Магда Сабо - Скажите Жофике
Переулки, по которым они шли, были совсем безлюдны. Жофи никогда еще без взрослых не ходила так поздно по городу. Все вокруг было ново и диковинно. Деревья казались длинными-предлинными, а шорохи очень громкими. Когда перед ними выросло школьное здание, Дора остановилась на углу и с тоской подняла на Жофику глаза. Жофика нахмурилась. Уж не думает ли Дора, что она ее обманула: привела на площадь к их, Вадасов, квартире, и теперь бросит просто вот так у ворот, на улице?
– Здесь есть одно место… Где я служу…
Дора от удивления раскрыла рот.
– Ну да… Я тут убираю в одном месте, обед варю, в общем я приходящая. Меня наняли, понимаешь? Дядя Пишта нанял. У него ведь нет никого, всех его родных убило бомбой. Дядя Пишта только на вид противный. А на самом деле он очень грустный. Ты можешь у него переночевать.
Конечно, с дядей Пиштой иногда бывает очень тяжело. Сегодня, например, он ее побил, не говоря уже о том, что ругался, но зачем запугивать Дору?
– Значит, к швейцару идти мне на ночь?
– Да. Завтра утром я тоже приду и мы с тобой будем готовить.
– А он пустит меня?
– Если я попрошу – пустит.
Жофика посмотрела на Дору. Та плакала. В последний раз Жофика видела ее плачущей там, на Добогокё. Обычно, если Дору что-нибудь терзало, она ругалась, совсем как дядя Пишта.
На колокольне раздался бой часов.
Они уже подошли совсем близко к школе, когда к дому номер девять подъехала машина. Девочки прижались к стене. Из такси вышли тетя и дядя Биро. Они скрылись в подъезде. Теперь подруги прошмыгнули через площадь к школе. Жофика нажала ручку двери – конечно, напрасно. Она ощупью отыскала звонок. Пришлось звонить минут пять, пока появился Секей. Поверх ночного белья он наспех набросил дырявый халат. Он долго смотрел в глазок и лишь после того, как узнал Жофику, отпер дверь.
Ну, это уж слишком! Выходки старого Понграца в конце концов переходят всякие границы! До чего дошел! Уже и на ночь вызывает к себе учениц! Читать он, что ли, вслух заставляет себе? Одной ему мало, так парами теперь ходят! А он, Секей, вставай тут. Самый сладкий сон перебили. Даже директриса и та не ходит после десяти, а эти две сопливые так и прут, будто к себе домой. Хотя что их винить! Это старый Понграц белены объелся. Скажите пожалуйста, изнутри завесил свою дверь, чтобы сквозь стекла света не было видно, знать, мол, ничего не знаю. Может, он велел сварить себе чего-нибудь или, скорее всего, погнал Жофию Надь в аптеку. Пользуется тем, что девчонка, как скотинка бессловесная, все терпит. Задает же ей этот старый хрыч перцу по утрам! И за чем он их посылал в такую пору? Вечно выдумает что-нибудь. А тут бегай взад-вперед, отворяй да затворяй двери. Уходить станут – опять беги, вставай с постели. Хоть ябедничать не в его характере, но об этом все-таки придется доложить директрисе.
В коридоре подвального этажа горел свет. "ПРОСЬБА НЕ СТУЧАТЬ!" – стояло на новой, сделанной Жофикой табличке. Ворча, Секей направился к себе. Дора остановилась.
– Ты подожди меня тут, – сказала Жофи. – Я пойду вперед.
Воздух в комнате был затхлый. В холодном помещении ночью особенно чувствовалась сырость. Дядя Пишта спал. Жофика без труда отыскала выключатель – сколько раз стирала она с него пыль!
Понграц всполошился. Присев на кровать, он заслонил глаза рукой от света и стал моргать, потом уставился на Жофику своим колючим взглядом. Нет, все же он смотрел не так, как обычно: казалось, Жофика ему снится и даже во сне злит чем-то.
– Дядя Пишта, вам не хочется иметь ребенка? – спросила Жофика.
Понграц посмотрел на часы. Семь минут одиннадцатого. Что это она вдруг пожаловала среди ночи да еще несет всякий вздор?
– Тут одной девочке некуда деваться, я не знала, к кому ее вести…
Чего она мелет? Какого ребенка? Уж не принесла ли она часом одного в сумке, чтобы зажарить на сон грядущий? Нет, девчонка не снится ему. Стоит себе спокойно, пялит на него свои глазищи и несет несусветную чепуху.
– Какого черта тебе надо в такую пору? – вскипел Понграц.
Конечно, можно бы и не орать на нее, но что же делать, если у него иначе не получается? А она вовсе не сердится, не огрызается, а будто стряхивает с себя его грубость, как собака воду, и, улыбаясь, разбирает соседнюю постель. Схватила думочку Марчи. Знает ведь, дрянь, где наволочки лежат, и уже тянет одну из них на думочку. Неужто всерьез притащила сюда какого-нибудь ребятенка? Ну, тогда он выскочит в окно вместе со своим гипсом и переползет через угольную гору. Совсем, что ли, рехнулась эта недотепа?
Болтает и болтает. Чтоб он пустил девочку на пару дней, ей, мол, некуда деваться! Что его квартира, приют или богадельня? Гляди, уж и кровать постелить успела, главное – без спросу, и ведь он, старая размазня, не скажет ей, чтобы она шла восвояси и у себя дома распоряжалась. Подумать только, от горшка два вершка, а вертит им, как захочет. Пусть скажет спасибо, что есть кому проучить ее. Не проучи он Жофи утром, не пожалел бы теперь…
– Кого ты, черт побери, привела еще на мою голову? – рявкнул он. Опять какое-то мутное дело. Все у этой Жофи не чисто. Взять хотя бы историю с матерью или с тем типом, к которому он подослал Андраша Киша. Интересно, чем кончилось у каменщика дело? Что стоило Андрашу Кишу зайти? Он, Понграц, ведь хотел предупредить: полегче, мол, на поворотах, потому что Жофи приходится дочерью Габору Надю, стало быть, и Халаши не просто техническим в музее работает. Не зашел! Тоже не из покладистых, даром что земляк, даром что внук Капашей-Кишей.
Ну, это уж чересчур. Выбежала за дверь и уговаривает кого-то. Не нужен ли ему ребенок! Холере нужен ребенок – не ему!
Жофика ввела Дору. Понграц облокотился о спинку кровати. Жофика подошла к нему и, словно собираясь успокоить его, положила руку на подушку. Дора осталась в дверях. Она смотрела на старика не мигая, готовая в любую минуту сорваться с места и исчезнуть в дверях. Где она такую подобрала? Но спрашивать Жофи – напрасный труд: разве она когда-нибудь расскажет толком?
– Ну-ка, поди сюда! – позвал Понграц незнакомую девочку.
Скажите на милость, даже не шелохнулась. Стоит как вкопанная. Вся в пыли, рюкзак за плечами, будто у странника какого. И чего она явилась сюда? Он пока еще не собирается открывать у себя на старости лет детский сад. Ему тошно при одной мысли, что кто-то тут рядом будет посапывать. Здесь, в этой комнате, вот уже тринадцать лет никто, кроме него самого, не спит, ни одна живая душа. Выгнать? Как-то совестно. А где она спит вообще? Недотепа говорит, что у нее нет квартиры.
– Убирайся домой! – набросился он на Жофику. – Одиннадцать сейчас бить будет. Не дай бог, узнаю еще раз, что ты на улице в такую пору!
Выпороть бы ту мамашу, что позволяет ей среди ночи бродяжничать! Что она тут шепчет еще? Пусть снимет с его шеи руку да оставит в покое. Эржи тоже шептать любила. Интересно, сколько девчонок – и все на один лад, все шепчутся, а когда шепчутся, похожи друг на друга. Ишь ты, наказывает, чтобы уложил Дору спать и не обижал, потому что Дора очень грустная. Будешь тут грустной, когда наградили таким чудным именем. Разве же могут так звать порядочного человека? Тоже утешительница нашлась – обнимает теперь свою черномазую подружку. Куда она? Убежала. Чего это Секей разорался? Вечно проклятый недоволен чем-то. Сам ничего ровным счетом не делает, только жиреет. Взять хотя бы нынешний день: ну какая польза была от него сегодня, а жалованье получает. Вот хныкать да наушничать – это он мастер.
Девонька понемногу осваивается, уже рюкзак сняла. Но все еще жмется у дверей.
– Ну чего ты? На дворе ночь, а она стоит, как истукан! Вон вода, мойся. Не ляжешь же в постель чумазая!
Ну и щупленькая же! Есть у нее хоть тряпка какая, чтобы одеть на ночь? Головой мотает – нету, значит, ничего. Выползай, стало быть, дядя Пишта со своей больной ногой из кровати и ищи рубаху. Только пусть она не надеется, что получит сейчас шелковую сорочку – шелка здесь не водятся, придется уж ей переспать в его рубашке, как раз до пят будет. Дора. И эта немая. Ни звука. Откуда, с небес, что ли, свалилась она сюда? Физиономия-то у девчонки, кажется, знакомая. Да, да, он определенно видел ее. Теперь юркнула в кровать и укрылась с головой. Нет, она не дождется, чтобы он начал обхаживать ее: что-де с тобою, дочка, стряслось? Пусть нечистый выспрашивает! Он спит себе, ничего не знает и знать не желает. Одну ночь как-нибудь выдержит. Но завтра пускай забирают, куда хотят, у него не гостиница.
Уж не задохнулась ли она? Не слышно даже, как дышит. В чужой кровати, а не пошевелится. На кой леший она ему далась? Прислушивайся тут, шевелится или не шевелится! И где только эта растяпа подобрала ее? Собственно, почему ей некуда было податься? Э-э-э, жива все же, вон посапывает, видно, очень уморилась, башмаки в пыли, может, она откуда из деревни удрала, а мать там ревмя ревет по ней. Нет, скорее всего у нее нет матери, из приюта сбежала, наверное. К порядку, знать, приучена лучше, чем недотепа, вон умывальник вымыла за собой, не пришлось указывать, и одежду свою честь-честью сложила. Спит. Теперь уже и лицо показалось из-под одеяла. Вовсе она не уродина. Вот каким господином Понграц стал на старости лет, даже на ночь компания появилась.
