Мишель Пейвер - Пожиратель душ
Ренн мучили голод и жажда, но она твердо решила пока не прикасаться к своим припасам. Громко сказано — припасы! Кусочек замороженного тюленьего мяса и пузырь с несколькими глотками воды! Этот драгоценный бурдючок с водой висел у нее на шее под паркой. Ренн старалась даже не думать о нем, как старалась не вспоминать и о том мешке с едой, который заботливо уложила в лодку за несколько мгновений до того, как ее льдина оторвалась от припая. Точно так же она старалась не обращать внимания на того злого духа, который находился с ней рядом, на ее льдине.
Она постоянно чувствовала его присутствие. Но видела порой лишь темную тень или слышала скрежет когтей по льду.
Этот дух, конечно же, давно бы подобрался к ней ближе, если бы она не стерла знак племени Горного Зайца, который сама нарисовала на лбу, и не сделала более четким знак руки, не забыв прибавить к этому рисунку линии силы, как бы исходящие из среднего пальца. Она также подумывала о том, чтобы нанести себе на лицо и на тело Метки Смерти, но ей казалось, что делать это пока рановато.
Огненный опал в мешочке из лебединой кожи пульсировал холодным светом и, казалось, стучался ей в грудь. «Может, бросить его в Море? — думала Ренн. — Нет, так способен поступить только трус. Кто знает, какое зло может сотворить этот колдовской камень в морской бездне?» Но вокруг не было ни земли, ни скал, где она могла бы похоронить этот опал как полагается.
Над головой у Ренн внезапно послышались голоса пролетающих гусей. Вставив руки в рукава, она моментально вытащила лук…
Увы, слишком поздно! Гуси уже пролетели мимо, и теперь их стрелой было не достать.
— Вот дура! — ругала вслух себя Ренн. — Надо быть готовой заранее! Надо все время быть готовой!
Она села и стала ждать, не появится ли еще какая-нибудь добыча. Она смотрела по сторонам до тех пор, пока не заболели глаза и голова не стала клониться к коленям.
Теперь злой дух был так близко от нее, что она даже запах его чувствовала. Его язык так и мелькал в пасти, словно пробуя на вкус дыхание Ренн, а пылающие гневом глаза звали ее, тянули куда-то вниз, в бушующую черным пламенем бездну…
Она вздрогнула и с криком очнулась от этого странного полусна.
— Прочь! Убирайся прочь! — крикнула она духу.
Над ближайшей к ней ледяной горе поднялась стая чаек. Ренн тут же схватила лук, но чайки успели улететь.
А за спиной у нее послышалось хихиканье проклятого духа.
— Ничего, они еще прилетят, — громко сказала Ренн.
И действительно, должны же были чайки прилететь снова! Но ни одна не прилетела.
Рука Ренн невольно потянулась к мешочку с целебными травами. Там, в глубине, в гнездышке из трав, лежал камешек, который Торак прошлым летом оставил ей, уходя в Лес на поиски Волка. Он тогда нарисовал на камешке знак своего племени. Интересно, думала Ренн, а знает ли он, что она до сих пор бережно хранит этот голыш? Как и ту тетеревиную косточку, из которой он сделал ей свисток, чтобы можно было неслышно призвать Волка. Ренн достала этот свисток, и ей страшно захотелось подуть в него. Но она понимала: даже если Волк и услышит ее сигнал, он не сможет до нее доплыть, слишком далеко ее уже унесло в Открытое Море. Нет, ни к чему подавать бессмысленные сигналы, ни к чему подвергать Волка смертельной опасности.
И она вдруг вспомнила, как прошлой осенью Торак все пытался научить ее выть по-волчьи — на тот случай, если она вдруг потеряет свисток. А она тогда все смеялась, все никак не могла отнестись к этой науке серьезно, и он в итоге разозлился и пошел прочь; но когда она все-таки попробовала завыть и позвать его обратно, это вышло у нее так нелепо, что он не выдержал и расхохотался до слез.
От нечего делать Ренн все-таки попробовала завыть, но вой у нее получился страшно неуверенный, какой-то неровный да и недостаточно громкий, чтобы Волк смог его услышать. И все-таки ей стало немного легче.
Если вдруг снова появятся чайки, надо быть готовой, и она выбрала самую лучшую свою стрелу с кремневым наконечником, проверила на ней оперение и вытащила из мешочка для шитья клубок тонких сухожилий, связала их вместе и привязала конец к древку стрелы. Затем она смазала лук и тетиву тюленьим жиром, с трудом сопротивляясь нестерпимому желанию немедленно проглотить этот кусочек жира. Совершая все эти привычные действия, Ренн, казалось, видела поверх собственных рук крупные, грубоватые руки Фин-Кединна. Это он учил ее охотиться, это он сделал для нее этот лук, в котором была не только прочность тиса, но и душа самого Фин-Кединна, и он никогда не позволил бы ей, Ренн, окончательно пасть духом!
Вложив в лук стрелу, Ренн приподняла над глазами защитный щиток и стала ждать.
У нее за спиной злой дух царапал когтями лед, всячески стараясь ее отвлечь. Губы Ренн изогнулись в презрительной усмешке. Пусть себе старается! Первым делом Фин-Кединн научил ее полностью сосредотачиваться на цели. Когда она охотилась, ничто не могло ее отвлечь, как и Торака, когда тот шел по следу.
Вскоре вдали послышались странные, похожие на конское ржание, крики кайр. Кайры явно летели прямо к ее льдине.
И все же Ренн не была уверена. «Птицы слишком далеко, да и стая не слишком большая. А руки у меня совершенно закоченели, так что вряд ли мне удастся попасть…» Однако она решила не обращать внимания на эти сомнения — похоже, их насылал на нее тот злой дух — и сосредоточилась на добыче.
Кайры, как всегда, летели довольно низко, хлопая в воздухе своими крепкими черными крыльями. Ренн выбрала одну птицу и тщательно прицелилась, выжидая, когда стихнет порыв ветра.
Стрела попала точно в цель, и кайра плюхнулась в Море. С победоносным воплем Ренн подтянула ее к себе, постепенно разматывая связанные сухожилия.
Стрела попала птице в тушку около хвоста, так что она была еще жива и яростно сопротивлялась, барахтаясь в воде. Шепча слова благодарности хранителю своего племени, Ренн просунула руку кайре под крыло и стиснула пальцами ее сердечко, чтобы оно больше не билось. Затем отрезала крылья и одно из них принесла в жертву Матери-Морю, а второе — ветру, им она тоже была благодарна за то, что они ее пока пощадили. Голову кайры она бросила на дальний конец льдины для ворона, покровителя своего племени. И наконец, отблагодарила свой лук, смазав его жиром.
Потом она, вспоров птице брюхо, вытащила ее еще теплое алое сердце и сунула его в рот. Вкус был маслянистый, замечательный, ей казалось, что в нее так и переливаются силы кайры.
Ренн старательно ощипала тушку, сохранив перья для оперения стрел, съела немного, а остальное привязала к поясу. Злой дух куда-то удрал. Ренн выплюнула себе под ноги кусочек птичьего мяса и усмехнулась. Дух теперь явно ее опасался, он предпочитал, чтобы она оставалась голодной, жалкой и испуганной, а не сытой и храброй.
Какой-то ворон, спустившись с высоты, схватил голову кайры и тут же улетел прочь. Ренн почувствовала прилив гордости. Вороны относились к тем немногочисленным птицам, которым хватало стойкости, чтобы зимовать на Дальнем Севере. «Как хорошо, — думала Ренн, — что у меня такой замечательный предок, что я принадлежу к племени Ворона!»
Слегка утолив голод, она стащила с головы капюшон и принялась с помощью снега стирать с волос остатки черной краски, подаренной ей Танугеак. И вскоре снова стала прежней, рыжеволосой Ренн.
Она так мечтала, так старалась увидеть берег, что чуть его не прозевала.
В какой-то момент ее льдина вдруг начала медленно кружиться, потом треснула, причем так неожиданно, что Ренн чуть не упала в Море. А потом вдруг заскрежетала и замерла.
Вскочив на ноги, Ренн увидела, что все это время смотрела совсем не в ту сторону. Берег, оказывается, был совсем рядом, и ее льдина треснула, налетев на мощный береговой припай. А когда туман чуть рассеялся, Ренн прямо над собой увидела громаду ледяной реки.
Ее льдина застряла у северного края ледника, и перед ней простиралось сверкающее пространство прочного припая и ледяные торосы, за которыми виднелась еле заметная туманная гряда холмов, словно притаившихся за нагромождением голубых утесов ледяной реки.
Если ей удастся перебраться через береговой припай и добраться до прочного ледникового льда…
Но что тогда? Ледяной реке достаточно чуть шевельнуться, и эти утесы раздавят ее, точно жалкого жука.
Ладно, об этом она подумает позже. А прямо сейчас надо выбираться на берег.
Повесив на плечо лук, Ренн, то и дело оскальзываясь, осторожно выбралась с льдины на припай. Береговой лед тоже потрескивал и покачивался, так что приходилось все время прыгать через трещины и промоины, стараясь попадать только на белый лед и почти не останавливаться, как их с Тораком и учил Инуктилук. Припай был весь прямо-таки изрыт полыньями — один неверный шаг, и она бы оказалась в ледяной воде. К тому времени, как Ренн добралась до относительно прочного льда, она успела не только согреться, но и вся вспотела.
