Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Толпа вроде бы чуть поредела. Шурка наклонил голову и ринулся на спекулянта. В то же мгновение Валька метнулся к Рыжему и упал за ним, под ноги. Что было силы Шурка ударил Рыжего головой в живот, и тот, споткнувшись о Вальку, рухнул как подкошенный. На снег посыпались брусочки сала; мальчишки и девчонки, друзья и приятели Шурки, начали хватать их и разбегаться. Мелькали чьи-то испуганные лица, руки, шарящие по истоптанному снегу.
— Волк! — услышал Володя голос Шурки. — Хватай и беги!
— Отдай шубу! — вскричал Володя и вцепился в спекулянта. — Ворюга! Отдай шубу учителя!
— Ох… мой подсвечник… — застонал рядом старушечий голос.
— Смывайся, Волк! — раздался предостерегающий вопль Боброва. Володя почувствовал, как сильные руки схватили его за горло. Над ним нависло толстое лицо Рыжего. Он пинался, отталкивал от себя спекулянта, пытался отбиться, но вытаращенные, красные, как у кролика, глаза наплывали на него.
— Бей спекулянта! — вскричал вдруг кто-то.
В то же мгновение Рыжий охнул, разжал пальцы, и дышать стало легче.
Володя упал в снег, отполз. Возле его лица топали ноги, взметывались полы пальто. Бородатый цыган, тот, который играл с Шуркой, бил Рыжего. И еще какие-то злые мужчины и разъяренные женщины. Негромко продребезжал милицейский свисток. Потом бухнул выстрел, и толпа стала рассыпаться. Володя поднялся, потер лицо ладонями и, не оглядываясь, побрел прочь.
— Эй, Волк! Утек? — услышал он голос Шурки. — Ну, насмешил! «Шубу давай!» Что, больно? Терпи, Волк, бывает и…
— Хватит с меня Волка! Это вы тут как волки.
— Ладно, не нарывайся.
— Не удрали бы, сказали милиционеру, может, и забрали бы шубу.
— Пожалуй, ты прав. А потом бы шубу толкнули. За настоящую цену.
— Толкнули! Варфоломею бы снесли! Иришку не видел?
— С Валькой к нам пошла. Топай за мной. Обогреешься, пошамаешь, да и девчонка твоя тоже. — Он подышал в ладони, лицо его скривилось от боли, и Володя увидел, что пальцы Шурки красные, в темных рубцах. Поймав взгляд Володи, Шурка невесело усмехнулся и, закусив губу, стал осторожно натягивать варежки. Володя помог. Шурка сплюнул в снег и сказал:
— Обморозил. Понимаешь, игра «в три картинки» требует ловкости, в варежках-то не наиграешься. Ох, ломит. — Он отвернулся, шмыгнул носом. — Обойдется! Так вот, десятеро нас, «честных жуликов».
— А где твои? Отец, мать?
— Еще в ноябре на заводе погибли. Под одну бомбу легли… — Шурка опять отвернулся, поежился, как-то сгорбился. — А дом снарядом разбило. Жил я вначале на чердаке соседнего дома, а потом приискал местечко возле рынка. С Валюхой познакомился, говорю: давай вместе жить, легче будет. А потом — как в сказке про теремок — один пацан к нам скребется: «Эй, кто тут живет? Можно к вам?» Девчонка бездомная просится: «Пустите, мальчики?» Что же, говорю, иди. — Шурка хрипло засмеялся, как залаял. — Вот горячей водой торгуем, дровишками. Барыг трясем, сволочь всякую спекулянтскую.
Володя шел рядом с Бобровым и вспомнил самый первый урок в первом классе. И самого первого учителя, а был им Папа Варфоломей. Громадный, добрый, усатый учитель медленно, осторожно, будто боясь нечаянно задеть и своротить в сторону парту с первоклашками, ходил по классу и спрашивал: «Скажи, а как тебя звать, дружок?» — «Меня звать Колька», — сказал Рыбин. «Коля, да?» — переспросил Папа Варфоломей и положил свою широкую ладонь на голову худенького, остролицего мальчугана. «Колька», — упрямо повторил тот. «А я — Шурик Бобров», — сказал сосед Кольки, кругленький, хитроглазый мальчишка. Так их и прозвали в классе.
Они вышли с рынка, направились к металлическому скелету Стеклянного театра. От этого вида стало еще холоднее и тоскливее.
— Прыгай. Вот в эту дыру. Хоп!
Володя спрыгнул. За ним — Шурка. Шурка три раза и еще раз стукнул в железную дверь. Заскрипели петли. В лицо пахнуло сухим железным теплом и пшенной кашей. Шурка подтолкнул Володю в спину, тот сделал несколько шагов и увидел низкие черные своды, длинный дощатый стол, керосиновую лампу на нем и настороженные лица мальчишек и девчонок, повернувшихся в сторону вошедших. И Иришкино радостное личико.
— Вали все на стол, — сказал Шурка и, стянув зубами с рук варежки, сам вынул из внутреннего кармана пальто толстую пачку денег, шлепнул ее на стол. — Кукиш, шамовка готова?
— Готова кашка! Вкуснятина! — послышался голос из угла подвала.
Возле большой, из бочки, печки суетился мальчишка, «шуровал» в кастрюле поварешкой. Тут же, в углу, стояли обшитые ватой и тряпьем бидоны, чайники, лежала груда коротко напиленных колотых дров. Две двуручные пилы, топоры. Мальчишка, которого Шурка назвал «Кукишем», грохнул на стол стопу мисок:
— Побыстрее можете? Остынет.
— Три копыта за дрова наменял, — сказал крайний за столом мальчик и положил на стол плитки клея.
— Вот, за воду. — Другой мальчик кинул на пачку Шуркиных денег ком смятых рублевок, трешек, пятерок. — Восемьдесят пять…
— Сто три, — сказала девочка.
— Жмыхи. Четыре куска.
— Сало спекулянтское. Три куска.
— Было… Старуха там одна… Рот раззявила, и я…
— Валька, убери все, — сказал Шурка. — Кукиш, давай кашу.
Володя сидел рядом с Шуркой. Стук ложек, сопение, всхлипы — каша была прямо с огня. Володя оглядывал помещение: нары, застланные одеялами всевозможных цветов, какие-то грязные ведра, лопаты, метлы. Неяркий свет лампы освещал нездоровые лица «честных жуликов».
Потом пили горячую воду с сахарином. Кукиш и две девочки собрали миски, кружки, Володя понял, что они дежурили сегодня, и «честные жулики» разбрелись по углам подвала, забрались в койки.
— Оставайся, — сказал Володе Шурка. Он мочил свои распухшие пальцы в миске с горячей водой. — Ух, ломит… Оставайся. Научу тебя играть в «три картинки».
— Откуда у вас пшено?
— Да вон Кукиш вчера добыл. Чирикнул бритвой по рюкзаку и ссыпал восемь пачек концентрата себе за пазуху.
— У кого?
— Не нарывайся, Вовка, — устало сказал Шурка — Конечно, не безгрешные мы. Но как жить? Как не подохнуть с голодухи! Водил я всех на эвакопункт, а там говорят: в порядке живой очереди. Заняли мы там очередь, но когда дело до нас дойдет?
— Сегодня украли, завтра — грабить будете.
Володя надел пальто, шапку. Иришка тоже стала одеваться, но как-то неохотно. И глядела в его лицо, умоляла взглядом: давай останемся.
— Что топчешься? Одевайся быстрее.
— Кукиш, выдай Вовке две плитки клея. За сумку, завтра продам, — сказал Шурка, вынул из воды ладони, подул на них, скривился. — Ломит.
— Прощай, — сказал Володя и подтолкнул Иришку к двери.
— Тяжело будет — приходи. — Шурка кивнул ему.
Они выбрались из развалин Стеклянного театра и некоторое время шли молча.
— Иришка, чижичек ты пыжичек… — Володя наклонился, заглянул девочке в лицо. — Не мог я с ними остаться, не мог. Дел у меня полно. Ты уж не сердись на меня, а?
— Володя. — Иришка округлила глаза и, оглянувшись, хлопнула себя по карману пальто. — Один мальчик мне кусочек жмыха в карман сунул. И еще у меня есть кусочек сала. — Она счастливо засмеялась. — Я его тогда, на рынке… И мне так его хотелось съесть, прямо ужас. А я все терпела, ну чтобы мы потом вдвоем, дома.
— Ты маленький мужественный боец, — сказал Володя. — Дай руку. — И подумал: «Что-то надо делать с Шуркиной компанией. Как-то надо помочь им, вытащить с рынка».
Уже стемнело, когда они пришли на свою улицу. В конце ее, там, где возвышались корпуса вагановского завода, поднимался черный столб дыма. Порой тяжелые клубы освещались алыми отсветами пламени. «Дом горит? Или завод? — вяло подумал Володя. Пожар не вызывал никаких эмоций: устал, смертельно устал. — Вот и наш дом виднеется. Скорее бы добраться до квартиры».
Наконец-то. Они медленно поднимались по темной гулкой лестнице, как вдруг Иришка вскрикнула и прижалась к Володе: на лестничной клетке кто-то сидел.
— Кто это? — спросил Володя, наклоняясь.
Человек шевельнулся, попытался подняться.
Одной рукой он держался за стену, другой прижимал к себе какой-то тяжелый сверток.
— Володя, сосед… ты? — Это был Ваганов. — По заводу нашему — четыре часа тяжелая артиллерия, потом — зажигательными.
— Поднимайтесь. Иришка, помогай.
— На Литейный мне надо. Пошел, а сил нет. Решил передохнуть.
— Идемте. — Володя поддержал Ваганова, отобрал у него сверток, ощупал материю и понял, автомат. — Иришка, вот ключ, открывай. Да побыстрее же!
Скрипнули петли двери. Побрели по коридору. Иришка помогала из всех своих девчоночьих силенок. Володя уложил Ваганова на кровать, зажег коптилку. Наклонился над ним: лицо у Ваганова было в бурых потеках крови, на одной руке — прогоревшая варежка, другая вся в черных ожогах.
