней? И какого бы она сейчас была цвета? Какие места на ней обратно побелели?»
Он понимал: карты Европы на сегодня, 1944 года, никто не повесит на этой стене.
Пока Алфред размышлял над картами Европы в штабе самообороны, Король Люксембургский рассматривал на стенах ателье Калитко его картины. Он таки навестил Ивана. В том самом доме, где однажды жарким летом в отсутствие Жоржа Калитко рассматривал страшные фантазии, кровопролитные, с отрубленными головами и отрезанными грудями, которые затем Королю довелось и в жизни увидеть. Как и летом, здесь зимою вход также шёл через веранду. Он, конечно, постучал, ему самому не нравилось, когда входили в дом без стука, как Эйнар с Ребра заходил в дом Сааре.
Жорж Калитко сидел за столом в помещении, которое могло быть и кухней, хотя ею не являлось, несмотря на присутствие плиты с одной конфоркой. Жорж Калитко ел суп из алюминиевой миски, от алюминиевой миски поднимался вкусный пар, а маленький Иван как раз разливал суп во вторую, которую, едва Король вошёл, протянул ему:
— Ешь, я себе другую миску возьму.
Король не отказался. С тех пор как Хелли уехала, он с удовольствием принимал угощения, ежели предлагали. Калитко, как всегда, небрит. Он, наверное, терпеть не мог бриться. И он, видать, терпеть не мог без толку болтать. Он ел и не болтал. Когда поел, встал из-за стола, не сказав «спасибо». Стал одеваться и, лишь уходя, хлопнул Ивана по плечу:
— Не балуйте тут, я по делу, — и ушёл.
Иван стал показывать, как он живёт. Показывать было мало: топчан, почти не видный из-за холстов и рам, которыми наполовину завален, вернее, окружён. Расположение же комнат Король помнил, он с любопытством смотрел на стены, где тогда висели те картины, — один только гехатипат оказался на своём месте. Иван начал мыть посуду на веранде и не уделял внимания своему гостю. Король рассматривал картины, которые заменяли старые кровавые изображения.
И ему представилось полчище глаз. Столько их он не встречал нигде. Дело даже не в том, что он не видел столько глаз сразу, а в их выражении: глаза жили… Взгляды, живые взгляды, они вроде следили за Королём, в какую бы сторону он ни двинулся. Но и это не главное. Глаза были всюду. На одной картине изображён потолок с глазами на нём, на другой нарисована щель в полу, и из неё смотрели странные, словно кошачьи, глаза, смотрели они и из дождевой бочки, и из лоханки с водой, буравя Короля сквозь прозрачную жидкость. Эти-то глаза показались знакомыми, но Король не мог сообразить, чьи они. На ещё одной картине из зеркала смотрели внимательные глаза, на другой из-под чёрной шляпы глядели горевшие ненавистью глаза; из-под кровати (в картине) смотрели они, полные страха; из окон омнибуса; из печи; колодца — отовсюду выглядывали глаза: синие, серые, чёрные, жёлтые, зелёные… Эти глаза даже не смотрели, они выражали: зло, смех, грусть. Но в них жило нечто такое, что создавало у Короля ощущение страшной безысходности, невозможности спастись от них, словно в мире всем всё видно, словно одному быть человеку нигде невозможно, словно жизнь состоит из одних глаз — и в море, и в воздухе, во мраке, даже в самой земле; а на одной картине человеческие глаза образовали на воде между листьев какое-то скопище, похожее Король наблюдал весною, когда зарождались на пруду Звенинога лягушки. Король не был в состоянии охватить мыслью все нарисованные глаза, от этого можно было сойти с ума. Он с ужасом отпрянул, когда на него смотрели чьи-то совершенно живые глаза, не сразу сообразил, что то были его собственные, отразившиеся в зеркале, а не с картины.
— Всё глядишь, — неслышно вошёл Иван, — я бы их в печку, да старик разъярится. Пошли шляться, что ли?
— Как ты можешь тут спать, — удивился Король, — когда они всё время смотрят?
— Да ну их на х…! — сказал Иван по-русски и махнул рукой: — Пошли. Подожди, я надену брезентовку.
Король знал уже много русских слов, но не всегда улавливал смысл тех, которые произносил Иван. Что бы они означали, эти глаза, подумал Король, они наверняка что-то предсказывают, так же, как материализировались те картины, которые он видел летом сорок первого. Король не сомневался: Калитко просто так… то есть картины Калитко — не просто картины. Но что?
Вскоре после этого Король утвердился в своей вере в то, что картины Калитко — вещие. Он был один в небесно-синем доме, убирал продукты в шкаф, пересыпал в стеклянную литровую банку самое ценное, что существует в мире для королей в военное время — сахар, за которым только что отстоял в городе приличную очередь; в это время громко постучали в кухонную дверь, и он открыл: за дверью стоял господин Векшель — агент фирмы Зингер-Золинген, с ним вошёл незнакомый господин в очках. Одеты они были по-осеннему, в серых пальто, у обоих на голове шляпы. И только увидел Король господина Векшеля, он вспомнил одну из картин Калитко: лоханка с водой, сквозь прозрачную жидкость буравящие острые рыжие глаза… Так вот почему они показались ему знакомыми: Король видел эти глаза ещё на хуторе У большой дороги, когда Векшель приходил брать взносы за велосипеды и зингеровскую машинку, да и потом не раз с ним встречался.
— А что же хозяин, его нет? — спросил Векшель и пропел слащавым голосом: — Или хозяином являешься ты?
Король даже не задумался, отчего он не спросил про хозяйку. Он объяснил, что Алфред на службе, что Хелли в деревне Берёзы, что он один в квартире. И тогда Векшель спросил: не этого ли молодца он встретил как-то на дороге, ведущей к хутору Ару?.. Король не помнил, чтобы кого-нибудь встречал на дороге, ведущей к Ару, тем более Векшеля, кого бы непременно узнал. Он так и ответил, что не помнит.
— А зачем ездил на Ару? — спросил тогда Векшель, и Король сообразил, что он всё-таки свалял лопуха, ведь его ответ не отрицал факта, что на Ару он ездил. — Ты там кого-нибудь знаешь?
Король уловил затаённое ожидание, настороженность в облике Векшеля, одновременно вспомнил — это живо пронеслось перед взором, — как Ниргит, Антс, Калев, Сесси его также с интересом вопрошали про этого же Векшеля, а главное, какое он заметил у них ироническое к нему отношение. Он, не задумываясь, ответил, что у него на Ару имеется подружка.
— Я с Роози хожу, — сказал он, — мы дружим ещё с тех пор, когда у Брюкваозера вместе в школе учились, это там, где черти пирамиду египетскую уронили…
Оба господина смотрели на него не самыми умными лицами, потом, кашлянув, Векшель стал натягивать перчатки, они стали прощаться.
— Мы, собственно, к Алфреду. В другой раз… До свидания, хозяин…
— До свидания, — буркнул Король уже захлопнувшейся двери.
А в местной газете всё чаще и чаще, фактически в каждом номере, расписывались страшные дела большевиков на отвоёванных у нас (по-большевистски, «освобождённых») территориях: «Частям Красной Армии дан приказ убивать всех эстонцев, несмотря на пол и возраст. Сведения об этом добыты от попавших в плен большевиков», а ещё: «Журналисты беседовали с русскими военнопленными: в тюрьмах в России начались расстрелы, в то же время на „освобождённых“ территориях арестовывают всех, кто имел хоть какие-нибудь контакты с немцами. О ком же нет достоверных сведений, отправляют хоть босиком на передовую с винтовкой и двадцатью патронами. Прибыв на передовую, их гонят в массовую атаку искупать „кровью“ вину — гибнуть под огнём немецких пулемётов».
Здесь же поместили призыв: «Крестьянин! Эстонские воины ждут от тебя быстрого выполнения норм!» А через день: «За невыполнение продовольственных нормативов крестьянам более строгие наказания!»
На Нарвском фронте большевики конечно же понесли большие потери. А какие изумительные карикатуры на Сталина! Он, конечно, крыса с усами… А как же без усов?! Он же обезьяна со звездой, к хвосту привязанной, вместо глаз — красные звёзды, и опять усы… Но обезьяна с усами?.. Что-то Алфред не встречал таковой в природе. Впрочем, он мало путешествовал. Относительно же прохождения комиссии поступающим в самооборону такая просьба: «Чтобы избежать бесцельной траты времени, те, кто чувствуют себя в силах держать оружие, пусть в комиссию не ходят. Никто не пытайся спастить от службы в самообороне по пустяковым причинам — теперь, когда обязанность каждого гражданина стать на защиту родины и народа». Такое предложение сделано начальником самообороны Островной Земли. Он же инструктировал население об архитектуре бомбоубежищ.
Но дело, между прочим, шло к весне, синицы на веточках в парке щебетали: ситси клейт, ситси клейт, что означало не на Синичкином — на эстонском языке ситцевое платье. Нетрудно догадаться, на что намекали птички: приближается весна.
Конечно же так оно и было — весна пришла. Король получил кучу средних отметок, но «сидеть» они его не оставили, перевели в следующий класс. Средние же отметки, то есть тройки, которые бы в нормальное время считались плохими, теперь не вызвали со стороны Алфреда особых нареканий, он молча, наморщив лоб, исследовал табель и начал одеваться к выходу.
