Мари-Од Мюрай - Мисс Черити

КЕННЕТ ЭШЛИ

Залаяла громко собака в ответ. Старушка присела, сама не своя, и тихо сказала: «Ну, значит, не я!»

Я

Сейчас?

КЕННЕТ ЭШЛИ (поднимается с места)

Сейчас.

Казалось, его ничто не может удивить.

Когда на улице мистер Эшли остановил кэб, я с ужасом осознала, что у меня при себе нет ни гроша. Признаюсь, из тех десяти фунтов, которые мистер Кинг-младший с таким трудом вытряс из отца, не осталось ни пенса. Во-первых, я купила несколько разорительных для честных девушек безделушек, дабы украсить ими себя на свадьбе Лидии (веер, ридикюль, цветы для шляпки); во-вторых, страсть к рыбной ловле на мушку повергла меня в пучину растрат. На поездки в фиакре и покупки в книжном магазине мистера Гэллоуэя я спустила последние шиллинги. Пока мистер Эшли устраивался в кэбе поудобнее, я горько сожалела о своей опрометчивости. Он вытянул ноги и задремал.

Я

М-м-м… Мистер Эшли, думаю, точнее, боюсь… Вы не могли бы… не могли бы вы… вы… вы… м-м-м…

Мистер Эшли томно приоткрыл глаза и передразнил мое заикание: «Не могли бы… не могли бы вы… вы… вы…» Что именно?

Я (с достоинством)

Разумеется, я вам все верну.

Мистер Эшли ответил: «Ясно», – и снова закрыл глаза. Мне пришлось потрясти его за плечо, когда кэб остановился у входа в Бетлемскую королевскую больницу. «М-м-м спать», – пробормотал он, переворачиваясь на другой бок, словно в собственной постели.

КУЧЕР (любезным тоном)

Ущипните его, мисс. Или, может, у вас найдется шляпная булавка поострее…

Эти советы привели мистера Эшли в чувство, но к кованой ограде дома для умалишенных он шел, сонно пошатываясь.

Я

Вы знаете, что по ночам следует спать?

КЕННЕТ ЭШЛИ

Я-то прекрасно знаю, в отличие от короля Арагона.

Я (невпопад)

Вы кутите.

У мистера Эшли не нашлось времени возразить: к нам подошел один из служителей осведомиться, что нам угодно.

Я

Увидеться с доктором Барнаби Монро.

СТОРОЖ

Не свезло вам. Он только что уехал.

Сторож вытянул перед собой странно согнутую ладонь, словно в приступе острого ревматизма. Мистер Эшли незаметно что-то в нее опустил.

КЕННЕТ ЭШЛИ

Мы хотели бы осмотреть заведение.

Сторож с одобрением отнесся к проявленному нами интересу и порекомендовал начать осмотр с «не слишком буйных». Мы прошли через сад, где одиноко бродили несколько несчастных душ, и сторож указал на местные достопримечательности: Генриха VIII, беседующего с деревом, и инфанту Кастильскую, возлежащую на скамейке.

КЕННЕТ ЭШЛИ

Кажется, я ее узнаю. (Доверительно, сторожу.) Я, как-никак, король Арагона.

Я стала опасаться, что нас самих не выпустят из Бедлама.

На минутку мы остановились полюбоваться крытой галереей и куполом госпиталя, а потом сторож, похвалив метод успокоения буйнопомешанных путем выливания им на голову ледяной воды и сожалея, что для лечения теперь запрещено использовать хлыст, предложил посетить женское крыло.

СТОРОЖ

Они потише будут, и потом, это поприличнее для вашей дамочки.

Он подмигнул мистеру Эшли, а тот, в свою очередь, с супружеской галантностью предложил мне руку.

В холле и галереях мы встретили нескольких обитательниц лечебницы, которые действительно вели себя очень тихо, бесстрастно провожая нас невидящим взглядом.

СТОРОЖ

Доктор Монро – он им дает добрые пилюли, этим дамочкам. Хлораль называется. Пару раз они отказывались их пить. Но мы им раскрыли челюсти специальным ключиком…

Я поняла, что долго не выдержу, поэтому решилась его прервать.

Я

Скажите, есть ли здесь кто-нибудь по имени Табита?

СТОРОЖ

Табита, а дальше?

Я

Точно не знаю. Я всегда называла ее просто Табитой…

Сторож покачал головой.

Я

Вот что! Возможно, вы знаете ее под другим именем? Она притворялась, что ее зовут Финч, мисс Финч.

СТОРОЖ

А, эта! Конечно, знаю. Все хотела что-нибудь поджечь.

Я

Она умерла?!

СТОРОЖ

Умерла? Почему вы хотите, чтобы она умерла?

Я

Где она? Можно ее увидеть?

СТОРОЖ

Не думаю, нет, не думаю…

Протянутая ладонь сторожа снова сложилась лодочкой, и мистер Эшли опустил в нее еще один шиллинг. Мы продолжили наше передвижение по лабиринту коридоров. Табите запретили свободно ходить по Бедламу. Ее держали под замком, как и других женщин, кого признали буйными.

СТОРОЖ (с умным видом)

Это стерики, так доктор говорит. Научное слово. Значит, коли лягаются, их привязывать надо. К кровати. Ух, как сильно лягаются!

Беседуя, мы дошли до коридора с двумя рядами запертых дверей, в каждую из которых был вделан глазок. Сторож остановился перед одной из дверей и открыл смотровое окошко. Я нетерпеливо прильнула к нему, сдерживая желание закричать: «Табита!» Я увидела беленные известью стены, узкое зарешеченное окно и плетеный стул, на котором Табита сидела совсем как прежде, с корзинкой для шитья у ног. Только теперь она не шила: безвольные руки лежали на коленях, она неразборчиво что-то бормотала. К этому я успела подготовиться, пока шла по коридору и разглядывала других обитательниц Бедлама. Волосы Табиты стали совсем седыми, белыми, как ее лицо, как ее рубище и как ее глаза, в которых от прежнего огня остался только пепел. Но это было еще не все. На ее лице теперь красовались три безобразных шрама: один на лбу и два на висках.

Я со стоном отшатнулась. Пришла очередь мистера Эшли заглянуть в глазок.

КЕННЕТ ЭШЛИ

Что они с ней сделали?

СТОРОЖ

А, да, это вот метод лечения доктора Монро. Скальпелем надрезать справа, слева и по центру. Здорово их успокаивает.

Его слова успокоили меня окончательно – я тут же потеряла сознание. Не знаю, что происходило дальше и как я оттуда выбралась. Я пришла в себя только в кэбе от того, что мистер Эшли говорил со мной и хлопал по рукам. Его слова я слышала нечетко. Он сожалел, что повел меня в Бедлам, а еще (неизвестно почему) он говорил о Шекспире. Он цитировал Макбета: «Жизнь – сказка в пересказе глупца. Она полна трескучих слов и ничего не значит»[16].

Он был страшно взволнован. Намного сильнее, чем я, потому что я уже ничего не чувствовала. В мой мозг вонзили скальпель, отсекая все связи, соединявшие меня с прошлым. По моей просьбе кэб остановился в начале моей улицы.

Я

Благодарю вас, мистер Эшли, за все, что вы для меня сегодня сделали. Само собой, я верну вам деньги.

Я слышала себя со стороны и не узнавала собственного голоса. В нем не было ничего моего: ни разума, ни чувств.

КЕННЕТ ЭШЛИ

Вы в порядке, мисс Тиддлер? Вы так бледны… Я боюсь, вы снова потеряете сознание. Я вас провожу.

Я

Благодарю вас. Я бы предпочла пройтись одна. Со мной все хорошо. Это просто головокружение. Оно уже прошло, мистер Эшли.

Как обычно, я постучалась в дверь с черного хода, и Мэри открыла. По черной лестнице я добрела до четвертого этажа, миновала проходную комнатку, мельком взглянув на стул Табиты. Призрак не появился. Я вошла в классную комнату, дрожа от холода. Доктор Пайпер прав, там совсем плохо топили. Я повернула направо, к клетке Питера. Опустилась на колени. Мне не с кем было поделиться, некому рассказать… да и что рассказывать?

Я

Питер, я видела… Сегодня я видела Табиту. Помнишь Табиту, Питер? Она тебя называла Фрикасе, но в глубине души любила…

И тут я вдруг увидела себя со стороны: на коленях, беседующую с кроликом. Одна умалишенная рассказывает о другой. От рыданий задрожали плечи. Я спрятала лицо в ладонях, оплакивая детство. Мое искалеченное, обгоревшее детство.

26

Меня затянуло в темный омут; доктор Пайпер сказал, что это неврастения. Я слышала, как мама громко шепчет ему на ухо: «Она сошла с ума, так ведь?» Доктор советовал отправить меня на воды во французские Пиренеи, в Баньер-де-Бигор. Я готова была лечиться хоть в Австралии, лишь бы подальше от мамы. Однако при одной мысли, что надо ехать за границу, мне становилось не по себе. Мне бы хотелось оказаться, причем навсегда, в Дингли-Белл, рядом с моим «источником». Я не могла дождаться, когда снова его увижу.

Мне исполнилось двадцать два года; в Лондон снова вернулась весна. Я чувствовала прилив новых сил. Я бы слукавила, если бы сказала, что причиной тому было желание закончить книгу, стать художником или встретиться со старыми друзьями. Все это вместе взятое не вытащило бы меня из темной дыры, в которую я провалилась несколько недель назад. Лишь страстное желание заработать поставило меня на ноги и заставило снова взять в руки карандаши и кисточки.

Прежде всего следовало вернуть долг мистеру Эшли. Стыдно занимать у молодого человека, у которого и так ни гроша за душой. Наконец я стала понимать, как всесильны деньги – и в Бедламе, и за его пределами. В памяти без конца всплывала убогая комнатушка Табиты: голые стены, жесткий стул, циновка; она сама, исхудалая, в сером поношенном платье с чужого плеча, с нечесаными седыми космами. Это приводило меня в негодование! Я помнила Табиту красивой, ухоженной, кокетливой. Я хотела устроить ее в удобной комнате, обеспечить ей приличную одежду и хорошую еду. Даже если сознание ее теперь было как у животного (как выразился доктор Пайпер, вероятно, пытаясь меня утешить), я по-прежнему считала ее Божьим созданием, достойным лучшего обхождения.