Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало
— Ой, это вы? Вы! — сказала испуганно-радостно. — Здравствуйте!
— Здравствуй. Вот, пришла проведать, как ты тут. — Марья Антоновна внимательно и ласково смотрела на девочку.
— Пойдемте! Пойдемте! — Лена помогла ей раздеться, тянула в свою комнату.
Но на пороге появилась тетка, представительная, спокойная, как бывало, с радушной непроницаемой улыбкой:
— Пожалуйста, всегда рады, прошу в столовую.
Они прошли, сели за стол. Лена заметила сразу — обе исподволь изучают друг друга. Тетка была чрезвычайно любезна, Марья Антоновна сдержанна, спокойна. Лена не видела ее давно. Со смешанным чувством радости и смущения разглядывала все: знакомую гладкую прическу, насмешливые, в знакомых морщинках глаза, блузку с галстуком… Ольга Веньяминовна живо говорила что-то о погоде, рыночных ценах. Найле внесла самовар.
— А, вот ты какая… — улыбнулась ей Марья Антоновна. — Много слышала о тебе!
Найле заалела, опустив темные ресницы, шепнула: «Спасибо!» — исчезла. Ольга Веньяминовна сделала вид, что ничего не заметила, только бровью дернула.
— А тебя, Лена, говорят, уже перевели из учениц? — Марья Антоновна, видно, хотела втянуть в разговор и ее, но Ольга Веньяминовна ответила быстро:
— Как же, Леночка делает такие успехи! Муж при всей занятости находит время привить ей интерес к технике.
— Ну, раньше-то она никогда не увлекалась ею! — добродушно засмеялась Марья Антоновна. — Кем же Лена станет, если будет работать хорошо?
— Ах, право, для меня техника та же китайская грамота! — Тетка очаровательно улыбнулась. — Абсолютно ничего в этом не смыслю.
— Могу стать чертежницей, после конструктором, — громко сказала Лена. — Сейчас копировщица.
— Значит, вы довольны своей питомицей? — Марья Антоновна прямо смотрела на Ольгу Веньяминовну. — Не жалуетесь на нее?
— Что вы, что вы. И это взаимно, не правда ли, Леночка? А в наше время люди, к сожалению, редко понимают друг друга… — Она непритворно вздохнула.
— Да, это так.
— Леночка ни в чем не нуждается. У нее отличный гардероб… — Тетка озабоченно встала. — Можете сами убедится.
— Что вы, зачем! — Марья Антоновна жестом удержала ее. — И не удивляйтесь, пожалуйста, что я всем интересуюсь. Мы же растили Лену… — Странная грусть была в ее голосе.
— Еще бы, прекрасно понимаю вас!
Между ними и правда было как будто взаимопонимание. Но Лена чувствовала — это не так, не так. И наверное, потому упорно молчала.
— У тебя появились новые друзья? Кто же? — спросила Марья Антоновна.
— Мы познакомили Лену с одним вполне достойным юношей, — опять поспешно ответила за нее тетка. — Он из очень хорошей семьи, с будущим.
— Вот как? Что ж, это неплохо.
— Вы понимаете, в ее годы дурное влияние…
— Да, конечно. Лена много читает?
— Разумеется. И театр, концерты… Впрочем, она стала последнее время домоседкой… — Ольга Веньяминовна смешалась, но тут же оправилась. — Прошу вас, чашку чая! Попробуйте домашнего варенья.
От чая Марья Антоновна не отказалась, но извинилась, что уйдет сразу же после него — урок на рабфаке. Лену так взволновал ее приход, она и чай-то пить не могла.
Тетка так и не дала им поговорить наедине. И только в передней, вернее, на лестнице Марья Антоновна, вдруг притянув к себе Лену, спросила:
— А сама-то ты как? Тебе правда хорошо живется?
Смутившись, с внезапной решимостью Лена ответила порывисто:
— Нет! То есть мне, конечно, ничего… Я не знаю… Передайте привет нянечке, Андрею Николаевичу!
— Если будет трудно, ты придешь к нам? Обещаешь мне? — тихо сказала Марья Антоновна.
Не предостережение, не укор — скрытую тревогу угадала в ее словах Лена. Но едва успела кивнуть, Ольга Веньяминовна высунулась из двери:
— Леночка, ты же простудишься! Ай-ай-ай!.. Всего наилучшего, привет Дарье Степановне!
— Ее зовут Дарья Кузьминишна, — сказала Лена, возвращаясь в столовую.
Тетка стояла у окна, покусывая зубами кружево носового платка, ничего не ответила.
И еще прошло несколько томительных дней. И однажды в квартире Стахеевых неожиданно появились двое: председатель их домового жилищного товарищества со своим заместителем, мрачноватым дядей в тужурке.
Николая Николаевича опять не было, Ольга Веньяминовна встретила их в передней, упорно не желая пропускать дальше.
— Поговорить требуется, — сказал председатель, все-таки проходя в столовую.
— О чем? — холодно-вежливо спросила Ольга Веньяминовна.
Повел он разговор о трудностях коммунального строительства в столице, об излишках площади и жилищном голоде.
— Какой голод, почему? — недоуменно вскидывала брови Ольга Веньяминовна. — Мы-то тут при чем?
— Гражданочка, вы, извиняюсь, вполне культурная, сами разберитесь: вдвоем с мужем четыре комнаты занимаете! У нас же люди с ребятишками, бывает, в подвалах живут.
— Меня мало интересует, кто где живет, — ледяным тоном возразила Ольга Веньяминовна.
— Это-то точно. Зато нас крепко интересует, — пробасил мрачный заместитель.
— И ваши претензии неосновательны. Мы с мужем живем в четырех комнатах не вдвоем, а как раз вчетвером! — не без злорадства показала она на безмолвно стоявших в дверях Лену с Найле.
— Аккурат в самую точку, — обрадовался чему-то заместитель.
— Об этом факте и желательно разобраться. — Председатель положил на стол разбухшую папку, и Ольгу Веньяминовну покорежило. — Указанные вами молодые товарищи прав на самостоятельную площадь от вас ведь не получали, верно? Формальных, извиняюсь, прав?
— То есть каких таких формальных прав? — возмутилась Ольга Веньяминовна. — Евлахова взята мной из детского дома! Вам понятно? Добровольно взята. Я сделала гуманное дело, а теперь вы еще требуете…
— Гражданочка, не требуем! — Председатель страдальчески морщился. — Взываем! К вашей сознательности!
— Вопрос ясен, — пробасил опять заместитель. — Поскольку детдомовка, одну комнату оформите за ней, и точка.
— Это же наша квартира, а не ее! — вскрикнула Ольга Веньяминовна.
— Не ваша, извиняюсь, го-су-дарственная! Теперь вот она, — председатель ткнул пальцем в побледневшую, решительную Найле. — Нам же известно, на сундуке в кухне спит, как все равно эксплуатируемая прислуга. Выделите и ей по закону соответственную площадь. Безусловно заслужила.
— Я к Василию Федоровичу переезжаю. Мы с Василием Федоровичем у него в заводе будем жить, — вдруг очень тихо и четко сказала Найле, и узкие глаза ее с длинными ресницами осветили при этом все худое усталое лицо.
— Уезжаешь? — Ольга Веньяминовна истерично схватилась за горло. — Нажаловалась? И уезжаешь?
— Гражданочка, спокойно. — Председатель взял ее за руку, она отшатнулась. — Насчет жалоб напрасно упрекаете, слова не было. Давайте договоримся полюбовно. Хозяина вашего, извиняюсь, супруга, не позовете ли? Кстати, и с его места работы справочку надо, для исчисления новой квартплаты.
— Мужа в настоящий момент нет дома. — Лицо Ольги Веньяминовны мгновенно покрылось пятнами и стало как маска. — А справку… Что ж, представим, конечно. Разве в этом дело? Если требуется…
— Насчет же площади, поскольку данный молодой товарищ не претендует, — он снова ткнул на Найле, — уж вы одну комнатку для нужд трудящегося населения выделите! По своему усмотрению. Вещички собственноручно, куда укажете, в полной сохранности перетащим.
— Перетащим, — подтвердил заместитель.
Так в конце концов и получилось.
Ольга Веньяминовна в тот вечер долго шепталась с вернувшимся Николаем Николаевичем. В результате ее ореховая спальня с туалетом, пуфами и кушеткой перекочевала в прежде просторную столовую. Столовая как будто сразу превратилась в мебельный комиссионный магазин. Ленина комнатка осталась прежней. Ольга Веньяминовна иногда заглядывала в нее с растерянным, злым лицом и тотчас, громко хлопнув дверью, уходила. А в ее спальню вскоре въехали новые жильцы: работница текстильной фабрики с четырьмя ребятишками.
Как-то под окнами мощно прогудел грузовик.
Первыми в стахеевской передней вместе с запахом свежего ветра и снега появились два красноносых и краснощеких мальчугана. Кряхтя, как настоящие грузчики, они вволокли связанные вместе детскую кроватку с никелевыми шарами, санки и лыжи. Потом появилась девчушка, тащившая большой, чуть ли не с нее ростом, сверток из одеял и чего-то белого.
— Здравствуйте! — тоненько сказала девчушка открывшей дверь Лене (Ольга Веньяминовна заперлась в кабинете). — Меня звать Катя. А тут братик мой, Ванюшка… — и тронула сверток подбородком.
И наконец, следуя за груженным домашним скарбом шофером, вошла рослая сероглазая женщина в полушубке и пуховом платке. На ворсинках платка сверкали капли стаявшего снега.
