Облачно, с прояснениями - Людмила Захаровна Уварова
Ирина Петровна мгновенно притихла, даже согласилась согреть воды. Сева хорошенько промыл лапу горячей водой, залил йодом. Вместе с Реной тщательно осмотрел лапу.
Оба установили: перелома нет.
— Если через день не будет лучше, — сказала Рена, — позовем ветеринара.
Через день стало лучше, а еще через три дня Цыган уже весело прыгал, встречая Севу, вернувшегося со смены.
Рена сказала:
— По-моему, это чудо ума и сообразительности.
— Я тоже так думаю, — согласился Сева. — Мы оставим его у нас.
— Оставим? — переспросила Ирина Петровна. — А как же соседи? Вдруг кто-то против?
— Пусть скажет об этом персонально мне, — ответил Сева.
— Но в коммунальных квартирах, — не сдавалась Ирина Петровна, — требуется общее согласие жильцов, если хочешь держать животных.
— Пусть скажут о своем несогласии лично мне, — снова повторил Сева.
Но никто не сказал ни одного слова против Цыгана, и он остался жить в семье на равных. Даже Ирина Петровна со временем полюбила его, а он больше всех любил только двоих — Севу и Рену, ко всем остальным людям относился равнодушно-терпимо, — дескать, существуете рядом, ну и существуйте, мне-то, в конце концов, все равно…
Ирина Петровна с некоторого времени стала уговаривать Севу:
— Женись! Сколько можно холостяком гулять? Скоро тридцать, а там уже и сороковка не за горами.
— А там и полсотни, — в тон ей говорил Сева. — И все сто недалеко…
Рена после упрекала мать:
— Зачем ты уговариваешь его жениться? А если он не хочет?
— Как это так — не хочет? — удивлялась мать. — Пора бы хотеть.
Она была не злой, но ума и такта ей явно не хватало.
Рена не любила с нею спорить: свои руки не подложишь, своего ума не добавишь, пусть ее думает как хочет.
Незадолго до Нового года Рена попросила мать пойти в ГУМ, купить для Севы куклу.
— Только чтобы была красивая, — попросила Рена. — Выбери самую красивую.
Ирина Петровна купила куклу на свой вкус — золотоволосую, с полуоткрытым ртом, глаза карие, ресницы лежат на щеках, белая шея с ямочкой посередине.
Сева сказал:
— Что за прелесть!
Но Рене подумалось, что кукла ему не очень по душе, та, первая, нравилась куда больше. Просто, чтобы не огорчать ее, Рену, он хвалит эту куклу.
Впрочем, не в кукле счастье, совсем не в кукле…
Сева, как и многие таксисты, работал через день. Рена любила Севины выходные, когда они оставались вдвоем, друг с другом. Вернее, не вдвоем, а втроем — вместе С Цыганом; Ирина Петровна работала в фирме «Заря», с утра уходила ухаживать за больными.
И вот Сева с Реной одни, никто им не мешает, никому до них нет дела.
И тогда начиналась игра, та самая, о которой знали лишь они двое, и больше никто, увлекательная, обольстительная, одинаково отрадная для них обоих.
Он садился возле ее кресла на низенькую скамеечку.
— Наука идет вперед огромными шагами, — говорил он. — В один прекрасный день мы тебе достанем такое лекарство, от которого ты встанешь и пойдешь на своих на двоих. Веришь?
— Верю, — говорила Рена.
— Вот тогда мы поедем с тобой вдвоем на моем мотоцикле, я впереди, за рулем, ты будешь сзади за меня руками держаться. Как, усидишь?
— Еще как!
— То-то! Теперь валяй, выбирай, куда поедем…
Каждый раз они выбирали различные маршруты. То решали поездить по Рязанщине, вдоволь надышаться ясным воздухом рязанских лугов и березовых рощ, то задумывали отправиться к Черному морю, или на озеро Байкал, или еще куда-нибудь…
Сева заливался соловьем, откуда только слова брались.
— Представь себе, — говорил, — сидишь ты сзади, у тебя за плечами рюкзак, у меня рюкзак, там всякие хурды-мурды, котелки, сковородки, спальные мешки, продукты, и мчимся мы с тобой вдоль берега Волги, только камешки встречные в лицо…
— А мы очки специальные наденем, — говорила Рена.
— Согласен, пусть очки. Ну так вот, едем мы с тобой, утро над Волгой…
— Солнце еще не встало…
— Да, конечно, еще рано, только-только ночь растаяла и роса кругом…
— Птицы спят…
— Нет уж, прости-подвинься, птицы не спят, они, милая моя, знаешь, когда просыпаются?
— Знаю, — вздыхала Рена, потому что обычно просыпалась на рассвете и лежала без сна, прислушиваясь к нарастающим звукам на улице.
Первыми начинали щебетать птицы, потом уже слышалось гудение мотора машины, завозившей хлеб в соседнюю булочную, потом принималась скрести тротуар метла дворника.
— Так, значит, — продолжал Сева, — остановимся мы с тобой где-нибудь под деревом, глянем вокруг, а река розовая…
— От солнца?
— Конечно, от солнца. От чего же еще? И представь себе — по розовой реке белая баржа плывет, а на веревке белье матросское под солнцем сохнет, ветер треплет белье, а баржа все плывет себе да плывет…
Сева мог говорить часами, и Рена не уставала слушать его. И только тогда, когда приходила домой Ирина Петровна, Сева замолкал. Игра кончалась. Начинались обычные будни.
Ирина Петровна шумно шагала из комнаты в коридор и обратно, расставляла на столе чашки, вносила горячий чайник, жаловалась на несносных своих пациентов, включала телевизор, выбегала к коммунальному телефону, оттуда слышался зычный ее голос:
— Вы только послушайте, что я вам скажу…
Сева и Рена, усмехаясь, переглядывались, словно заговорщики.
— Ладно, — говорила Рена, — в следующий раз доскажешь.
— Послезавтра, — соглашался Сева. — А теперь пойду поброжу с Цыганом.
Прицеплял поводок к ошейнику Цыгана и уходил с ним побродить по окрестным переулкам — Скатертному, Столовому, Чашникову, Хлебному.
И Рена прислушивалась, когда снова хлопнет дверь и Сева с Цыганом вернутся домой.
Иной раз Рена расспрашивала Севу о свадьбах. В день он, случалось, возил пять, а то и семь-восемь брачующихся, из дома — во Дворец бракосочетаний, оттуда — обратно домой или в ресторан.
— Выкладывай, — командовала Рена. — Какая невеста была самая хорошенькая?
— Ни одной, — отвечал Сева. — Все мымры, как на подбор.
— Этого не может быть, — возражала Рена. — Хотя бы одна была ничего?
Однако Сева упрямо стоял на своем:
— Даю слово, одна хуже другой.
Конечно, то была чистой воды неправда. Попадались невесты до того красивые — обалдеть можно. Иные даже снились ему порой… Особенно одна грузинка, он запомнил ее имя — Элисо, имя это удивительно подходило к ней, вся золотисто-смуглая, каштановые волосы, огромные глаза, неожиданно синие, и такая тонкая в поясе, кажется, двумя пальцами схватишь…
Само собой, все невесты выглядели, в общем, неплохо, одеты к лицу, в белых платьях, ясное дело, волнуются и от этого кажутся еще симпатичнее.
Всё так, кто же спорит?
Но Рене он не хотел говорить. Ни за что! Талдычил свое:
«Одна невеста хуже другой».
Ведь какая бы Рена ни
